А враг приближался! Поскольку сигнальной вахты на пароходе не имелось, и он был на мостике один, еще раз передав сообщение, выключил фонарь, достал из кобуры револьвер и разложил на крышке штурманского столика сигнальные ракеты. Немного подумав, убрал их обратно в ящик и достал из кармана все патроны, сколько нашел, приготовившись быстро перезарядить барабан. С досадой вспомнил, что пистолет не чистил уже давненько. Проверил, как ходит спуск, крутнул барабан, подняв его к уху и прислушиваясь. Вздохнул и убрал в кобуру, но клапан не застегивал. Потом ощупал ножны с кортиком, висевшие на поясе, и снова глубоко вздохнул, пытаясь унять расходившиеся нервы. По палубе под мостиком тяжело бухали ботинки его стрелков, устраивавшихся поудобнее за фальшбортом и смачно лязгавших затворами. Сначала казалось, что своевременно обнаруженная вылазка японских минных катеров будет легко отражена огнем с берега и миноносцами, сразу ринувшимися в атаку, но в быстро разраставшихся световых пятнах от постоянно поднимавшихся в небо осветительных ракет и открывшихся прожекторов появлялось все больше противников. Разлившийся по волнам электрический свет с прожекторной батареи и уже ввязавшихся в бой миноносцев высветил бесконечные шеренги атакующих, напоминавшие пехотные цепи. Обе наши шхуны, совсем недавно прошедшие мимо пароходов в сторону пролива, уже совершенно смешались с японцами. Их место еще угадывалось по «фонтанам» ракет, взлетавших сплошным потоком, словно их спешили успеть истратить все до того, как живых на палубах не останется. Там сухо щелкали малокалиберные пушки и часто, длинно стучали пулеметы и винтовки, что-то горело и взрывалось. Сколько судов участвовало в атаке, сказать было невозможно. Казалось – тысячи! Помимо того что удавалось выхватить взглядом, в обе стороны за пределами освещенных участков и по всему темному горизонту, словно небольшие искры, перемигивались частые вспышки дульного пламени разной яркости, цветов и размеров. Создавалось впечатление, что из-за спины передовых цепей нападающих кто-то из глубины Корейского пролива открыл частый огонь в направлении стоянки. Командир трофейного транспорта ждал прилета массы снарядов, выпущенных из столь многочисленных стволов. Это ожидание буквально парализовало его на несколько секунд. Но кроме свиста постоянно пролетавших вокруг пуль и мелких всплесков от них и небольших снарядов на воде ничего не прибывало. Вместо этого появлялись все новые и новые шхуны и пароходики. Десятки и десятки! Скоро стало понятно, что слабые вспышки в ночи – это всего лишь результат их стрельбы из легких скорострелок, винтовок и пулеметов, а не залпы артиллерии с больших кораблей из пролива. Но кроме стрелкового оружия на катерах и пароходиках явно имелось еще и что-то взрывающееся. Эсминец «Громкий», находившийся теперь между ними и линией свеженьких призов, имел возможность лучше разглядеть своих противников. Он стрелял на оба борта и все время маневрировал, стараясь избежать не только столкновения с любым из них, но и слишком плотного сближения, поскольку японцы, как вскоре стало ясно, охотно подрывали себя в этом случае, надеясь достать и эсминец. Сразу два близких сильных взрыва, прогремевших без явных причин, обдали его тугой волной спрессованного воздуха, а потом тучей дыма и мелких обломков, разодрав в клочья парусиновый обвес мостика. Но серьезного ущерба удалось избежать. В глубине бухты уже раскатисто гремели серьезные калибры, а в промежутках между пароходами с тяжелым шелестом проносились вдоль самой поверхности воды снаряды, выпускаемые орудиями крейсеров и береговых укреплений. Встречавшиеся у них на пути хлипкие, неповоротливые скорлупки, торчавшие над мерцающей множеством бликов гладью бухты, прошивались насквозь. А если успевал сработать взрыватель или попадание приходилось в опасный груз, разбивались в щепки и пыль. Всплески от сильных взрывов, падений снарядов и рикошетов, а также от начавших сыпаться в воду обломков до пены взбивали воду почти на всей освещенной площади. Видя, что миноносцы явно не смогут отбить такую атаку, а его «Свербее» своим корпусом перекрывает часть сектора стрельбы для батареи и