Наши эсминцы тем временем, перестроились в колонну западнее, между броненосцами и берегом, и старались закрыть главные силы своим дымом. Но успеха не имели. Ветром его сразу рвало в клочья и быстро сносило за корму, так что он мешал больше нашим наблюдателям и наводчикам, чем японским. Несмотря на все их усилия, частота и точность ответных залпов разозленной охраны стоянки только увеличивались. При этом к обстрелу с японских кораблей присоединилась и начавшая приходить в себя береговая батарея. Но вскоре ее залпы начали ложиться с все большими недолетами. Отряды явно выходили из сектора ее стрельбы. Как только транспорты окончательно скрылись из вида за изгибом береговой черты, на упорных преследователей сразу переключились и обе кормовые башни, быстро убедив их отказаться от продолжения погони. Авизо и вспомогательный крейсер развернулись и быстро пропали из вида. Только миноносцы, сбавив ход и сохраняя достаточно безопасную дистанцию в 45–50 кабельтовых, проводили русские отряды до входа на гензанский фарватер у острова Ун-до. После этого они не ушли назад к стоянке, а держались ввиду островов весь день до наступления темноты. Вернувшись в Гензан, Иессен узнал, что днем там слышали по радио телеграмму, судя по позывным, уже ретранслируемую из Владивостока, но принять ее текст не удалось. Передачу прервали японцы. В данный момент связи ни по радио, ни по телеграфу ни с одним из наших укрепленных районов в Корее, ни с главной базой все так же не было. До конца дня экипажам было приказано отдыхать в казармах на берегу. Тем временем силами порта эсминцы снова догрузили углем и водой со стоявших здесь пароходов, проверили и исправили, где это потребовалось, механизмы, подготовив их к новой вылазке, намеченной уже на эту ночь. Оставшиеся тралы сдали обратно на портовые склады, чтобы иметь возможность использовать все свое штатное вооружение. Следующей целью Иессен выбрал бухту Ионджиман. По сведениям, полученным от корейцев и пленных, японцы организовали там стоянку и угольную станцию для своих легких дозорных сил, развернутых у мыса Пещурова. Местные рыбаки видели в том районе одно крупное и около десятка мелких паровых судов, явно чужих. Кроме того, японцы конфисковали еще и их шхуны, стоявшие до того в бухте Чанчхенхан (немного западнее у селения Косой), а к самой бухте запретили приближаться даже на весельных лодках, открывая огонь с выставленных дозорных судов и постов на берегу без предупреждения. Для набега предполагалось использовать все три эсминца. Учитывая, что действовать отряду придется в основном по обстановке, решили отправить с Андржиевским и студента-востоковеда, приехавшего аж из самого Петербурга, единственного квалифицированного переводчика, имевшегося в распоряжении гензанского гарнизона. Риск, конечно, был большой, поскольку кроме него в порту имелось только трое корейских купцов, могущих довольно скверно толковать по-японски, но этот пылкий юноша из добровольцев к тому времени уже совершенно извел контр-адмирала постоянными просьбами поручить ему какое-нибудь важное дело. При этом с «коварной местью» своего непосредственного руководства в виде вороха трофейной документации в штабе Гензанской крепости он разобрался всего за сутки, подтвердив высокую квалификацию. Боясь опоздать, этот полиглот прерывался только на чай и два часа сна, даже не обедав. А с раннего утра снова начал активно донимать адмирала и добился-таки своего. Еще до наступления полной темноты эсминцы в сопровождении одного из дозорных катеров, выполнявшего роль лоцманского судна, вышли из гавани южным проходом и двинулись далее на восток вдоль самого берега. На катере кроме экипажа находились корейцы, легко ориентировавшиеся в этих местах. Но на всякий случай шли не спеша, малым ходом, ведя постоянный промер глубин лотом. Миновав остров