– Что случилось? Что-то болит? Тебя кто-то обидел? Дитя подняло голову и откинуло темные кудри со своих «лунно-совиных» черных как ночь глаз. Малик отшатнулся, словно громом пораженный. Перед ним была не Надя. Перед ним был он сам – примерно в ее нынешнем возрасте. Точнее, – судя по мрачному, изможденному виду и бинтам вокруг маленьких ступней, – сразу после того прискорбного случая с Нана Тити, когда старейшины велели «привести его в порядок». С этого времени как раз начались его панические атаки. Ребенок проворно отполз в сторону с криком: – Уходи! Не трогай меня! – Я же не… – начал Малик, но странное явление природы или сознания уже спряталось за ближайшим барханом и принялось швырять в него оттуда здоровенные комья слежавшегося песка. Юноша последовал за ним, игнорируя требования здравого рассудка не поддаваться больше ни на какие провокации чертова лабиринта. – Не прикасайся ко мне! – продолжал вопить мальчик. – Тебя нет! Ты ненастоящий! Так все говорят! – Постой, прошу тебя, подожди! – кричал в ответ парень, но его уменьшенное второе «я» скатилось под дюну и исчезло из виду. Он же обернулся – и столкнулся со следующим плодом собственного воображения – опять с самим собой, только старше того дитяти, ростом уже почти с Малика нынешнего. У этого привидения под глазами были тяжелые мешки, и оно что-то бормотало себя под нос, едва замечая своего визави. – Дышать. – Очередная версия Малика больно ущипнула его за руку, оставив кровоточащий след. «Раненый» инстинктивно потянулся к резинке на запястье – подарку Тунде, но ее там не оказалось. – Ощущать момент. Твердо стоять на земле. Явление принялось описывать круги на одном месте, глаза его становились всё безумнее. – Они тебя опять прогонят, если не научишься сдерживать себя. А если научишься, папа вернется. Ага. Значит, если первый фантом представлял его в эпоху самых ранних панических атак, то этот попал в самый их разгар, в худшую фазу – в год после ухода папа. Самый подлый трюк со стороны лабиринта. Просто удар под дых. Малик как тогда не умел бороться с этими страшными проявлениями собственной натуры, так и теперь не преуспел в этом. – Прости, папа, – зашептал он. – Я больше не буду рассказывать небылиц о духах. Прости, прости, прости, пожалуйста, пожалуйста. Я буду хорошо себя вести. Обещаю хорошо себя вести. Малик хотел протянуть руки к своему младшему «я», но они не двигались, не подчинялись. Еще ему хотелось проникнуть под собственную кожу и с корнем выдрать оттуда зубами магическое начало. Плевать на красоту обольстительных видений, начхать на умение зачаровывать людей – проклятая сила отняла у него гораздо больше, чем дала ему. Это факт, и с ним не поспоришь. – Твоя вина. Все из-за тебя одного. С этими словами второй феномен исчез, и на его месте появилась третья ипостась Малика – на сей раз с длинными немытыми волосами, впалыми глазами, худая, иссохшая… В общем, таким он был накануне Солнцестоя – голодным, чумазым и жалким. Еще не встретившим Идира и не познавшим внимания тысяч людей. Это привидение выступило вперед и сказало: – Думаешь, тебе становится лучше? Ты поправляешься? Как бы не так. Малик попятился, но удрать возможности не представлялось – очередная сущность преследовала его, не приближаясь и не отставая, а голос ее раздавался все более гулко. – А даже если стало лучше, это ненадолго. Скоро, скоро тебя сорвет в такой штопор, что ты уже никогда не оправишься! Малик призвал на помощь Призрачный Клинок и изо всех сил рубанул по фантому, но тот легко увернулся и, схватив напавшего за рубашку, дернул его к себе. – Виноват во всем ты сам, больше винить некого. Ты мог покончить с делом вчера, и позавчера, и еще раньше, но не покончил. Теперь перед ним стояла Карина, прижав одну руку к груди, другую к голове. Юноша издал невольный горестный вздох, а она мило улыбнулась. – Ты ведь этого хочешь? – Девушка всем станом выгнулась ему навстречу, а губы оказались невыносимо близко к его подбородку. – Ты любишь меня? – Я… я… – Больше чем меня?! – на месте Карины, в метре от него, стояла Надя. Малик рухнул на колени: – Нет, не больше! – Тогда почему ты ее не убил? Зачем отдал меня на растерзание Идиру? – Я… я… – Ты же мой братик. Большой сильный брат. А маленькую сестренку бросил погибать. И