крейсеров, Толстой приказал в машину дать полный вперед и послал людей на бак расклепать якорную цепь, чтобы уйти к берегу. Но пули с ближайших японских корабликов уже слишком часто и кучно щелкали по бортам и надстройкам, не давая никому подняться. Под таким огнем ничего не получалось. С мостика было видно, как стоявший впереди «француз», оказавшийся немного дальше от противника, уже дал ход, двинувшись к подножию горы. А «Свербее», несмотря на то что винт уже вспенил воду, все еще оставался на месте, лишь начав отводить корму от берега, поворачиваясь вокруг хорошо державшего якоря и отстреливаясь из полудюжины винтовок без какого-либо шанса отбиться. Что может с ним произойти уже в ближайшее время, наглядно продемонстрировал его сосед за кормой. Как только первая шеренга атакующих смогла дотянуться до него, сразу два небольших пароходика ударили в его борт шестовыми минами. Но то ли заряд в этих минах был слишком мощный, то ли так было задумано с самого начала, сразу за глухими подводными взрывами грянули мощные вспышки, поднявшие гигантские гейзеры, поглотившие оба судна и закрывшие весь приз, засыпав его обломками. Следом что-то ярко вспыхнуло у его кормы. А катера и прочая парусная и паровая мелочь обтекали уже поверженное судно со всех сторон, стремясь дальше в бухту. Все вокруг постепенно затягивало угольным дымом из десятков небольших труб и клубами пара, постоянно вырывавшегося из распарываемых котлов, смешанным с гарью сгоревшей взрывчатки и пороха. Над этим маревом в небе все еще висели светящиеся шары сменявших друг друга осветительных ракет, часть из которых медленно спускалась, а часть еще только взмывала в небо. А по воде во все стороны разбегались яркие блики пожаров. Поскольку японцы никаким освещением не пользовались, ракеты давали надежду, что наши эсминцы и дозорные суда еще живы где-то там, хотя это и казалось совершенно невероятным. Разобрать какие-либо сигналы в мешанине многочисленных разноцветных огней, мельтешивших, как пузырьки пара в кипятке, было совершенно невозможно. Спустя всего пару минут после первого приза был подорван и «Свербее». Несмотря на частую пальбу из всех имевшихся винтовок, поддержанную револьвером Толстого с мостика, небольшой деревянный катер с торчавшей из его носа длинной палкой с угловатым черным зарядом на ее конце почти добрался до борта. Лейтенант орал что было сил, чтобы не стреляли в ящик, но в трескотне яростной перепалки его вряд ли кто слышал. Когда он уже во второй раз начал перезаряжать барабан своего револьвера, одна из выпущенных с парохода пуль, видимо, достала рулевого на японце. Суденышко резко бросило в сторону, и сразу грохнул сильный взрыв, разметавший его в щепу. Хотя прямого контакта и не было, пароход здорово ударило взрывной волной. Шлюпку скинуло с кильблоков и разбило о трубу, легкий деревянный обвес мостика проломило по пулевым пробоинам, сорвав часть досок. Машина сразу встала, из трубы со свистом вырвался пар, стравливаемый из котла. Все, кто был на палубе и мостике, не удержались на ногах. Людей буквально сдуло, ослепило и оглушило. Когда командир еще только пытался встать на не слушающие его ноги, оглядывая все вокруг сквозь пролом в ограждении и стирая рукой кровь с лица, рассеченного щепками и осколками битого стекла, увидел на некотором отдалении у кормы явно чужую небольшую парусную посудину Она беспомощно дрейфовала, поскольку обе ее мачты оказались свалены в противоположную от норвежца сторону. Вероятно, их сломило тем же взрывом, иначе она уже добралась бы до борта либо прошла дальше в бухту. А так оттуда только хлопали выстрелы из нескольких пистолетов. Почти не опасно. Но угроза явно еще не миновала. Глянув вперед, лейтенант увидел, как к носовой части «Свербее» уже вплотную подошел колесный пароходик с таким же шестом в носу, заканчивавшимся угловатым ящиком с торчащими усами. Шест уже погружался в воду, и спустя секунду или две грохнул новый взрыв. Судно снова встряхнуло, отбросив носовую часть к берегу и оборвав злополучную якорную цепь. Те, кто успел встать, снова полетели на палубу, но Толстой удержался на ногах, вцепившись в леера, лишь потеряв свою фуражку. Он видел, как этим