Руо-до и оказавшись в виду скалы Дондженгхо, катер отпустили, двинувшись далее по кромке отмелей все так же вдоль самого берега. Норвежский шкипер и корейцы из Посьета стояли рядом с рулевыми, помогая вести эсминцы. Им была обещана доля от призовой премии в случае успеха, так что свой меркантильный интерес у них тоже имелся. Пройдя между небольшим островком и холмистым берегом соленого озера Тонгионг-хо, снова повернули на юго-восток вдоль побережья. На катерах из Гензана так далеко уже давно не забирались. Но, по словам местных рыбаков, японских дозоров здесь никогда не было. Небольшие суда всегда патрулировали дальше от берега, а береговые посты имелись только у самой бухты. Зная все это, Андржиевский надеялся добраться до места незамеченным. Так и получилось. К полуночи благополучно достигли исходных рубежей для начала атаки. Еще до выхода в море было решено, что к самой бухте отряд будет подходить узким проливом между скалами и материковым берегом, проход в котором знали корейцы. Они уверяли, что миноносцы там провести смогут, хотя он и считался непроходимым по всем лоциям. Это давало надежду, что мин там точно нет, а возможно, и охраны. Застопорив ход, хорошенько осмотрелись и прислушались. Никаких признаков тревоги не наблюдали. Радио молчало, на берегу не горело ни одного огонька. Ночь была темная, безлунная. Горы справа по борту едва просматривались на фоне россыпей звезд и темного неба. Проведя перекличку и выяснив, что никаких неисправностей ни у кого нет, начали движение. К штурвалам встали самые опытные рулевые, а машинам дали малый ход. Расположенные к северо-западу от входа в бухту скалы и окружавшие их рифы, чье место определялось на слух по шуму прибоя, оставили слева по борту, начав втягиваться в пролив. В этом узком проходе было трудно маневрировать, будь даже видны берега. Но корейцы, скорее не зрением, а каким-то чутьем находя одним им известные ориентиры, давали команды на руль. Фарватер оказался извилистым, так что пробирались буквально крадучись, все время бросая лот. Хорошо, что волны сюда не доходили. Но и без этого длинные и узкие корпуса миноносцев с явным трудом вписывались в фарватер. Без происшествий все же не обошлось. Шедший вторым в колонне «Громкий», уже почти миновав опасное место, задел за грунт левым винтом. Сначала все почувствовали серию несильных, но частых ударов в корме, сопровождавшихся глухим скрежетом, потом корму заметно бросило вправо – и все стихло. Перекладкой руля быстро вернули корабль на прежний курс. Ни вибрации, ни течей не обнаружили. Штурвал действовал нормально. Механизмы тоже не пострадали. Решили, что скользнули пяткой руля по мели. Выйдя, наконец, из узости, «Громкий» застопорил машину для более тщательного осмотра. Замыкавший колонну «Бодрый» сразу подошел к борту выяснить, в чем дело. Через него передали на флагман сообщение о случившемся и спустили в воду людей для осмотра. Оказалось, что все лопасти левого винта погнуты в верхней части. Видимо, именно им задели грунт, и он оказался каменистым. С таким винтом полного хода было уже не дать. Да и вибраций с ростом оборотов следовало ожидать немалых. Хорошо, что кронштейн, сальники и подшипники не пострадали. С этим докладом «Громкий» и догнал свой отряд, лежавший в дрейфе у самого входа в бухту. За время его ожидания удалось осмотреться со спущенной шлюпки, высланной вперед. С нее справа по курсу заметили короткую световую сигнализацию. Как будто два корабля обменивались сигналами при помощи слабых фонарей. Кроме того, с той стороны отчетливо доносились приглушенные расстоянием звуки каких-то работающих механизмов. Не обнаружив никаких явных угроз, разведчики вернулись, после чего миноносцы двинулись дальше, все так же самым малым ходом, и вскоре разглядели силуэты трех небольших паровых судов под берегом, а также