опять мираж превратился в него самого́, и этот «он сам» больно пнул «его самого» в живот. – Надю ждет смерть. А почему? Ответ известен: ты ни на что не годен. И всем, кого ты любишь, будет лучше без тебя. Фантом сбил его с ног и принялся жестоко избивать ногами. Кровь во рту смешалась с песком. – Слышишь?! – орала галлюцинация. – Ты слышишь? Ничтожество! Бездарь! Чем твоя семья заслужила это? Как она тебя терпит?! Зачем такое убожество Карине?! Фигура замерцала и заискрила разными обликами, сменявшимися стремительным каскадом: Идир – Дрисс – папа. А удары становились всё более сокрушительными. – Гадкий! Грязный! Гнусный! Кекки! Химера, видимо утомившись, остановилась, но от Малика не отошла. Тому было больно даже вздохнуть, но он заставил себя посмотреть наверх. Все вернулось на круги своя. Над ним опять нависал он сам – обычный, такой, каким он был сейчас. – Скажи, что все не так. Переубеди меня. – Крупные слезы катились из глаз Малика второго на грудь Малика первого. – Пожалуйста, скажи, что я не прав. Это уже совсем невыносимо. Это страшнее лабиринта, страшнее Идира, страшнее всех страхов, когда-либо его терзавших. Он остался наедине с единственной личностью, от которой никуда не скрыться. – …не могу, – тихо произнес он. – Чего не можешь? – переспросил фантом. – Не могу сказать того, что ты просишь. Но пусть я кекки, пусть даже мама, и Надя, и все-все-все жили бы счастливей, если б я никогда не рождался… что ж, ладно. Малик откатился в сторону и встал на дрожавшие ноги. – Как бы там ни было, я пойду дальше. – И Малик сразу сам себе поверил. – В этой битве не победить ни тебе, ни мне. Юноша запустил Призрачный Клинок обратно под кожу и протянул своему главному альтер эго руку: – Хочешь, пойдем со мной. Может, мы вместе найдем выход? Мираж уставился на протянутую ему ладонь, затем медленно и осторожно поднял свою, и в тот миг, когда пальцы их соприкоснулись, Оджубайская пустыня вокруг исчезла. Конец лабиринта маячил в двухстах-трехстах метрах впереди, опостылевшую тишину уже прореза́л отдаленный гул трибун. В это не верилось, но факт: путь к победе был открыт, и первые ее всполохи уже мерцали на горизонте. Но Малик словно оцепенел, глядя вниз, на свои руки, не в силах осмыслить случившееся с ним только что. Хотел бы он сейчас иметь время спокойно посидеть наедине с собой, пораспутывать весь этот немыслимый клубок собственных страхов и желаний, но… времени у него как раз и не было. Всю жизнь ему не хватало именно его. Мгновение спустя из-за какого-то угла вылетел Тунде. С чем и с кем столкнулся молодой повеса на своем пути в лабиринте, никто, кроме него, конечно, представить не мог, но, судя по затравленному взгляду, – с чем-то не менее жутким, чем Малик. Несколько невыносимо долгих секунд друзья просто молча рассматривали друг друга. Беспокойство подгоняло Малика: если не объясниться с Тунде сейчас предельно откровенно, другого случая, скорее всего, не представится. – Почему ты не выдал меня? – спросил он прямо. – Там, в Лазурном саду? Тунде провел ладонями по лицу. Обычная его развязность исчезла без следа. – Я… Пришлось выбирать. Тогда мне подумалось, что правильнее так. Теперь я в этом не уверен. Малик, проглотив ком в горле, кивнул. Ему ли не знать, каково это – решать задачи, в которых правильных ответов нет. Крики и аплодисменты слышались все громче, но ни один из юношей не двигался с места. После бесконечной череды событий с прибытия Малика в Зиран как-то чудно́ было представить, что им вот-вот, через несколько шагов, придет конец. – Адиль, – внезапно сказал Тунде, – ты помнишь, я говорил, что на самом деле вовсе не стремлюсь выиграть Солнцестой? Тот снова кивнул: – Да, помню. Его соперник широко распахнул глаза, и они сверкнули такой решимостью, какой Малик никогда в них не видел. – Так вот, по-моему, я передумал. Победитель знака Жизни, сам того не желая, усмехнулся. Они с Тунде одновременно посмотрели в сторону выхода, потом – в последний раз – друг на друга. А потом Малик мгновенно перешел к делу, в котором поднаторел лучше, чем в любом другом. Он побежал. За Надю и ее последний шанс на освобождение. За мальчика-слугу, чуть не забитого до смерти Мвале Омаром. За Лейлу, за маму, за Нану и весь эшранский народ, веками ждавший справедливости.