взрывом оттолкнуло от борта сам пароходик. На его палубе и мостике были хорошо видны люди, что-то кричавшие и размахивавшие руками. То обстоятельство, что пораженное судно и автор это действа оказались отброшены друг от друга, вполне возможно, спасло призовую команду от верной смерти. В следующую секунду с подорвавшего пароход суденышка без какой-либо вспышки взлетели несколько продолговатых предметов, тяжело плюхнувшихся в воду вдоль борта от носа до самой трубы с минимальным недолетом. Их старт сопровождался непонятными сухими щелчками. Один из метательных снарядов раскололся от удара о борт и со странным тягучим всплеском упал в воду, после чего вокруг сразу запахло керосином. Остальные быстро всплыли совсем рядом. Сразу стало видно, что это обыкновенные деревянные бочки. А в следующую секунду вся несуразная древняя колесная посудина вспыхнула, как огромный факел. Столб пламени моментально встал выше мачты, буквально слизнув с нее белое длинное полотнище с ярко-красными иероглифами. Лицо лейтенанта обдало жаром, и он невольно отвернулся, закрываясь рукавом тужурки. Когда выглянул снова, пламя уже лизало борт его парохода в том месте, где разбился один из бочонков с керосином. Краска вздувалась пузырями, но живучести это точно не угрожало. А палуба под ногами начала заметно крениться и дрожать. Со стороны носовых трюмов докатился звук ломающегося дерева, глухих тяжелых металлических ударов, стального скрежета и визга. Толстой глянул на палубу, где опять пытались встать на ноги его контуженные уже по второму разу матросы, и как мог громко крикнул: «Пробоина в носу! Водяная тревога!», сам бросился вниз по трапу, выхватив из гнезда фонарь. На пока совершенно незнакомом корабле было трудно ориентироваться, да еще и в полной темноте, так что добраться до поврежденного отсека быстро не удалось. Все время, пока бежали туда, палуба под ногами мелко вибрировала, а из потрохов слышался скрежет и лязг сминаемого и рвущегося железа, почти полностью заглушавший треск раздавливаемого дерева. Пробоина оказалась небольшой и находилась в самом носу под якорным клюзом, так что затопления, в принципе, можно было избежать даже и с такой небольшой командой, удержав судно на плаву. Но от сотрясений сбило распорки и прочие крепежи груза, из-за чего стальные листы и отливки в носовых трюмах съехали к правому борту. Начавшееся затопление носовых отсеков быстро увеличило образовавшийся крен, и груз окончательно рухнул вправо, оборвав остававшиеся еще целыми крепления и размолов в щепу бревна распорок. При этом пароход резко прилег набок, рывком погрузившись правым бортом по палубу. Из-за этого ушли под воду выбитые взрывами иллюминаторы. Хлынувшая в них вода начала быстро заливать жилую палубу, распространяясь в нос и корму, почти сразу устремившись вниз, в трюмы, кочегарку и машинное отделение, откуда пришлось срочно вызвать людей, стравить оставшийся пар из котла и начать полную эвакуацию экипажа. Под продолжающийся лязг и грохот рушившихся грузов и механизмов пароход заваливался все сильнее. Поскольку спустить уцелевшую шлюпку уже было невозможно, бросали в воду все, что могло плыть, и прыгали сами. Стрелки, четверо из которых оказались ранены, все еще не расставались со своими винтовками. Для них соорудили плот, связав вместе несколько деревянных настилов из судовой бани и привязав к доскам оружие, завернутое в парусину. Раненых тоже привязали к другому импровизированному плоту, наспех собранному из весел и обломков разбитой шлюпки и ее сухих ящиков. Лейтенант Толстой, пересчитав по головам свой эрзац-экипаж, покинул судно последним, просто сойдя в воду по вставшему почти горизонтально борту. Уже гребя вместе со всеми к далекому силуэту «Светланы», он отметил, что грохот канонады, гулко отдававшийся до этого в его контуженой и ушибленной голове, внезапно прекратился. Еще светились в небе за спиной многочисленные ракеты, мелькали прожекторные лучи и слышались какие-то трескучие щелчки. Но он не мог точно сказать, была это отдаленная стрельба, или так щелкает у него в ушах. Довольно скоро самого лейтенанта и его людей подобрали шлюпки. Потом, по его категорическому требованию, еще