несколько шхун с убранными парусами на якорях мористее. В этот момент с одного из судов замигал фонарь, явно запрашивая опознавательный сигнал. В ответ эсминцы открыли огонь на оба борта и начали забивать эфир своими станциями. Со стороны пароходов также прозвучало несколько ответных выстрелов, убедивших Андржиевского в том, что перед ним противник, причем не беззащитный. Одновременно с открытием огня в воде в непосредственной близости от эсминцев были обнаружены какие-то вешки, возможно отмечавшие границу оборонительного заграждения. Похоже, эсминцы оказались у его внутренней кромки. Желая скорее покинуть опасные воды, дали полный ход. Но это сразу привело к потере контакта с целями. По сигналу с «Грозного» эсминцы начали левый разворот, направляясь по дуге к тому месту, где видели стоявшие на якорях вдоль вешек шхуны. Оттуда уже стреляли из винтовок и пистолетов, а потом и запустили серию цветных сигнальных ракет. В их свете стало хорошо видно, что на двух из них начали поднимать паруса. С пропавших было во тьме пароходов под берегом открылись и зашарили по воде лучи прожекторов. Ориентируясь по ним, в сторону стоянки выпустили по одной торпеде с каждого эсминца. Похоже, попали. После сильного взрыва прожектора быстро погасли. Ждали новых взрывов, но две остальные мины, видимо, прошли мимо. Скоро начали палить и пушки с берега, правда, небольшого калибра и не слишком точно. Пароходы быстро снова пропали из вида где-то в кормовых секторах. Стрельба с них тоже прекратилась. Это позволило в течение трех последующих минут полностью сосредоточиться на парусниках. С них все время пускали осветительные и сигнальные ракеты, но ответить на обстрел, похоже, не могли. Попадания малокалиберных гранат с эсминцев, дававшие тусклые вспышки, были заметны и довольно часты, но ожидавшихся пожаров так и не увидели. Когда уже покидали бухту стало видно еще одно парусное судно. Оно казалось гораздо крупнее других и до этого момента ничем не выдавало своего присутствия. Если бы не ракеты с других шхун, вообще осталось бы незамеченным, стоя на якоре без парусов. К нему двинулся «Грозный», под прикрытием пулеметного огня лихо ошвартовавшийся левым бортом. Когда уже вплотную притерлись корпусами, стало видно, что палуба пуста. Судно выглядело брошенным экипажем. Не желая терять время, едва высадив небольшую призовую команду, отдали швартовы и дали ход. Как только эсминец начал отваливать, на пустую палубу посудины, казавшейся заброшенной, выскочило из люков сразу несколько человек, часть из которых была с оружием. Они тут же пальнули из винтовок и сцепились в рукопашную с матросами, не ожидавшими такого теплого приема. Между кораблями оказалось уже более трех футов воды, и сразу помочь высаженным с эсминца ничем не могли. Пулемет замолчал, поскольку все смешалось в общей свалке. Но тут на подмогу совершенно неожиданно бросился норвежец. Вопя что-то на своем языке, он весьма ловко перескочил прямо с мостика и уцепился за рангоут. Еще даже не спрыгнув на чужую палубу, начал орудовать выхваченным из-за пояса топором и большим разделочным ножом, до того висевшим в ножнах на поясе. Ростом он превосходил противников чуть не вдвое, так же как и шириной плеч. Выглядело это жутко. С эсминца могли наблюдать за схваткой только несколько секунд. Потом поле боя закрыло высокой кормой парусника. Но закончилось все в нашу пользу. В результате самого настоящего абордажа оказались ранены все пять человек с эсминца, двое тяжело. Но зато удалось захватить в исправном состоянии совершенно новое двухмачтовое судно, оснащенное беспроволочным телеграфом, работавшим от динамо-машины, вращаемой газолиновым мотором. Да вдобавок взяли живьем еще и одного японского морского офицера в чине целого лейтенанта, только в сильно помятом состоянии. Восьмерых других, оказавшихся