— Ты должна поесть, — прервала меня мама. — Вымой волосы, напудрись и приготовься встретить его, когда он вернется, как надлежит хорошей дочери. Благодаря ему нашей семье оказали великую честь. Ты должна выразить свое почтение. Сейчас же вставай! Я не двинулась с места. Мама вышла из комнаты, но тети остались. Они старались вытащить меня из постели и заставить стоять, но я вырывалась и извивалась в их руках, словно угорь. У меня путались мысли. Как папа мог поступить на службу, ведь он же остался верен императору? Неужели мама покинет наш дом и последует за ним в столицу, как некогда поехала в Янчжоу? На следующий день мама привела семейного предсказателя, чтобы обсудить с ним, как вернуть на мои щеки румянец, ведь до свадьбы осталось немного времени. — У вас есть весенний чай из Лунцзиня? — спросил он. — Сварите его с имбирем и дайте ей: он заставит ее желудок работать и придаст ей сил. Я пила чай, но он не помогал. Легчайший ветерок мог сбить меня с ног. Даже моя ночная сорочка казалась слишком тяжелой для меня. Он дал мне кислых абрикосов — испытанное средство лечения для молодых девушек, чьи мысли свидетельствуют о быстром созревании, — но мой дух отказывался следовать в указанном направлении. Вместо этого я представляла, как выйду замуж за моего поэта и буду есть соленые сливы, когда забеременею нашим первым сыном, чтобы они помогли мне справиться с тошнотой. Предсказатель вернулся, чтобы обрызгать мою кровать свиной кровью. Он надеялся, что благодаря этому ему удастся прогнать духов, которые, по его убеждению, там затаились. Закончив с этим, он сказал: «Если ты перестанешь отказываться от пищи, то в день твоей свадьбы твои кожа и волосы превзойдут все самое прекрасное, что есть на земле». Но я не хотела выходить замуж и, уж конечно, не собиралась есть для того, чтобы порадовать будущего мужа в день нашей свадьбы. Но это не имело значения. Мое будущее было предопределено, и я уже сделала все, что нужно, чтобы подготовиться к свадьбе. Я совершенствовалась в искусстве вышивания. Научилась играть на цитре. Каждый день Шао одевала меня в туники с вышивкой в виде цветов и бабочек или двух летящих птиц, они символизировали любовь и счастье, якобы охватившие меня перед вхождением в дом моего будущего мужа. Но я ничего не ела. Даже фрукты. Я выпивала всего несколько глотков сока. Меня подпитывало ощущение мистического дыхания, мысли о любви, воспоминания о приключении, пережитом вместе с моим поэтом за стенами сада. Предсказатель велел нам держать двери в дом закрытыми, чтобы в него не могли попасть злые духи. Он приказал разобрать печь в кухне и поменять расположение моей кровати, чтобы поместить ее в более подходящее с точки зрения фэншуй место. Мама и слуги выполнили его указания, но мне не стало легче. Как только они вышли из комнаты, я вернулась к моим запискам и мечтам. Нельзя излечить тоскующее сердце, переставив кровать. Через несколько дней мама привела доктора Чжао. Он пощупал пульс на моем запястье и объявил: — Сердце — вместилище разума, а вашу дочь переполняют несбыточные желания. Я была счастлива, что меня официально признали заболевшей любовным томлением. Меня посетила чудесная мысль: «Что, если я умру от любви, как это произошло с Линян? Может, мой поэт найдет меня и вернет к жизни?» Эта мысль мне очень понравилась, но мама восприняла сказанное доктором совсем по-другому. Она закрыла лицо руками и заплакала. Доктор отвел ее от кровати и тихо произнес: — Такая меланхолия часто сопровождается приступами тоски. Она может привести к тому, что ваша дочь перестанет есть. Видите ли, госпожа Чэнь, ей грозит смерть из-за переизбытка ци. Ай-я! Доктора вечно пугают матерей. Благодаря этому они зарабатывают себе на жизнь. — Вы должны заставить ее есть, — велел он. Они так и сделали. Шао и мама держали меня за руки, в то время как доктор засовывал мне в рот комки сваренного риса и смыкал мне челюсти. Слуга принес соленые сливы и абрикосы. Доктор заталкивал склизкие кусочки мне в рот, но меня стошнило ими. Он с отвращением посмотрел на меня, но моей матери сказал: — Не беспокойтесь. Виной болезненного состояния — ее страсти. Если бы она уже была замужем, я бы сказал, что ее излечит всего одна ночь дождя и облаков. Но она еще не замужем, а значит, ей нужно заглушить свои желания. Говорю вам, матушка, после брачной ночи она будет здорова. Но у нас нет времени ждать. В таком случае могу предложить вам другое средство. — Он опять взял маму за локоть, притянул к себе и прошептал что-то на ухо. Когда он отпустил ее, страх на ее лице сменился выражением мрачной решимости. — Нередко приступ гнева помогает избавиться от закупорки каналов, — убежденно произнес он. Мама проводила его из комнаты. Я положила голову на подушку. Рядом со мной на