какое-то время искали плотик со спасенными с тонущего парохода винтовками, потерянный из-за оборвавшегося линя, перетершегося о зазубренную щепу шлюпочного обломка. Но, так и не найдя его, по сигналу с «Богатыря» спешно ушли к берегу, изо всех сил налегая на весла. Уже светало, и густой туман с пролива затягивало в саму бухту. А где-то за ним, то ли дальше к западу, то ли немного южнее, толком было не разобрать из-за отголосков эха, шедших от мыса Саозаки, часто стреляли из чего-то мелкого и скорострельного. Под берегом периодически тревожно взвывали катерные сирены, на крейсерах часто мельтешили флажки семафоров. С сопок вокруг настороженно мигали гелиографы. Все в Окочи потрясенно ждали нового нашествия, боясь поверить, что его первая волна все же отступила, хотя бы на время. Глава 9 После уже третьего крупного морского боя у Цусимы, вновь оказавшегося неудачным для японской стороны, контр-адмирал Огура, командовавший морским районом Мозампо, ждал неминуемого скорого визита броненосцев Рожественского непосредственно в подведомственные ему гавани. Оборону Фузана и Мозампо к тому времени усилили, насколько это было возможно. Но несколько батарей старых или малокалиберных пушек с редкими минными заграждениями никак не могли гарантировать неприступность последнего уцелевшего оплота Японской империи в Японском море. После ухода вместе с армейским конвоем большей части вспомогательных крейсеров и миноносцев к берегам северо-восточной Кореи Огура оказался лишь с парой отрядов миноносцев и несколькими вспомогательными крейсерами. Имевшиеся у него в подчинении три отряда «Кокутай» и достаточно многочисленные мобилизационные патрульные силы, развернутые в проливах и сосредоточенные на стоянках в Фузане, Мозампо и заливе Абурадани, практически никак не влияли на общую устойчивость обороны. Адмирал прекрасно понимал, что в случае штурма, который русские обязательно начнут в ближайшее время и в максимально выгодных для себя условиях, это все лишь несколько увеличит расход боеприпасов для противника, но никак ни при каких обстоятельствах не сможет нанести ему ощутимого урона. К тому же боевые корабли действовали отдельно от «Кокутаев», опасаясь по ошибке быть атакованными ими. А неоднократно предпринимаемые этими отрядами попытки самостоятельного перехвата русских судов и отрядов кораблей в море до сих пор ни разу не достигли успеха и привели только к потере нескольких единиц от огня противника и в навигационных авариях. Зато это позволило наработать кое-какой опыт в управлении подобными соединениями и заложить основу тактики их применения. Хотя подобные отряды начали формироваться и в других морских районах, боевого опыта у них не было. Такую «привилегию» имели только те, что базировались на южную оконечность Корейского полуострова. Так что разработку тактики, вполне обоснованно, взяло на себя именно командование морского района Мозампо. Довольно скоро всем в штабе Огуры стало ясно, что сами по себе эти малоподвижные и практически не управляемые скопления судов почти не опасны для противника. Кроме того, одного желания их экипажей любой ценой уничтожить врага для достижения желанного результата недостаточно. Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств они могут решать только вспомогательные задачи по отвлечению сил обороны. Но даже в этом случае им необходимы хотя бы минимальные организационные и навигационные навыки и хоть какое-то вооружение. Отряды начали регулярные тренировки, постепенно превращаясь в управляемые соединения. Но все равно слабая тень шанса нанести урон врагу могла появиться только в случае их внезапного и максимально массированного ночного нападения на стоящие в гаванях корабли. При этом успех подобного нападения также гарантированно приводил к почти полной потере привлекаемых «Кокутаев», как и поражение. Исходя из этих тезисов, и строилась подготовка. В первую очередь изыскали вооружение, хотя бы старые митральезы и пулеметы, но на каждую единицу. Одновременно отобрали людей, способных ориентироваться в море и определять наиболее выгодные направления атаки, назначив их командирами судов. Но самым сложным оказалось добиться от них подчинения