Получили образ смертных, Образ смертных, но не рост их: Все Пигмеями остались, Да, Пигмеями – Пок-Уэджис, И на острове скалистом, На его прибрежных мелях И доныне хороводы Водят летними ночами, Под Вечернею Звездою. Это их чертог блестящий Виден в тихий летний вечер; Рыбаки с прибрежья часто Слышат их веселый говор, Видят танцы в звездном свете». Кончив свой рассказ чудесный, Кончив сказку, старый Ягу Всех гостей обвел глазами И торжественно промолвил: «Есть возвышенные души, Есть непонятые люди! Я знавал таких немало. Зубоскалы их нередко Даже на смех подымают, Но насмешники должны бы Чаще думать об Оссэо!» Очарованные гости Повесть слушали с восторгом И рассказчика хвалили, Но шепталися друг с другом! «Неужель Оссэо – Ягу, Мы же – тетушки и дяди?» После, снова Чайбайабос Пел им песнь любви-томленья, Пел им нежно, сладкозвучно И с задумчивой печалью Песню девушки, скорбящей Об Алгонкине, о милом. «Горе мне, когда о милом, Ах, о милом я мечтаю, Все о нем томлюсь-тоскую, Об Алгонкине, о милом! Ах, когда мы расставались, Он на память дал мне вампум, Белоснежный дал мне вампум Мой возлюбленный, Алгонкин! «Я пойду с тобой, – шептал он, — Ах, в твою страну родную; О, позволь мне», – прошептал он, Мой возлюбленный, Алгонкин! «Далеко, – я отвечала, — Далеко, – я прошептала, — Ах, страна моя родная, Мой возлюбленный, Алгонкин!» Обернувшись, я глядела, На него с тоской глядела, И в мои глядел он очи, Мой возлюбленный, Алгонкин! Он один стоял под ивой, Под густой плакучей ивой, Что роняла слезы в воду,