матросами, либо застрелили, либо зарубили, а двое сами сиганули за борт. Все остальные с самого начала схватки старались забиться в любую щель и никакого сопротивления не оказывали. Как позже выяснилось, большую часть команды составляли корейцы – прежние владельцы этого кораблика, которых под угрозой оружия погнали на палубу в первых рядах. Им повезло, что наши не начали палить сразу. Все пострадавшие из старых хозяев отделались синяками и ссадинами. Только один сломал руку, неудачно скатившись с трапа обратно в трюм. Пока шла схватка на палубе приза, батарею на берегу и все три японские шхуны в бухте продолжали обстреливать до тех пор, пока они не пропали из вида. Призы решили тащить с собой, наспех укомплектовав своим экипажем. Корейцев на всякий случай заперли в трюме. Под прикрытием сомкнувшейся темноты трофей обрубил якорный канат и, подняв паруса, двинулся следом. Японцы, видимо, разглядев светлые полотнища парусины, проводили его плотным огнем, даже оставив нащупывание миноносцев, но остановить так и не смогли. Только сбили гафель на фок-мачте. Эсминцы ушли вперед, ведя разведку на выходе из бухты, ожидая атаки со стороны дозорных судов, которые там должны были быть, или сил прикрытия. Но ее так и не последовало. А покинутый своими трофей оказался в довольно затруднительном положении. Со сбитым гафелем и несколькими пробоинами в бортах шхуна рыскала на курсе, но все же смогла покинуть опасный район. Приближаться к атакованной стоянке больше не пытались, поскольку на оставшихся там еще не уничтоженных судах обнаружилось не менее двух орудий серьезного калибра и довольно многочисленные малокалиберные скорострелки, не считая полудюжины пушек на берегу. Кучно встававшие всплески и несколько попаданий, а также постоянный звон пуль и осколков, бившихся в борта и надстройки в течение всей перестрелки, не оставляли сомнений, что стреляли прицельно и умеючи. Повреждения на эсминцах ограничились пробитыми трубами и пробоинами в надводной части, без ущерба для механизмов. Уголь в ямах вдоль кочегарок поглотил несколько снарядов и крупных осколков, не позволив им добраться до горячих внутренностей. Кроме того, на «Бодром» выгнало ртуть из накатника кормовой трехдюймовки, а на «Грозном» то ли осколком, то ли снарядом сбило короб ленты с патронами у правой «максимки», повредив и саму пушку. Потери в людях оказались не велики и составили десяток раненых на всех. Повторять атаку Андржиевский не решился, опасаясь выскочить на мины. К тому же, судя по активной работе японских станций где-то совсем близко, теперь их там не только ждали, но и вызывали помощь, так что дело могло обернуться совсем плохо. Трофей снова скинул паруса. На нем спешно чинили рангоут, готовя к самостоятельному плаванию. Его пока взял на буксир «Грозный». Шхуну еще раз более тщательно осмотрели, а корейцев быстро допросили. В результате нашлась даже карта с последними прокладками курсов и отметками районов патрулирования, по которой теперь планировалось продолжить поиск. Карту немедленно переправили на флагмана, и после короткого совещания командиров побитое судно отправили в базу под командой норвежца. Тот заверил, что кораблик хороший, ходкий, и он гарантированно доведет его до Гензана даже в таком состоянии. При этом напомнил про обещанные призовые, намекая, что доплатит кому надо и сколько надо, лишь бы ему отдали эту шхуну. Пересадив тяжелораненых на приз, Андржиевский двинулся к востоку, рассчитывая перехватить еще кого-нибудь на разведанной дозорной линии. Ход снизили, а к разряженным минным аппаратам подали запасные торпеды, готовясь к новому бою. Работать с тяжелыми минами на раскачивавшихся палубах, обдаваемых волнами, было сложно, но возвращаться к мысу, где волна была много тише, из-за этого все же не стали. Там все еще озарялось взлетавшими из бухты