Принцесса кивнула. Фарид от удивления только головой покачал, но потом нахмурился: – По традиции все испытания Солнцестоя проводятся только на закате по нечетным суткам. Сегодня День Огня, он шестой, поэтому придется дождаться завтрашнего вечера, чтобы… – Последнее испытание состоится сегодня в полдень. – Карина и так слишком далеко зашла, чтобы считаться с требованиями традиции. Фарид начал было спорить, но она жестом остановила его. – Пошли кого-нибудь в Лазурный сад сообщить победителям, чтобы явились на арену к четвертому часу после рассвета. С изменником она разобралась, спору нет, но это не отменяет того факта, что лучшего правителя, чем мама, в Зиране не было и не будет. К тому же неужели все эти опасности, этот риск были напрасны? Нет. Обряд Воскрешения должен свершиться. Фариду стало ясно, что Каринино решение непоколебимо. Делать нечего – он поклонился и поспешил исполнять его. На какое-то мгновение принцесса задумалась: как мама подавила бы мятеж в Совете? Несомненно, она нашла бы способ справиться с ним без угроз и хитростей… Но что толку размышлять? Пустельги нет. Есть только Карина. Она пробежала рукой по волосам, потом тряхнула головой, словно отгоняя изнеможение и недовольство собой. Ладно. Устала, не устала, отдохнем на том свете. А сейчас пришло время итогового испытания, и ей позарез необходимо Сердце Царя. 27. Малик – Благодарение Аданко, вернувшей нам вас целым и невредимым! Малик не отвечал. Улыбка растаяла на губах Жрицы Жизни. Она рассеянно погладила своего зайца. Тот склонил головку набок и воззрился на Малика так «по-человечьи», что юноше показалось: зверек специально его изучает, прожигает взглядом, чтобы исторгнуть из его сердца преступную правду. Весть из дворца о том, что испытание состоится сегодня – в День Огня! – привела жрицу в бешенство и исступление. Никогда за всю истории Зирана оно не проводилось в четный день недели, да еще и задолго до заката. «Дурной знак, не к добру это…» – шептались люди по всему городу, но прямому приказу из Ксар-Алахари никто противиться не смел. В конце концов любопытство по поводу такого неслыханного нарушения регламента заглушило даже жгучий интерес к скандалу с исчезновением победителя знака Жизни с карнавала по случаю Полупути и последующего необъяснимого появления в Лазурном саду спустя полтора суток, в синяках и насквозь промокшего. За час до испытания он спокойно наблюдал, как весь «тренерский штаб» суетится вокруг, пытаясь успеть все организовать. Надо сказать, что они справились даже раньше двух других «команд», поэтому, когда Тунде с Дриссом еще продолжали готовиться, Малик уже стоял, преклонив колени перед статуей Аданко в маленькой молельне Лазурного сада. На посторонний взгляд, тут не было ничего необычного – просто благочестивый победитель взывает к своей богине о милости и вразумлении перед последним испытанием. Об истине гораздо более темной и зловещей никто, конечно, не подозревал. Жрица Жизни с беспокойством поджала губы. – Если что-то тяготит вас, победитель Адиль, позвольте мне… – Я бы хотел остаться один. Нана за голову бы схватилась от такого грубого обращения со святой женщиной, но после событий в Городе Мертвых о вежливости и любезности Малик заботился в последнюю очередь. Вот уже второй раз судьба преподносит ему идеальную возможность убить принцессу Карину, и второй раз он упускает ее. Причем теперь уже невозможны никакие отговорки, оправдания – ничего, кроме суровой правды в глаза: он не способен ее убить. Даже притом что на кону жизнь Нади. Не способен! У дверей жрица замешкалась. – Вероятно, нам стоило бы теперь обсудить стратегический план итогового испытания… – Оставьте меня. В его голосе уже явственно зазвучало предостережение, если не угроза, и, торопливо попрощавшись, с традиционным жестом уважения священнослужительница удалилась. Вскоре шаги ее на старинных обветшалых ступенях стихли. Малик бухнулся на молитвенный коврик, машинально совершая движения, привычные еще с тех пор, как он выучил собственное имя. – Аданко милосердная… – Юноша запнулся и подавил очередной приступ тошноты. Страх. Все дело в нем. Все так просто и так сложно одновременно. Убить Карину – это как прыгнуть в неведомую черную дыру. А его с детства ничто не пугало, не вызывало в нем такой тревоги, как неизвестность. Слишком многое поставлено на кон: каково это окажется – лишить жизни человеческое существо, такое же, как ты сам? Что будет с Зираном и, как следствие, с Эшрой, если дом Алахари падет? А если Идир нарушит обещание – получится, что Малик зря отправит на тот свет невинную девицу? Почему Царь Без Лица желает смерти своему