Вилли. При чем тут разнообразие? Хочу швейцарский сыр. Почему мне все делают назло? Линда (скрывая смех). Я хотела сделать тебе сюрприз. Вилли. Господи боже мой, почему ты не открываешь окон? Линда (с беспредельным терпением). Окна открыты, родной. Вилли. Здорово они нас здесь замуровали. Кирпич и чужие окна. Чужие окна и кирпич. Линда. Надо было нам прикупить соседний участок. Вилли. Вся улица заставлена машинами. Ни глотка свежего воздуха. Трава и та не растет, нельзя посеять на своем дворе даже морковки. Надо было запретить строить эти каменные гробы. Помнишь, какие красивые два вяза там стояли? Мы с Бифом привязывали к ним качели. Линда. Да, казалось, что до города миллион километров! Вилли. Надо было четвертовать того, кто срубил эти деревья! Все истребили кругом! (Печально). Я все больше и больше думаю о прошлом. В это время года у нас цвели сирень и глицинии. А потом распускались пионы и нарциссы. Какой запах стоял в комнате! Линда. В конце концов, и другим ведь тоже надо жить… Вилли. Стало куда больше людей. Линда. Не думаю, чтобы людей стало больше. Мне кажется… Вилли. Больше! Вот что нас губит! Население все время растет. Сумасшедшая конкуренция! Дышишь только вонью чужого жилья. Смотри, с той стороны строят еще один дом… А как это взбивают сыр? Биф и Хэппи поднимаются в своих постелях; прислушиваются к разговору. Линда. Ступай вниз, попробуй его. И не шуми. Вилли (поворачивается к Линде, виновато). Ты обо мне не беспокойся, хорошо, родная? Биф. Что там такое? Хэппи. Слышишь? Линда. Ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Вилли. А ты — мой покой и единственная опора, Линда. Линда. Отдохни, дружок. Не расстраивайся. Вилли. Я больше не буду с ним ссориться. Если хочет ехать опять в Техас, пусть едет. Линда. Он угомонится. Вилли. Конечно. Некоторые люди просто позже становятся на ноги, вот и все. Взять хотя бы Томаса Эдисона… Или миллионера Гудрича. Кто-то из них был глухой. (Идет к двери). Я не побоюсь поставить на Бифа все мое состояние. Линда. Слушай, если в воскресенье будет тепло, давай поедем за город. Опустим стекла и возьмем с собой еду… Вилли. В новых машинах стекла не опускаются. Линда. Но ты же опустил их сегодня! Вилли. Я? Ничего подобного. (Пауза). Нет, подумай, как странно! Просто удивительно! (Замолкает от изумления и испуга). Вдалеке снова играют, на флейте. Линда. Что именно, дружок? Вилли. Разве не странно?.. Линда. Что? Вилли. Я думал о «шевви». (Маленькая пауза). В тысяча девятьсот двадцать восьмом году… когда у меня был тот красный «шевроле»… (Маленькая пауза). Ей богу, смешно! Я мог бы поклясться, что сегодня я правил тем самым «шевроле»… Линда. Ну и что же, дружок? Что-то тебе его, видно, напомнило. Вилли. Удивительно! (Прищелкивая языком). Помнишь? Помнишь, как Биф обхаживал ту машину? Покупатель потом не поверил, что она прошла сто тридцать тысяч километров. (Качает головой). Вот! Закрой глаза, я сейчас вернусь. (Выходит из спальни). Хэппи (Бифу). Господи, неужели он снова угробил машину? Линда (вслед Вилли). Осторожнее спускайся по лестнице, дружок! Сыр на средней полке. (Подходит к кровати, берет пиджак и выходит из спальни). В комнате мальчиков загорается свет, Вилли теперь не видно, слышно только, как он разговаривает сам с собой: «Сто тридцать тысяч километров…» и его тихий смешок. Биф встает с постели и внимательно прислушивается. Он на два года старше Хэппи, хорошо сложен, но у него усталое лицо и куда меньше самоуверенности. Он не так преуспел в жизни, как брат, желания его глубже, а мечты труднее осуществимы. Хэппи — высокий, крепкий. Его чувственность — словно отличительный цвет или запах — явственно доходит до большинства женщин. Он, как и брат, чувствует себя потерянным, но совсем по другой причине. Он не решается взглянуть в лицо неудаче, все ему кажется зыбким и враждебным, хотя мир и представляется Хэппи куда более приемлемым, чем Бифу. Хэппи (поднимаясь с постели). Если так будет продолжаться, у него отнимут права. Знаешь, он меня очень беспокоит. Биф. У него портится зрение. Хэппи. Нет, я с ним ездил. Видит он хорошо. У него просто рассеивается внимание. На прошлой неделе я поехал с ним в город. Он останавливался перед зеленым светом, а когда светофор загорался красным, включал газ. (Смеется). Биф. Может, у него дальтонизм? Хэппи. У папаши? Что ты, у него такой тонкий глаз на оттенки. Еще бы, при его профессии… Неужели ты не помнишь? Биф (садится на кровать). Я, пожалуй, засну. Хэппи. Ты на него еще сердишься? Биф. Нет. Чего там… Вилли (снизу, из гостиной). Да, сэр, сто тридцать тысяч километров, даже сто тридцать три! Биф. Ты куришь? Хэппи (протягивая ему пачку). Бери. Вилли. Вот это уход за машиной! Хэппи (с чувством). Смешно ведь, а, что мы с тобой опять спим вместе? На тех же кроватях. (Нежно похлопывает свою постель). Чего они только не слышали, эти кровати! О чем только не было переговорено… Вся жизнь тут прошла. Биф. Угу. Все наши мечты и думы. Хэппи (с утробным, чувственным смешком). Не меньше пятисот женщин хотели бы знать, о чем говорилось в этой комнате. Оба беззвучно смеются. Биф. Помнишь ту, большую Бетси, или как там ее? Черт возьми, как же ее звали? Ту, что с Башуик-авеню? Хэппи (причесываясь). У нее была собака? Биф. Та самая. Я тебя к ней привел, помнишь? Хэппи. Да, это, кажется, была моя первая… Ну и свинья же она была! (Смеется, грубо). Ты научил меня всему, что я знаю о женщинах. Помнишь, это ты меня научил! Биф. Как ты тогда стеснялся. Особенно с девушками. Хэппи. Да я с ними и сейчас стесняюсь. Биф. Рассказывай! Хэппи. Я просто не показываю виду, вот и все. Но, по-моему, я теперь стесняюсь меньше, а ты больше. Почему это, Биф? Где твоя былая удаль, твоя уверенность? (Шлепает Бифа по колену).