осветительными ракетами. Поэтому наиболее опасными, в плане возможного появления серьезного противника, считались именно западное и северо-западное направления. Почти сразу справа обнаружили небольшой парусник, к которому двинулся «Грозный», направив оба других на осмотр окрестностей. Но взять его тихо, как планировалось, не получилось. С эсминцев слышали вспыхнувшую ружейную и пистолетную стрельбу, впрочем, быстро угасшую. Ожидавшегося залпа сигнальных или осветительных ракет не последовало. Не найдя больше никого в округе, подошли ближе. На «Бодрый» передали распоряжение командира отряда приступить к охране района, а «Громкий» отправили дальше к востоку в разведку. Качка усиливалась. Из-за нее захваченных новых пленных корейцев лишь спустя полчаса с большим трудом перевезли на борт флагмана. Японцев, бывших на шхуне в количестве двух человек, живьем взять не удалось. Они сначала отстреливались, а потом зарезали сами себя, предварительно выбросив за борт все бумаги и изрубив рангоут, что делало невозможным дальнейшее плавание суденышка. Выяснилось, почему не было пиротехнических сигналов. Найденные ракеты оказались намокшими и совершенно непригодными для использования. В течение следующих двадцати минут «Бодрый» кружил неподалеку от флагмана, пока тот не прикончил свой несостоявшийся трофей подрывным патроном. К этому времени вернулся никого не нашедший «Громкий». Сразу после чего Андржиевский приказал ложиться на юго-восточный курс и разойтись в цепь для поиска остальных дозорных шхун в этом районе. Куда для этого нужно идти, теперь знали из трофейной карты. Спустя полчаса повернули на северо-восток, продолжая поиск. Прочесывание прилегавших к побережью вод закончили только за два часа до рассвета, максимально аккуратно перехватив и прикончив к этому времени еще одну шхуну и небольшой каботажный пароход «Камагава-мару» в 351 тонну водоизмещения, мобилизованный для нужд патрульных сил у компании «Осака Сосен». Поскольку каждый раз высаживали досмотровые группы, занимавшиеся поиском и изъятием документов, времени потратили много, так что на возню с зарядами на пароходе его уже не оставалось. Для ускорения процедуры «Бодрый» израсходовал на него свою вторую торпеду. Всего через минуту после ее взрыва дальше к востоку взлетели несколько цветных сигнальных ракет, означавших, видимо, какой-то запрос. Потом еще дальше этот сигнал был продублирован, и сразу отметили начало работы японской станции где-то поблизости. Ее телеграммы пытались забить искрой, но без особого успеха. «Прорезавшийся» передатчик был явно мощнее и продолжал шпарить открытым текстом. Однако понять, о чем, так и не удалось. Получался совершенно непонятный, бессвязный набор коротких, явно кодовых фраз. По словам «толмача», сосредоточенно пытавшегося вникнуть в чужую «тарабарщину» и мало что замечавшего вокруг, какой-то японский сленг. Приставленный с мостика записывать все за ним расторопный минный квартирмейстер, служивший ранее на «Громобое», услышав это, пару секунд хлопал глазами в недоумении, после чего тихо пожаловался минному офицеру «Грозного» лейтенанту Коптеву: – Вот человек! Его просють с басурманского на русский переводить, а оне по-аглицки лаются! Ну, студент! – А потом, словно сообразив что-то, уже шепотом: – Мабуть засланный?! Людей, снятых с двух последних потопленных судов, имевших японские гражданские экипажи, разместили на «Грозном», где на первом же допросе выяснили, что далее к востоку дежурят такие же суда при поддержке недавно оборудованного вспомогательного крейсера «Читосе-мару» и двух вооруженных пароходов. Должно быть, это его станцию слышали совсем недавно. Бункеровались все они в бухте Ионджиман. Там и в Косоне сейчас должна находиться отдыхающая смена сторожевиков. Обе стоянки защищены батареями из малокалиберных скорострельных