сигналам и научить действовать в составе соединения. До этого каждый вел свою собственную войну, главной целью которой было умереть за императора. В ходе многочисленных учений удалось в общих чертах выработать методику вывода ударных миноносных соединений на исходные позиции для решительного броска под прикрытием массированного набега «Кокутай». Говоря иными словами, распыление заградительного огня противника ценой собственных жизней стало смыслом их существования. Неожиданное возвращение русской эскадры на Цусиму давало шанс на реализацию подобных замыслов. Под непосредственным руководством контр-адмирала Огуры начали спешную разработку «акции возмездия». Хотя сразу после подтверждения информации о полном разгроме эскадры вице-адмирала Като в штабе морского района звучали мысли о необходимости срочной эвакуации базы и всего ценного вместо бесперспективных атак, являвшихся явным жестом отчаяния, от затеи не отказались, дополнительно мотивировав необходимость ее проведения прикрытием вынужденного временного отступления. Параллельно с этим приняли ряд превентивных мер. Чтобы надежнее предотвратить вероятность согласования действий противника с Цусимы и из Владивостока и максимально отсрочить начало штурма подчиненных ему портов, Огура распорядился в дополнение к ближайшим дозорным линиям выдвинуть несколько мореходных судов с современными более мощными станциями беспроволочного телеграфа севернее скалы Лианкур. Находясь достаточно далеко от Цусимы и Владивостока, оттуда можно будет уверенно глушить все радиопереговоры севернее Цусимских островов. Этот патруль образовал вторую, дублирующую, линию прерывания связи. Все командиры входящих в него пароходов, совсем молодые лейтенанты, мичманы или вообще гардемарины, прекрасно знали, что никакой охраны у них теперь нет, и в любой момент можно ждать атаки хоть с севера, хоть с юга, и даже с востока, но в море шли охотно. Обмен информацией с метрополией предполагалось поддерживать мобилизованными быстроходными судами, как и до этого отправляемыми дважды в ночь (сразу после заката и перед рассветом), или с помощью авизо «Тацута», оставшегося в Мозампо. Но, учитывая невозможность какой-либо помощи из-за недостатка сил, эта связь имела чисто информационный смысл. Рассчитывать на получение подкреплений не приходилось. Получение сведений от агентуры на Цусимских островах уже с середины июля удалось отладить как хороший хронометр. Все суточные передвижения русских кораблей по рейду Озаки, в порту Такесики и между ними становились известны в Мозампо уже на следующий день. Свежая информация обычно приходила к утру, если ночью погода позволяла пересекать пролив под парусами небольшим шлюпкам и фуне. Благодаря этому стало известно, что при разведочных операциях, выходах в море подводных лодок, контрольных тралениях или при встрече караванов судов или отдельных транспортов часто используется стоянка Окочи, гораздо хуже защищенная и потому более доступная для нападения. Сразу после боя Огура надеялся, что русские броненосцы и крейсера задержатся там, для исправления повреждений или ожидания трального каравана. Уже в сумерках он начал выдвижение всех имевшихся миноносцев и наиболее мореходных судов из первого и второго отрядов «Кокутай» к северной оконечности Цусимы мелкими группами и несколькими разными маршрутами, чтобы в случае обнаружения избежать их полного уничтожения противником до окончания сосредоточения. Могло оказаться, что в такую погоду вставшие на отдых корабли не будут ожидать нападения и, вполне возможно, ослабят дозорные линии. Сама стоянка Окочи имеет довольно широкий вход со стороны Корейского пролива, который невозможно контролировать с берега, поэтому скрытное проникновение в бухту представлялось вполне реальным. Как и предполагалось, противник не ждал атаки. На берегу горело много огней, обеспечивавших круглосуточные работы по разгрузке барж. По самой бухте катерами буксировались лихтеры, перевозившие какие-то тяжелые грузы, переправлявшиеся сначала на побережье, а потом и в глубину острова. Столь оживленное движение на воде и суше позволило хорошо осмотреться. Однако два парохода передового дозора, посетившие