покрывале были разбросаны книги. Я подняла первый том «Пионовой беседки», закрыла глаза и представила, будто перелетаю через озеро, направляясь к дому моего поэта. Думал ли он обо мне, как я думаю о нем? Дверь открылась. В комнату вошли мама, Шао и еще две служанки. — Начинайте с них, — сказала мама, указывая на стопку книг, лежащих на столе. — А вы скиньте книги на пол. Мама и Шао подошли к моей постели и собрали книги, разбросанные у моих ног. — Мы забираем книги, — объявила мама. — Доктор велел мне сжечь их. — Нет! — Я инстинктивно прижала к себе книгу, которую держала в руках. — Зачем вы это делаете? — Доктор Чжао сказал, что благодаря этому ты выздоровеешь. Он выразился совершенно ясно. — Ты не можешь этого сделать! — закричала я. — Они принадлежат папе! — Значит, ты не возражаешь, — заметила мама. Я уронила книгу и стала поспешно выбираться из-под шелкового одеяла. Я пыталась остановить маму и остальных, но была слишком слаба. Слуги ушли, забрав с собой первые стопки книг. Я кричала и протягивала к ним руки, словно была нищенкой, а не любимой дочерью в семье, девять поколений которой составляли императорские ученые. Это же наши книги! Книги, полные драгоценной мудрости, божественной любви и мастерства! На кровати лежали мои издания «Пионовой беседки». Мама и Шао собирались забрать и их тоже. Когда я поняла это, ужас от происходящего сменился бешенством. — Вы не можете этого сделать! Они мои! — вопила я, стараясь собрать как можно больше книг, но мама и Шао оказались на удивление сильными. Они легко оттолкнули меня, отмахнувшись, словно от докучливого комара. — Пожалуйста, мама, а как же моя работа? — плакала я. — Ведь я уже столько сделала! — Не понимаю, о чем ты говоришь. Тебе следует думать только об одном: о замужестве, — ответила она, выхватывая издание «Пионовой беседки», подаренное папой на мой день рождения. Через окно в комнату донеслись голоса. Они раздавались в нижнем дворе. Мама сказала: — Теперь ты увидишь, к чему привел твой эгоизм. Она кивнула Шао, и они, вытащив меня из кровати, подтолкнули к окну. Внизу слуги разводили огонь в жаровне. Одну за другой они побросали в него папины книги. Строки стихотворений эпохи династии Тан, которые он так любил, испарились в воздухе, превратившись в дым. Я видела, как книга с сочинениями женщин загорелась, свернулась, а потом рассыпалась в прах. Я содрогалась от рыданий. Шао отпустила меня и подошла к кровати, чтобы собрать оставшиеся книги. Выходя из комнаты, мама спросила: — Ты сердишься? Вовсе нет. Я не чувствовала ничего, кроме отчаяния. Книги и стихи не могут утолить голод, но, лишившись их, я словно рассталась с самой жизнью. — Скажи, что ты сердишься, — взмолилась мама. — Доктор обещал, что ты будешь очень злиться. Я ничего не ответила, и тогда она отвернулась от меня, упала на колени и закрыла лицо руками. Я видела, как внизу Шао побросала собранные мной издания «Пионовой беседки» в огонь. Когда огонь сжирал книги, я внутренне содрогалась. У меня не было ничего более ценного, чем они. А теперь они превратились в крошечные горсточки пепла. Ветер подхватил их и унес далеко за пределы нашего сада. Мой труд и все мои надежды исчезли. Отчаяние сделало меня бесчувственной. Как теперь я отправлюсь в дом моего мужа? Как справлюсь с одиночеством? Рядом со мной плакала мама. Она сгибалась все ниже, пока ее лоб не коснулся земли, а затем поползла ко мне, покорная, как служанка. Она схватила подол моей юбки и прижалась к нему лицом. — Пожалуйста, рассердись на меня, — ее голос был таким тихим, что я почти не слышала, что она говорит. — Пожалуйста, доченька, прошу тебя. Я осторожно положила руку ей на шею, но не сказала ни слова. Я продолжала смотреть на огонь. Через несколько минут пришла Шао. Она увела маму. Я стояла у окна, положив руки на подоконник. Наступила зима, и красота нашего сада поблекла. Ветра и морозы обнажили ветки деревьев. Ночи стали длиннее, а дни короче. Я была так слаба, что не могла двигаться. То, над чем я работала, было уничтожено. Наконец, мне удалось подняться. У меня кружилась голова. Ноги дрожали. Я подумала, что мои «золотые лилии» не смогут выдержать вес моего тела. Я медленно прошла к кровати. Шелковое одеяло было скомкано и перекручено во время моих тщетных попыток спасти книги. Я откинула его и опять забралась в кровать. Просунув ноги под прохладный шелк, я почувствовала какую-то преграду. Я засунула под ткань руку и достала первый том «Пионовой беседки», который прислала мне моя будущая невестка. В пылу схватки мне удалось уберечь от них только эту книгу с моими заметками на полях. Я всхлипнула, потому что была глубоко опечалена и рада одновременно. После этого ужасного дня я иногда вставала ночью с постели, перешагивала через спящую Шао, подходила к