И, сказав, исчез Мондамин. Опустился ли он тучкой Иль поднялся, как туманы, — Гайавата не заметил; Видел только, что исчез он, Истомив его борьбою, Что внизу, в ночном тумане, Смутно озеро белеет, А вверху мерцают звезды. Так два вечера – лишь только Опускалось тихо солнце С неба в западные воды, Погружалось в них, краснея, Словно уголь, раскаленный В очаге Владыки Жизни, — Приходил к нему Мондамин. Молчаливо появлялся, Как роса на землю сходит, Принимающая форму Лишь тогда, когда коснется До травы или деревьев, Но невидимая смертным В час прихода и ухода. На лугу они кружились В пышном зареве заката; Но спустились тени ночи, Прокричала на болоте Громко, жалобно Шух-шух-га, И задумался Мондамин; Стройный станом и прекрасный, Он стоял в своем наряде; В головном его уборе Перья веяли, качались, На челе его сверкали Капли нота, как росинки. И вскричал он: «Гайавата! Храбро ты со мной боролся, Трижды стойко ты боролся, И пошлет Владыка Жизни Надо мной тебе победу!» А потом сказал с улыбкой: «Завтра кончится твой искус — И борьба и пост тяжелый; Завтра ты меня поборешь; Приготовь тогда мне ложе Так, чтоб мог весенний дождик Освежать меня, а солнце — Согревать до самой ночи. Мой наряд зелено-желтый, Головной убор из перьев Оборви с меня ты смело, Схорони меня и землю Разровняй и сделай мягкой. Стереги мой сон глубокий, Чтоб никто меня не трогал, Чтобы плевелы и травы Надо мной не зарастали, Чтобы Кагаги, Царь-Ворон, Не летал к моей могиле. Стереги мой сон глубокий До поры, когда проснусь я, К солнцу светлому воспряну!» И, сказав, исчез Мондамин. Мирным сном спал Гайавата;