бухту вскоре после полуночи, не нашли там ни одного боевого корабля или хотя бы транспорта. Не считая портовой мелочевки, только бывшие грунтовозы тральной партии и катера. Когда разведчики вернулись к остальным судам, поджидавшим в проливе в пяти милях севернее, и сообщили о результатах своей вылазки, командиры отрядов старшие лейтенанты Кисика и Хитоми приняли решение вернуться в Фузан. Хотя имелась хорошая возможность напасть на тральную партию и буксирные пароходы, все еще державшиеся тросами за опустошаемые баржи с большими шансами на успех при минимальных потерях, это могло раньше времени встревожить противника и спугнуть более крупную цель. Решили подождать более подходящего случая. После скрытного возвращения и немедленного доклада в штабе морского района Мозампо о результатах рейда, точнее об их отсутствии, контр-адмирал Огура одобрил это решение, сразу вернув назад терзаемые волнами в проливе миноносцы. Он был уверен, что продолжаемые по его приказу активные действия по блокированию северных подходов к Цусиме спровоцируют противника на атаку не прикрытых ничем дозорных линий уже в ближайшее время. Именно этим и предполагалось воспользоваться. Погода оставалась дождливой, но шторм явно стихал. Вполне возможно, что ждать оставалось не долго. Новые распоряжения из Токио, полученные в Мозампо вскоре после рассвета, казалось, полностью рушили спланированную и довольно перспективную акцию. От начальника морского района требовали немедленной отправки в Броутонов залив всех миноносцев, вспомогательных крейсеров и крупных транспортов. Огура был вынужден немедленно заняться их исполнением, отказавшись от уже назначенного смотра всех «Кокутаев», призванного поднять боевой дух гарнизона. Вместо этого их командирам было объявлено, что именно они на ближайшее время становятся единственной ударной силой Императорского флота в районе Цусимских островов. Воодушевившись такой постановкой вопроса, те, в свою очередь, решили любой ценой, не считаясь ни с чем, обеспечить максимальное повышение численности и боеспособности своих формирований, при сроках готовности к выступлению уже к ночи. На берегу тем временем развернулись эвакуационные мероприятия, глядя на которые, смертники-добровольцы решили абсолютно ни в чем себя не ограничивать. В течение дня мобилизационным командам «Кокутаев» удалось значительно пополнить корабельный состав своих формирований. Планировалось поставить под ружье все, что не могло быть вывезено в метрополию и было способно самостоятельно передвигаться и нести хотя бы шестовую мину или хоть какой-то заряд взрывчатки. Однако времени на это не хватило. Хотя всевозможных мелких, но довольно мореходных плавсредств имелось в достатке, так же как и людей для комплектования их экипажей, с вооружением оказалось совсем плохо. Не только современных скорострелок и пулеметов, но даже никому не нужного, давно списанного из арсеналов антиквариата в Мозампо и Фузане не хватало. По этой причине в ход пошло абсолютно все, от пропитки уложенных в трюмы рыбных и прочих жмыхов отходами нефтепераработки до использования запасов трофейных или сданных с судов на берег порохов, в том числе бурого и дымного, ссыпаемого в бочонки для засолки рыбы с запалами из огнепроводного шнура. Это все предполагалось также обрушить на голову врага. Для этого уже даже имелись специальные приспособления. Еще более месяца назад «творческая мысль» самоубийц-добровольцев дошла до устанавливаемых на палубе примитивных деревянных катапульт, с которых можно было забрасывать противника такими бочонками с полусотни или чуть более метров. Несмотря на «бредовость» идеи, оказалось, что к концу сентября этих устройств изготовлено уже более тридцати. Дальнейшим развитием «проекта» стали носители емкостей с керосином или любыми другими горючими жидкостями, забрасываемые этим же способом, правда, на дальность всего в полтора-два десятка метров, поскольку керосиновые заряды стандартного размера оказались тяжелее. Тактикой предусматривалось скрытное проникновение на охраняемую стоянку с последующим сближением с атакованным судном или другой целью. Далее планировалось забрасывать его палубу