И они поставили. Ночь прошла тихо. На следующий день ветер переменился на противный. Они вышли в море и гребли изо всех сил, но продвигались очень медленно. А на берегу, далеко от воды, стали подниматься горы, и не такие, как на Волге, а, можно было догадаться, высоченные. Кирюхин сказал, что это Дербентские горы, и там так высоко, что на их верхушках снег даже летом не тает в самую жару. Маркел не верил, но молчал. А вечером они пристали к берегу и отдыхали. На третий день ветер был попутный, они шли быстро, горы становились выше. Потом, уже после полудня, вдруг показался город на горе. Кирюхин сказал, что это Тарки, столичный город шамхальский, и вон там на горе стоят шамхальские хоромы. Но сейчас, продолжил Кирюхин, шамхала там нет, потому что это его зимние хоромы, летом он здесь почти не бывает, а или жительствует в Кази-кумухе, а это далеко в горах, или ездит по шамхальству и собирает дань со своих подданных. Ну, или ходит на Сунжу, или на Терский городок, помахать саблей, помолодечествовать. Маркел смотрел на берег и запоминал. А вечером опять стали на якорь и учредили табор с караулами. Ночью приехали четверо конных, кони под ними были очень справные. Аллага выходил к ним из лагеря, разговаривал с ними, что-то им передавал, они брали это с удовольствием, потом уехали. На четвёртый день море опять бурлило. Аллага сказал, что это Чёрный змей балует, потому что вон какая чёрная вода, надо убрать вёсла и переждать. Причалили к берегу, выставили караулы, пережидали. На пятый день они увидели Дербент. Это очень большой город, не меньше Коломны, и каменный. И там от пристани вдруг выскочили три большие лодки и кинулись им наперехват. Кирюхин приказал грести в море. Две дербентские лодки, увидев такое, сразу перестали гнаться и повернули к берегу, а третья погналась дальше. Эта лодка была очень здоровенная, людей там было, может, с сотню. Аллага стоял на корме, смотрел в их сторону и время от времени махал им руками. Поначалу они этого как будто бы не замечали, а потом всё же одумались и тоже повернули обратно. А буса проплыла ещё с версту, а то и с две, не меньше, и только после этого стала мало-помалу сворачивать к берегу. Ну а когда они совсем свернули и причалили, то не успели даже развести костры, как из-за камней вдруг вышли люди в бурках, они были одеты очень просто, но сабли у них у всех были очень дорогие. Аллага вышел к ним, поговорил о чём-то вполголоса, и они молча ушли. На шестой день поднялся встречный ветер, их отнесло обратно почти до Дербента. На седьмой день и на восьмой они плыли хорошо, вечером восьмого дня увидели пустынный берег и на нём четыре дерева. Это, сказал Кирюхин, аул Низабат, или деревня Низовая по-нашему, потому что наши купцы дальше этого места морем не ходят, а выходят на берег и идут по горам на Шемаху, там очень богатый торг, торгуют сырым шёлком. Есть такое дерево, зовётся шелковица, продолжил Кирюхин, на нём, сказал он, живут шелковичные черви, из них выдавливают паутину и из неё сучат шёлковую нитку на продажу. Только солнце село, как приехал один конный, Аллага дал ему денег, конный их пересчитывал, гневался, но взял и уехал, ничего Кирюхину не говоря. Потом, от девятого до двенадцатого дня, они плыли вначале прямо на полдень, после круто повернули на восход, и там, ещё на одном повороте, расплатились с ещё одними конными. А когда эти люди уехали и наступила ночь, Маркел спрашивал, что это за сполохи такие в небе. А это город Баку, сказал Кирюхин, это загорелась нефтяная яма, а их очень трудно погасить. – А много ли там нефти? – спросил Маркел. – Больше, чем у нас воды, – строго ответил Кирюхин. Маркел промолчал. На тринадцатый день они плыли мимо Баку. Это тоже большой город, не меньше Дербента. Много нефти, это очень хорошо, говорил Кирюхин, у них же деревья почти не растут, дров нет, и кизяка тоже на всех не хватает, а тут вдруг нефть, чёрное земляное самородное масло, за него много денег дают. На четырнадцатый день была сильная буря. На