орудий. Про минные заграждения ничего не известно, но вход и выход из гаваней разрешен только по обозначенным фарватерам. Свежело. Русские корабли все сильнее страдали от волны, шедшей с юга и быстро усиливавшейся по мере удаления от берега, что вынудило прервать дальнейшие поиски и развернуться на курс отхода. Японские передачи, сильно давившие на нервы, с прежней частотой принимались еще в течение двух часов, пока Андржиевский отходил на семнадцати узлах на запад-северо-запад. Приближаться к мысу Пещурова днем Андржиевский не решился, так как из-за волны его отряд сильно терял в скорости и поэтому не имел шансов отбиться или уйти при встрече даже с авизо. Не снижая хода, шли к Гензану, сообщив о себе по радио. У входа на гензанский фарватер эсминцы уже встречали броненосцы береговой обороны и катера с тралами. От них узнали, что обычных дозорных блокадных судов сегодня с утра на этом направлении видно не было. Иессен сообщил также, что ночью огнем броненосцев накрыли районы сосредоточения японских войск, расположения их гаубичных батарей и разведанные полевые укрепления. Начатый противником ответный неприцельный обстрел гавани вскоре прекратился, не нанеся никакого урона порту и стоявшим в нем судам. Комендант крепости полковник Адамович результатами огня моряков очень доволен. Он лично наблюдал, как тяжелыми фугасами перемешало с землей воздвигнутый японцами редут у южной дороги, прикрывавший развилку тракта, с ответвлением на Ан-Пиенг. В течение всего светлого времени суток 27 сентября броненосцы маневрировали восточнее островов Ун-до и Ио-до, прикрывая работу тральных партий, очищавших прилегавшие к Гензану воды от японских мин. За день их было вытралено более трех десятков, выставленных поштучно и банками. На горизонте севернее и северо-восточнее иногда показывались дымы, но в виду броненосцев противник так и не появился. Высланные к заливу Ханхынман разведывательные шхуны сообщили об интенсивном движении крупных судов в восточном направлении, прекратившемся к вечеру. Связи ни с Портом Шестакова, ни с Владивостоком, ни с Цусимой все так же не было. С голубями отправили донесения и запрос о ситуации и дальнейших инструкциях, но ответа до ночи не получили. Снова отдохнув за день на берегу, экипажи эсминцев к наступлению темноты были готовы к новой вылазке. Но предпринятые ими ночью неоднократные попытки выйти из прилегавших к Гензану вод для разведки ближайшей японской пароходной стоянки оказались безуспешными. Даже после привлечения катеров, разгонявших японские дозорные шхуны, Андржиевский неизменно натыкался на сильные миноносные отряды противника, поддерживаемые более крупными кораблями, и был вынужден уходить под защиту батарей. Броненосцы в такой ситуации ничем не могли помочь и всю ночь провели на стоянке у острова Син-до. К счастью, серьезных повреждений всем кораблям удалось избежать. С рассветом опять приступили к тралению, снова находя мины даже на уже проверенных вчера местах. При этом японские миноносцы и вооруженные пароходы весь день держались поблизости. Даже появление обоих броненосцев за внешним морским оборонительным периметром Гензанской крепости не заставило противника отступить, а наоборот – увеличило число соглядатаев. Такая активность и упертость вызывали тревогу. Две следующие ночи снова пытались отправить эсминцы на разведку, и снова не удалось. Японцы явно сосредоточили здесь крупные силы и значительно превосходили отряд Андржиевского численно, имея возможность надежно перекрывать одновременно все вероятные пути прорыва. Но перед рассветом 30 сентября воды вокруг Гензана совершенно неожиданно опустели. Эсминцы немедленно шмыгнули в море. Следом двинулись и оба броненосца, взяв курс на север, к Хамхыну, но кроме быстро смещавшихся к юго-востоку дымов, принадлежавших неизвестным судам, никого