окну и отдергивала тяжелые занавески, защищавшие нас от зимней стужи. Выпал снег, и я с печалью думала об ароматных лепестках, уничтоженных его колючей белизной. Я наблюдала за тем, как Луна медленно ползет по небу. Так проходила одна ночь за другой, и роса увлажняла мою сорочку, оседала на волосах, холодила пальцы. Я больше не могла выносить бесконечные, леденящие душу дни. Я думала о Сяоцин, о том, как она каждый день одевалась, расправляла складки юбки. Она сидела в кровати, чтобы волосы не спутались, и старалась оставаться прекрасной. Но, думая о своем будущем, я чувствовала глухое отчаяние и потому не делала ничего из того, что делала она. Я даже перестала ухаживать за своими ступнями. Шао нежно омывала их и заворачивала в чистую ткань. Я была благодарна ей за это, но мне было все равно. Я прятала спасенный том «Пионовой беседки» в складках шелкового одеяла. Мне было страшно, что она найдет его, расскажет маме, и его унесут, чтобы сжечь. Опять приходил доктор Чжао. Он осмотрел меня, нахмурился и сказал: — Вы все сделали правильно, госпожа Чэнь. Вы избавили свою дочь от проклятия излишней образованности. Вы сожгли непотребные книги, и это помогло прогнать злых духов, окружавших ее. — Он пощупал пульс, понаблюдал за тем, как я дышу, задал мне несколько бессмысленных вопросов, а затем объявил: — Девушки, в особенности те, кто готовится выйти замуж, подвержены нападениям злобных духов. Видения часто заставляют их терять разум. Чем красивее девушка, тем сильнее она страдает от озноба и лихорадки. Она перестает есть, совсем как ваша дочь, и в конце концов умирает, — доктор Чжао задумчиво погладил подбородок, а затем продолжил: — Как вы понимаете, будущий муж вряд ли захотел бы услышать такое. Могу сказать по своему опыту, что многие девушки из нашего города, оказавшись после свадьбы в домах своих мужей, использовали это объяснение для того, чтобы воздерживаться от супружеских обязанностей. Но, госпожа Чэнь, вам следует быть благодарной судьбе. Вашей дочери не свойственна распущенность. Она не рассказывала о том, что вступала в сношения с богами или духами. Она чиста и готова к браку. Но его слова не успокоили мать, а мне стало еще хуже. Я не могла придумать, как мне избежать брачной ночи и несчастных лет, которые последуют за ней. — Заваривайте чай в талой воде, полученной из растаявшего снега; благодаря этому, когда настанет время церемонии, ее щеки будут пылать румянцем, — сказал доктор Чжао напоследок. Мама каждый день приходила к моей кровати. Ее лицо посерело от страха. Она умоляла меня подняться с постели, навестить тетей и кузин, поесть немного. Я старалась тихо смеяться, чтобы развеять ее тревогу. — Мне хорошо здесь, мама. Не переживай. Но она словно не слышала меня. Она опять привела предсказателя. В этот раз он стал размахивать мечом, стараясь напугать злых духов, которые, по его словам, притаились рядом с моим ложем. Он повесил мне на шею каменный амулет, чтобы голодное привидение не украло мою душу. Он попросил маму дать ему одну из моих юбок и вшил в нее связки арахиса, объяснив, что каждый орешек станет тюрьмой для хищных духов. Он выкрикивал заклинания, а я натягивала простыню на лицо, чтобы он не видел моих слез. Для девушек свадьба подобна смерти. Мы прощаемся с родителями, сестрами и слугами, которые заботились о нас, и входим в новый мир, где будем жить с нашей настоящей семьей, где наши имена будут записаны на поминальных дощечках в залах предков. Таким образом, вступить в брак — это все равно что пережить смерть и возрождение, не побывав в загробном мире. Я знаю, такие болезненные мысли посещают каждую невесту, но мою тоску усугубляло печальное положение, в котором я оказалась. Печаль низвергала мой дух во все более и более мрачные бездны. Иногда я даже думала — и надеялась, — что, возможно, умру, как Сяоцин или другие девушки, сходившие с ума от любви. Я часто представляла себя на их месте. Мои слезы смешивались с тушью, и тогда я брала в руки кисть. Из-под ее кончика летели стихи: Меня учили вышивать бабочек и цветы. Долгие годы я вышивала их в ожидании свадьбы. Неужели люди не понимают, что в загробном мире Не слышен запах цветов, не виден полет бабочек? Днями напролет я сгорала от переполнявших меня слов и эмоций. Я все время писала. Если я уставала и, утомившись, не могла держать в руке кисть, то просила Шао записывать мои стихи. В следующие несколько дней я продиктовала ей еще восемь стихотворений. Слова летели, словно персиковый цвет, который несет ручей в каменной пещере. Наступил двенадцатый месяц. В жаровне и день и ночь горел уголь, но мне все время было холодно. Через десять дней должна была состояться моя свадьба. Мои шелковые туфли меньше трех цуней[19]. Одежда велика мне, даже если сложить ее вдвое.