пятнадцатый шли хорошо. Берег был низкий, плоский. На шестнадцатый день дошли до устья реки Кура. Берег там совсем низкий, болотистый, никто там не живёт, подумалось. Но тут вдруг вышел из кустов человек в папахе и в бурке и стал спрашивать, где деньги. Но Аллага ничего ему не дал, сказал, что вот когда эти его люди (и он указал на наших) вернутся после своих дел, тогда он сразу даст вдвойне, а пока что надо потерпеть. И дальше было так: Аллага остался там, с тем человеком, а Маркел, Кирюхин и все остальные поснимали с себя смирные шамхальские кафтаны, надели свои яркие, привычные – и поплыли уже прямо в Персию, или, правильнее, в Кызылбаши, к так называемой Гилянской пристани, и через четыре дня, на двадцать первый день, то есть июля в 7-й день, на преподобного Фомы, иже в Малеи, пришли в ту Гилянь на ту пристань! Глава 16 Но пришли они туда не сразу и даже не очень скоро, потому что день тогда был ясный, солнечный, а море тихое, и от этого они увидели Гилянь уже вёрст, может, за десять, не меньше. И гребцы ещё долго гребли, а Гилянь всё была далеко и далеко. Да и ничего особенного там пока что видно не было. Там же, говорил Кирюхин, место низкое, река, а от неё болота в обе стороны, и всё. А деревушка, правильней – кишлак на берегу у пристани, это пять ветхих земляных избушек, и то никто в них не живёт, и только в одной сидит сторож. А может, теперь нет уже и сторожа. Вот что тогда Кирюхин говорил, когда они подплывали к Гиляни. Маркел этим словам удивился, спросил: – Зачем мы тогда столько ехали сюда, в такую глушь? – Затем, чтобы никто нам не мешал, – сказал Кирюхин. – Потому что зачем нам зеваки? Мы же ничего не продаём и ничего не покупаем. Нам же здесь что надо? Только приехать, взять слона и поворачивать обратно, вот и всё. – Так что, слон уже на берегу стоит? – спросил Маркел. – Кто его знает, – ответил Кирюхин. – Но вряд ли. Место здесь слишком открытое, никуда слона не спрячешь. А спрятать надо обязательно, потому что мало ли какие злые люди здесь ходят? И он опять начал смотреть из-под руки на берег, а потом сказал: – Никого на пристани. Ни одного кораблика. И это славно! Потом посмотрел ещё, опять сказал: – И шаховых людей тоже не видно, и это тоже очень хорошо. Шах же со здешним ханом в великой недружбе, так все говорят. – И тут же с усмешкой прибавил: – Ну да сказать можно всякое. А как оно на самом деле? Тут только один Шестак знает! – Какой ещё Шестак? – спросил Маркел. – Да как это какой? – с удивлением переспросил Кирюхин. – Тебе что, ничего про него не говорили? – Нет. – А кто у тебя будет толмачом, когда ты за слоном поедешь? Маркел молчал. Кирюхин подождал, потом спросил: – Но тебе ведь что-то говорили же, кто будет тебя здесь встречать? – Ну, говорили, – нехотя сказал Маркел, – что меня встретит один человек. И что мне искать его не надо, а он сам меня найдёт. И он всё здесь, как мне сказали, знает, потому что он пять лет… И Маркел замолчал, потому что зачем, он подумал… Но дальше он подумать не успел, потому что Кирюхин сказал: – И он пять лет жил в Персии, и он про персиян всё знает! Говорили так?! – Ну, говорили! – ответил Маркел. – Значит, это точно он! – сказал Кирюхин. – Так что свезло тебе! Лучшего советчика и толмача тебе здесь не найти, ей-богу! И это не только я так говорю, а это когда царёво посольство сюда прибыло и царёва посла Васильчикова Григория Борисовича спросили, с кем он дальше в Персию поедет, знаешь, кого он назвал? Ваньку Шестака, пропойцу, вот так! А великому послу тогда было из кого выбирать! Знаешь, сколько нас тогда сюда приехало? Двести человек на восьмерых стругах! И там одних князей у нас было семь персон, а посол опять сказал, что только дайте Шестака и больше никого ему не надо. И так они потом отсюда и поехали – великий царёв посол Васильчиков Григорий Борисович, а с ним толмач Иван Шестак, и всё. И так и ты теперь поедешь с Шестаком, потому что нас не пустят, а пустят только Шестака, а с ним тебя. – Чего это у них так