в заливе не обнаружили. Дымы пытались преследовать. Но они так и ушли за горизонт. При этом еще какое-то время принимались сигналы японских станций, удалявшиеся и слабевшие. Скоро стало возможным связаться по радио с Портом Шестакова, а через него и с Владивостоком. Только тогда узнали, что до Цусимы благополучно дошел наш конвой, а остатки японского флота уничтожены в бою с броненосцами Рожественского у Окочи. В такой успех сначала не поверили, подозревая, что кто-то где-то чего-то напутал. Но пришло подтверждение и разъяснения, что сведения достоверные и проверенные. Гибель японцев наблюдали с нескольких кораблей или с берега. Имеются многочисленные пленные из числа экипажей потопленных крейсеров. После этого в течение дня получили сообщения разведки об уходе японских войск и судов из залива Ханхынман, где на отмели нашли два затонувших выгоревших парохода средних размеров, а на берегу – множество брошенного военного снаряжения. А чуть позже стало известно, что в Ивон-Пакчи противника тоже нет. Двинувшиеся к юго-востоку эсминцы Андржиевского также никого не обнаружили до самой ночи. Зато при осмотре бухты Ионджиман и мыса Пещурова нашли останки угольщика, судя по всему, того самого, что торпедировали миноносники четыре ночи назад, и две дырявые шхуны, брошенные на берегу. Они носили следы начатого спешного ремонта, но завершить его японцы не успели. Все найденные суда отдали корейцам, обеспечивавшим рейд на эту стоянку. На южном берегу бухты, являвшемся ровным песчаным пляжем, имелись следы спешно покинутого лагеря, уже вполне освоенного местными жителями. Ближе к вечеру стало возможно вести прямые переговоры по телеграфу без проводов с базой Озаки на Цусиме. Полученный оттуда приказ «контр-адмиралу Иессену немедленно прибыть для доклада о ситуации» показался странным, но размышлять об этом было некогда. Иессен раздавал распоряжения и передавал дела командиру «Ушакова» капитану первого ранга Миклухе, а эсминец «Грозный» немедленно начал грузить уголь и воду, после чего принял на борт начальника отряда и полным ходом отправился на Цусиму. * * * Руководивший японским десантным корпусом, высаживающимся в Корее, генерал-лейтенант Иноуэ с самого начала был крайне недоволен действиями флота. Планом операции предусматривалось быстрое подавление береговой обороны и овладение Гензаном, где и должны были сразу же начать высадку два полка, а затем в тот же день все остальные части предполагалось высадить в Порту Шестакова. Однако все пошло не так. Мало того что боевые корабли так и не смогли разрушить самые простые деревоземляные укрепления, построенные русскими на морских подступах к Гензану, и захватить порт, так они еще и не обеспечили безопасность транспортов с войсками. Это привело к потере парохода «Рюхо-мару» с саперным имуществом, наткнувшегося на мину и быстро затонувшего в бухте Часан. После этого все транспорты с грузами пришлось отвести подальше в море. В итоге вместо удобной оборудованной гавани пришлось высаживать пехоту на голый пляж западного берега залива Ейкован, севернее Порта Лазарева. Это заняло гораздо больше времени, чем планировалось, и позволило русским укрепить еще и сухопутную оборону, стянув отдельные батальоны и роты, до этого рассредоточенные в виде небольших гарнизонов по значительным территориям, в спешно формируемые узлы обороны. А войска, которые планировалось высадить в Порте Шестакова, из-за неожиданного обстрела с тяжелой русской береговой батареей, как оказалось, уже развернутой на острове Гончарова, пришлось также свозить шлюпками на берег в бухте Ивон-Пакчи, единственной подходящей для этого вне зоны досягаемости этих пушек. Небольшой рыбацкий городишко с одноименным названием, располагавшийся там, не сильно упрощал процедуру, так как его деревянные пристани годились только для обслуживания