собственному потомку? Несчастный победитель ломал, ломал голову над всеми этими вопросами – да так ничего и не придумал. Впрочем, будь он до конца честен с самим собой, пришлось бы признать: не только страх останавливает его. С момента первой встречи Малик чувствовал к Карине особое влечение. Ничего подобного парень раньше не испытывал. Принцесса… она все время подстегивала его. Вместе с ним противостояла многим опасностям. Открывала ему в нем самом такие ресурсы мужества и стойкости, о каких Малик и не подозревал. И вот где-то на этом пути, между встречей, когда впервые пересеклись их судьбы, и нынешним моментом, мысль об ее убийстве стала для него невыносимой. Даже сейчас, здесь, в молельне, от воспоминания о том мгновении сразу после победы над серпопардом у него захватывает дух, а воображение, не переставая, навевает картины… Что произошло бы, если б расстояние между их губами совсем исчезло, если бы его руки коснулись ее волос, если бы он прижался грудью к ее груди?.. Осознание истины оказалось для него и освобождением, и проклятием. Снимая с плеч один тяжкий груз, оно сразу взваливало на них другой. Его влекло к Карине, он хотел быть с ней рядом и вообще быть с ней, хотел стать тем единственным, кому она доверяет тайны своего сердца. Хотел так страстно, что это чувство заглушало в нем все остальные. А кто пострадает, кто падет жертвой такого бессмысленного, глупого, противоестественного увлечения? Надя! Но предположим, Малик все-таки спасет сестру каким-то образом, что дальше? Опять прятаться, как мыши в нору, снова сделаться незаметными, жалкими, гонимыми, искать новое место для такой жизни в надежде, что там они встретят меньше презрения и ненависти к себе? Смириться с тем, что всегда на них будут смотреть как на пыль под ногами, как на худших из худших, и все потому, что местом рождения не вышли? А что насчет его волшебной силы? Как ему относиться к ней? Как распоряжаться ею? Малик знал теперь, что она как-то связана с Улраджи Тель-Ра, а те, в свою очередь, – с Кеннуанской империей. И он решительно не желал иметь ничего общего с этим древним царством тирании и мучительства. К тому же, если правда откроется зиранским властям, его вместе с сестрами наверняка сразу казнят – просто за то, что они несут в себе частицу наследия злейшего врага в истории города. Но… может ли считаться злой и нечистой сила, дарующая своему носителю такое ощущение цельности и умиротворения? Малик так глубоко погрузился в пучину противоречивых мыслей, что не заметил, как в молельню вошел Дрисс. – Слушай, один из моих слуг на Полупути случайно услышал кое-что любопытное, – сказал он. Малик не отвечал. В этот момент он как раз усиленно отгонял от себя ужасные образы Надиных страданий в когтях Идира. Дрисс продолжил: – Кое-что о некоем пареньке по имени Малик. Ты его не знаешь? Малик резко втянул ноздрями воздух. Как мог Дрисс… Нет, стоп. Когда они с Лейлой ссорились в шатре зверинца, сестра ведь называла его по имени? Ладони вмиг покрылись липким потом. Что делать? Целовать колени, умолять Солнечного победителя не выдавать его тайну? Тело отказывалось двигаться. Есть в уровнях страха и такой, на котором тебя охватывает оцепенение и ты становишься ни на что не способен. Именно его достиг в этот момент Малик. – Я с тобой разговариваю! – Дрисс грубо потянул его за ворот рубахи и насильно поднял на ноги. Его темные глаза сверкали бешенством, густые локоны спутались и торчали в беспорядке. – Тебя ведь зовут не Адиль Асфур, верно? Кто ты?! И как ухитрился смухлевать на втором испытании? Малик устремил взгляд на сжатый кулак Дрисса. Ужас, объявший его поначалу, вдруг начал уступать место чему-то другому, более острому и мощному. Что значат угрозы Дрисса по сравнению с заданием Идира да и вообще со всем горем его жизни? – Отпусти. – Что? – Пусти, я сказал! Поток гнева смыл страх с души Малика. Он выхватил Призрачный Клинок и прижал его к Дриссову животу. Победитель знака Солнца, разразившись проклятиями, отскочил в сторону. Его противник проворно спрятал свое дивное оружие за спиной, и там оно вновь обрело форму безобидной татуировки. – Считаешь, что я смухлевал? Украл у тебя победу? Тогда иди, жалуйся! – закричал Малик. – Кому хочешь и куда хочешь. Тебе ведь всё подвластно, всё на твоей стороне – законы, бумажки, стража! В общем, скатертью дорога и оставь меня в покое! Дрисс, обезумев от ярости, со звериным рыком бросился вперед. Его удар правой пришелся Малику прямо в лицо. Он пошатнулся, кровь хлынула изо рта, в голове загудело от острой боли. «Уменьшись. Стань крохотным, – подсказывала та часть его естества, которая