строго? – спросил Маркел. – Потому что басурмане мы для них, – сказал Кирюхин. – Кяфиры. – А кто для них Шестак? – спросил Маркел. Кирюхин помолчал, потом сказал задумчиво: – Вот-вот, и я так порой думаю. – О чём? – спросил Маркел. – Тут так просто сразу и не скажешь, – без особой охоты ответил Кирюхин. – Потому что раньше он был наш, а после мы все обратно поехали, а его здесь оставили. – Как это так? – А вот вдруг так! – сказал Кирюхин. – Потому что когда наше прошлое, васильчиковское, посольство в их стольный град ездило, Шестак персиянам очень сильно приглянулся, и они стали просить: продайте его нам, продайте, мы за него дорого дадим! Но как ты продашь христианскую душу? Вот и оставили его тут на посылке, до поры до времени. И он теперь живёт напротив шахского дворца, раз в неделю про него вспомнят, скажут, он одно письмо прочтёт, другое напишет, купца расспросит – и опять на базаре толчётся или по злачным углам. А он всё злачное ой любит! Новсё равно ему там скучно. Так что, я думаю, он сегодня здесь объявится. И ему будет с кем развеяться, а тебе будет подмога. Он про персиян всё знает! И Кирюхин снова стал смотреть на берег. Маркел тоже смотрел, но толком ничего не видел. Ну ещё бы! Он же раньше думал, что они все вместе приплывут в Гилянь, потом, опять все вместе, приедут в Казвин, персиянский стольный город, там их отведут в слоновник, там слоновий поводырь покажет им стадо слонов на выбор, а что их выбирать, когда вас целая толпа, и каково, когда вас только двое, потому что мало ли ещё каков этот Шестак… Но тут вдруг раздался шум, гребцы закричали что-то вразнобой, Маркел сразу поднял голову – и не увидел слона, а только увидел берег, до которого теперь было, может, только с полверсты, не больше. А небо, как всегда здесь, было чистое, солнце светило ярко, и на берегу было полно народу. Но что это был за народ, было пока что не разобрать. Все молча ждали, а гребли так скоро, как только могли… И вскоре стало понятно, Кирюхин сказал, что это не совсем народ, а это тюфенгчи, то есть тамошние персиянские стрельцы с пищалями. А один из них, как рассмотрел Маркел, был без пищали, но зато в чалме. Юзбаши, сразу подумалось, их сотник, и повернулся к Кирюхину. Но Кирюхин никого вокруг не замечал, а только смотрел на берег. А на берегу, и теперь это уже хорошо было видно, тюфенгчи выстроились в линию, юзбаши что-то зычно скомандовал, тюфенгчи вбили в землю сошки, запалили фитили и изготовились. Кирюхин тихо матюкнулся, а после громким голосом велел табанить. Потом сушить вёсла. А ветер опять стал попутным, бусу несло на берег, нет, даже сразу к причалу. А причал там был длиннющий, и он уходил прямо в море, саженей, может, на полсотни. А тюфенгчи продолжали целиться! А Кирюхин уже открыл рот, уже хотел было что-то скомандовать… И вдруг закричал: – Шестак! Ивашка! – и начал махать рукой, показывать. Маркел глянул туда, куда показывал Кирюхин, и увидел человека, одетого по-персиянски. Человек очень спешил – он подбежал к юзбаши и что-то сказал ему, юзбаши повернулся к тюфенгчам, указал рукой на землю, и те опустили пищали. Кирюхин скомандовал чалиться. Буса стала подгребать к причалу. Кирюхин повернулся к Маркелу и сказал: – Вот уже не думал кого встретить, а тут на! А тот человек уже поднялся на причал и быстрым шагом пошёл к бусе. – Кто это? – спросил Маркел. – Шестак Иванов, – сказал Кирюхин. – Я же говорил, что он тебя найдёт! И так по-моему и вышло! Маркел снова посмотрел на Шестака. Шестак шёл по причалу и улыбался. На Шестаке была персиянская барашковая шапка, персиянский архалук, персиянские узконосые башмаки без задников, да и сам Шестак был очень загорелый, почти чёрный. – Тебя сразу не узнать! – крикнул ему Кирюхин. Шестак засмеялся, оскалился. Зубы у него были большие, жёлтые. Кирюхин сошёл на причал. Маркел подумал и тоже сошёл. Шестак подошёл к ним и остановился, продолжая улыбаться. – Здорово живём! – сказал Кирюхин. – Здоровы и вы, – сказал Шестак. – Чего так смотрите?