небольших судов с осадкой не более двух с половиной метров, а для выгрузки тяжелых грузов и даже полевой артиллерии совершенно не были приспособлены. В итоге после овладения Ивоном оказалось проще построить новый пирс, чем латать уже имевшиеся. Но это заняло почти двое суток даже при тотальной мобилизации всего населения городка и ближайших деревень. При этом в обоих импровизированных пунктах высадки, помимо огромного неудобства и полного срыва всех графиков развертывания, первые волны десанта угодили под хорошо организованный огонь с берега и понесли неожиданно большие потери. Правда, катастрофы, подобной той, что случилась в Окочи, все же удалось избежать. Пушек у русских здесь было гораздо меньше, и их калибр ограничивался обычными полевыми батареями. В итоге и в Хамхыне, и в Ивоне уже к ночи удалось сбить передовые заслоны, захватив плацдармы, и начать выгрузку тяжелого вооружения. Несмотря на неизбежные на первых порах трудности, вызванные переправкой на необорудованный берег большой массы войск и снаряжения, японцы смогли с самого начала развить довольно высокий темп наступления из залива Ханхынман в направлении Гензана, вскоре полностью окружив город с суши. Правда, выйти на расстояние видимости самой гавани или на берег бухты Порт Лазарева вблизи Гензана так и не удалось, так же как и овладеть хотя бы одним из многочисленных островов, по которым прошла внешняя линия обороны порта с моря. Понеся новые потери в людях, тральных и высадочных средствах, пришлось ограничиться плотной блокадой. На восточном плацдарме было спокойнее. Из бухты Ивон-Пакчи пехота уверенно продвигалась к перевалам, с которых дороги спускались в сторону Порта Шестакова, одновременно развивая наступление на север, чтобы остановить подход резервов со стороны залива Посьет. Незначительное сопротивление оказывали только корейские дружины, неизменно отступавшие, как только понимали, что имеют дело с регулярными войсками. Никаких русских частей, за исключением нескольких казачьих разъездов, на первых порах встречено не было. Снабжение войск пришлось налаживать через временные пристани, постоянно строившиеся и расширявшиеся в районах стоянок пароходов. Хотя оно с самого начала было регулярным и вполне достаточным, компенсировать отсутствие нормального порта могло только до первого крупного шторма, а на дворе уже была осень. Оконфузившись с захватом портов для проведения операции, флот пытался реабилитироваться, обеспечив армейских тыловиков своими паровыми катерами и малыми гребными судами, таскавшими кинугасы и баркасы с грузами и людьми круглые сутки. Кроме того, боевые корабли всех классов гарантировали надежную охрану караванов судов снабжения и самих захваченных бухт, а вспомогательные суда и даже крейсера с миноносцами активно участвовали в оборудовании береговых батарей и минных заграждений на ближайших подступах. Благодаря развернутым с самого начала плотным дозорным линиям ни один русский корабль так и не смог приблизиться к пароходным стоянкам, хотя такие попытки неоднократно предпринимались не только миноносцами, но и крейсерами. Кроме того, флот обеспечил плотную блокаду осажденных портов и оборудование мощных защитных минных заграждений. Все это позволило генералу Иноуэ отправить рапорт об успешной высадке и закреплении на плацдармах уже на третий день поле начала операции. Известия, и в дальнейшем поступавшие от корейского экспедиционного корпуса и прикрывающего его флота в Главную квартиру, неизменно оставались такими же оптимистичными. Все судоходство противника вдоль корейских берегов полностью прекратилось. Попытки радиопереговоров блокированных портов между собой и крепостью Владивосток успешно пресекались, телеграфное сообщение не работало. Господство Страны восходящего солнца в Броутоновом заливе стало абсолютным и круглосуточным.