годами переносила побои дворовых обидчиков и собственного отца. – Чтоб было как можно меньше ущерба. Как можно меньше потерь…» Он ни разу не ударил противника, чтоб защититься. Просто осел на пол и пропускал удар за ударом – даже когда алая пелена застелила глаза. Пусть Дрисс забьет его до смерти. Он заслужил это. Возможно, заслужил даже худшего – за все свои осечки и провалы. – Адиль? Ты здесь? На лестнице показалась Лейла, очевидно, ее послали поторопить его – пора было отправляться на последнее испытание. Малик мысленно воззвал к Аданко – отврати лицо сестры, пусть та развернется и уйдет, не став свидетельницей позорного избиения… Но было поздно. При виде неожиданной сцены глаза девушки расширились. Последние метры до молельни она преодолела, перепрыгивая через две ступеньки. – Отойди от него! Прочь! – завопила Лейла что есть мочи и кинулась на Дрисса, но победитель знака Солнца легко, как перышко, отбросил ее в сторону. Девушка со всего размаха ударилась спиной о перила, и вот тут внутри Малика что-то взорвалось. Его самого Дрисс мог избивать сколько душе угодно, мочалить, пока кровь не зальет весь Лазурный сад. Но Лейлу он не смеет и пальцем тронуть. Позже Малик даже не вспомнит, как вскочил на ноги. Не сможет воспроизвести, что выкрикивал и на каком языке. Но видения, созданного им в тот момент, – брызгавшего слюной, пронзительно визжавшего чудовища, явившегося из глубин подсознания, из самых темных его ночных кошмаров, – он не забудет никогда. Малик завопил, жуткое существо завопило с ним в унисон и понеслось на Дрисса. Солнечный победитель сдавленно вскрикнул, увертываясь от монстра, и рухнул к подножию лестницы. Раздался треск ломающейся древесины. Малик даже не сразу понял, что делает, все было как в тумане. Лицо его по-прежнему горело от боли. Он протянул Дриссу руку и только несколько секунд спустя осознал, что обращается к нему по-дараджатски. Точнее – осознал, лишь когда противник оттолкнул его руку и проревел: «Не прикасайся ко мне, грязный кекки!» Малику оставалось только молча смотреть, как тот барахтается на плиточном полу. Его шея и руки, вывернутые под неестественными углами, непроизвольно дергались. Адское видение испарилось. Жизненный победитель в ужасе наблюдал, как вокруг Дриссовой головы расплывается кровавое пятно. Лейла же, потрясенная, но невредимая, смогла принять сидячее положение. А в дверном проеме молельни тем временем выросла фигура Тунде. Юноша переводил взгляд с Малика на тело Дрисса и обратно, и в глазах его вспыхивали тысячи недоуменных вопросов. Неизвестно, что именно успел он увидеть и услышать, но главный факт заключался в том, что священное место осквернено кровью. Факт налицо. Никакими объяснениями его не исправишь. – Эй, вы, победители, вы что?.. Разрази меня Великая Мать! Сразу за Тунде на место происшествия подоспела Жрица Солнца, а следом, на ее отчаянные вопли, сбежался уже весь Лазурный сад. А потом и охрана проложила себе локтями путь к телу сквозь эту толпу. – Кто это сделал? – грозно вопросил старшина караула. Магическая сила все еще глухо бурлила под кожей Малика, а он лихорадочно просчитывал варианты дальнейших действий. Зачаровать, околдовать всех и каждого в тесном помещении, подчинить своей воле, загипнотизировать, избавиться таким образом от любых свидетелей – пожалуй, нет ничего проще, но… Прежде чем он хоть слово успел вымолвить, вперед порывисто выступила Лейла: – Это я! Я толкнула его! – Что ты, нет… – запротестовал Малик, но сестра резко перебила: – Не слушайте его, он просто меня выгораживает, защитить пытается! Я явилась сюда позвать брата на испытание и вижу: они дерутся с Дриссом. Я пыталась их остановить, разнять и вот… Толкнула, не рассчитав силы. Этот упал. – Она повернулась к Тунде – единственному, кто, вероятно, видел, что произошло на самом деле: – Подтверди, Тунде. Скажи им. Тот переводил взгляд с брата на сестру и обратно. Наконец шок и замешательство на его лице сменились выражением покорности судьбе. – Да. Это она. Дрисс напал первый, но с парапета его столкнула она. Весь мир закружился вихрем перед глазами – и разом остановился. Воины взяли Лейлу под стражу. Жрица Жизни стала выталкивать Малика подальше с места событий, тот сопротивлялся. Какое-то наваждение. Это неправда, это не с ним… Последнюю сестру отнимают! – Пустите ее! – закричал он. – Она ничего не делала, это все я! Лейла бросила на брата прощальный взгляд, и охранники потащили ее в одну сторону, а его жрица повлекла в другую. Сестра успела лишь одними губами произнести два слова по-дараджатски. Два слова, понятные во всем Ксар-Алахари только им двоим.