бочками, которые, разбиваясь, просто зальют ее вытекающим горючим (после двух неприятных инцидентов с запалами, сопровождавшимися потерями, от них отказались). После этого предполагалось ошвартоваться и пустить ракету или поджечь сам корабль-носитель таких катапульт с имеющимся и на нем изрядным запасом чего-нибудь способного жарко гореть. Считалось, что так гарантированно удастся спровоцировать пожар и на избранной цели, который обеспечит хорошую подсветку района атаки для остальных ее участников. Поскольку керосин был довольно дорог и к тому же нужен и для других хозяйственных целей, широкого развития этот проект сразу не получил. Но теперь все изменилось. Уже к полудню были конфискованы все запасы керосина в окрестностях Мозампо и Фузана, а также принудительно «мобилизованы» еще более пятисот местных рыбаков, охрану семей которых на время их предстоящего плавания брала на себя японская армия. Склады флотских мастерских и ближайшего паровозного депо молниеносно избавились от залежей старой промасленной ветоши, чему были только рады, а заодно и от большей части запасов машинного масла, что обнаружилось не сразу и имело свои последствия. Железнодорожное начальство, дрогнувшее еще при виде эвакуации флотских плавучих тылов, лишившись значительной части своих расходных материалов, решило, что участь Фузана уже решена, и ударилось в панику. По его распоряжению начали спешно перегонять севернее паровозы и подвижной состав, из благих побуждений лишить противника транспорта, обрушив все графики собственных перевозок. А «Кокутай» вошли во вкус. В армейских арсеналах добыли бухты огнепроводного шнура, несколько сотен старых однозарядных винтовок Мурата[10], прельстивших «экспроприаторов» своим серьезным калибром, и все патроны к ним. Большая часть малокалиберной артиллерии и остатки трофейных китайских и корейских митральез, стрелявших еще патронами с дымным порохом, также перекочевала с внутренних противодесантных батарей острова Корджедо на спешно усиливаемые «ударные силы возмездия». * * * Сразу после получения известий об итогах погони контр-адмирала Като в Токио, несмотря на глубокую ночь, собрался совет Генро. А затем состоялось совещание штабов. В Главной квартире тоже прекрасно понимали, что удержать свои передовые базы в Корее теперь очень сложно, если вообще возможно, так что уже утром следующего дня через станции беспроволочного телеграфа на южных Готских островах передали кодовую телеграмму о начале эвакуации из бухты Чинхе крупных угольных транспортов и другого наиболее ценного имущества. Там предполагалось оставить только легкие диверсионные и дозорно-разведывательные силы на стоянках, укрытых в шхерах, с соответствующим, довольно скромным, береговым обеспечением. В первую очередь, вместе с угольщиками Огура должен был отправить в Нагасаки все прочие суда обеспечения и специальные транспорты флота, для их последующего перевода на Тихоокеанское побережье. Поскольку русские крейсера уже утром следующего дня вышли в море и атаковали японские патрули у Цусимы, о дневном переходе столь ценного каравана не могло быть и речи. Предполагалось покинуть Мозампо после заката. Весь день шла погрузка ценного оборудования и снабжения, что позволило к ночи сформировать конвой, отправленный вдоль самых шхер под эскортом последнего броненосного крейсера империи «Токива». Он нуждался в серьезном ремонте по корпусу и не мог быть использован в ближайшее время, поэтому отводился в Йокосуку, попутно обеспечивая хоть какую-то охрану на первом, самом опасном, отрезке перехода. Но еще до внезапного возвращения русского флота на Цусиму было решено начать пополнение отрядов «Кокутай» как судами, так и обученными людьми. Роковой конвой лишь ускорил реализацию этого решения. Из Симоносеки в залив Абурадани в течение ночи с 26 на 27 сентября перегнали более трех десятков небольших паровых, моторных и парусных судов, вооруженных малокалиберной артиллерией или американскими пулеметами «Кольт», только недавно начавшими поступать из-за океана. Причем пулеметные суда несли еще и по одному устаревшему минному аппарату типа Отсу калибра 356 миллиметров, уложенному и закрепленному наискосок прямо на палубе.