Считая здесь свою задачу выполненной, в начале пятого часа Иессен полным ходом двинулся дальше, намереваясь попутно осмотреть еще и бухту Сингханман, после чего наведаться в Порт Шестакова. До него было чуть больше двадцати миль. В случае встречи с превосходящими силами противника, что после нашего набега стало весьма вероятным, там можно было укрыться, а также узнать последние сведения о передвижениях японцев. В случае, если позволит обстановка, еще до темноты предполагалось провести разведку залива Ханхынман. Двинувшись на запад, сообщили по радио во Владивосток о результатах осмотра стоянки в Ивон-Пакчи. Но телеграфированию сразу начали активно мешать уже японцы. Впрочем, вполне возможно, они просто пытались пожаловаться кому-то. Этого допустить было никак нельзя, и станции обоих броненосцев сразу снова перешли на работу длинной искрой. По этой причине ни квитанцию, ни ответную депешу принять не смогли, и было совершенно непонятно, получили ли доклад о начале рейда в крепости. В течение следующего часа, несмотря на частые попытки, установить связь так и не удалось. Разобрали лишь небольшие куски шифрованного текста. Из них читалось только несколько слов, в том числе: «…настойчиво атаковать!..» Кого и где следовало атаковать, или ждать, что японцы будут настойчиво атаковать нас, так и не поняли и продолжили движение, сохраняя постоянную готовность к бою. Все так же гася японские переговоры длинной искрой, едва уловив начало чужих депеш, углублялись в залив. Судя по увеличивавшейся силе сигналов, избежать боя становилось уже невозможно. Пеленг на эту японскую станцию показывал, что в случае разворота вероятность нежелательной встречи только возрастала. Исходя из этого, все ценное и хрупкое оборудование воздухоплавателей спешно убирали в нижние помещения «Апраксина». Получив более вескую мотивацию, продублированную боцманским красноречием, баллоны с водородом все же смогли стащить вниз по трапам и упрятать аж под броневой палубой. О том, как потом это все оттуда поднимать наверх, сейчас не думали. Только оболочки аэростатов, слишком большие, чтобы их можно было протиснуть в люки, и лебедки, слишком тяжелые для их ручного перемещения, оставили на палубе юта, сложив компактней да прикрыв сверху парусиной в три слоя, мешками с углем и бухтами троса. Это обеспечило узкие сектора стрельбы кормовой башне броненосца на каждый борт без риска самим угробить большую и наиболее ценную часть груза. Пока шли эти приготовления, эсминцы осмотрели бухту Сингханман, в которой никого не оказалось. Эта небольшая гавань находилась практически на линии соприкосновения наших и японских передовых частей, в ближайшем японском тылу. При появлении миноносцев, обстрелявших береговые строения, примерно полурота солдат сбежала в лес, подходивший почти к самой воде. Сами постройки, судя по виду, рыбацкие сараи, используемые японцами как склады, и пристани небольшого селения от трехдюймовых и более мелких снарядов пострадали незначительно. Кромку леса прочесали огнем трехдюймовок шрапнелью, решив воспользоваться случаем для тренировки комендоров. Высаживаться на берег снова не стали, сразу вернувшись к главным силам, продолжавшим движение и уже миновавшим устье реки, впадавшей в море чуть западнее и являвшейся теперь крайним восточным рубежом сухопутной линии обороны Порта Шестакова. Еще до того как Андржиевский догнал броненосцы, «Ушаков» обменялся позывными с сигнальным постом на горе, возвышавшейся впереди чуть правее курса над пологим берегом, уходившим от устья к югу. Оттуда отмигали гелиографом, что японцы двумя судами несут дозор южнее Порта Шестакова, но у самого порта не появлялись уже два дня. Сегодня вскоре после рассвета в районе японской стоянки в бухте Ивон-Пакчи слышали сильный взрыв. После чего наблюдались пуски сигнальных ракет, и был слышен грохот артиллерийского огня со стороны бухты. Судя по доносившимся до постов звукам канонады, стреляли не менее чем из среднего калибра. Атаки на сухопутном фронте почти прекратились. Связи с другими гарнизонами по-прежнему нет. Больше никаких новостей не было. Прямо по курсу, за скатывавшимся от этой горы к морю невысоким мысом, уже был виден остров Гончарова. На его еще строящиеся форты отправили запрос о высылке судна для передачи пакета с распоряжениями штаба флота. Когда справа по борту открылась бухта Мономаха, на вышедшую из пролива шхуну береговой охраны порта уже передали пакет со штабной корреспонденцией и своими новыми радиопозывными и ночными опознавательными знаками, чтобы в случае чего не угодить под дружественный огонь. Посланный к ней эсминец принял взамен рапорт коменданта опорного пункта о событиях последних дней в этом районе, который сразу передали Йессену на «Ушакова». К этому времени тревожившие всех сигналы со станции типа «Маркони» начали явно удаляться. С поста на горе, контролировавшего более 25 миль водного пространства в округе, никого, кроме штатного дозора на юге не видели. Похоже, встреча с серьезным противником как минимум откладывалась, исходя из чего, заходить в сам порт не стали. Броненосцы, не снижая хода, повернули прямо на Ханхынман, а два эсминца резво пробежались до маячивших на юге дымов, принадлежавших, как выяснилось, авизо, опознанному как «Яэяма», и однотрубному двухмачтовому пароходу. Те быстро отошли к юго-востоку, немного постреляв для порядка, а миноносцы вернулись к своему отряду. Несмотря на максимальную спешку, только почти на закате впереди снова показались дымы скучившихся под берегом транспортов. Эсминцы опять двинулись вперед на разведку. Броненосцы поспешали за ними на пределе возможности машин. Скоро с миноносцев сообщили, что эти дымы поднимаются над японскими судами, плотно стоявшими в южном углу залива Ханхынман, недалеко от устья впадавшей в него реки. Поскольку во время всего перехода от бухты Ивон-Пакчи броненосцы поочередно глушили своими станциями любые передатчики, наш визит вполне мог оказаться сюрпризом для всех, кто там находился. По крайней мере, никакой встречи организовано не было. Эсминцам и обоим малым броненосцам удалось подойти на четыре мили, прежде чем был получен запрос позывного прожектором. В ответ Иессен повернул на юг, открыв огонь правым бортом с обоих броненосцев из всех калибров. Подходить ближе к берегу не стали, отправив Андржиевского полным ходом к Гензану для разведки, а при необходимости и организации встречного траления. Солнце уже клонилось к горизонту, а нашему авангарду добраться до входных гензанских фарватеров было бы желательно еще до наступления полной темноты. В случае если эсминцам не удастся связаться с силами обороны порта, точку рандеву с ними назначили в десяти милях восточнее северного входного мыса обширного внешнего рейда Гензана. После ухода миноносцев пристреляться по неподвижным целям, хорошо видимым на фоне заката, удалось достаточно быстро. Но эффективным этот неторопливый обстрел быть никак не мог. Помимо того что закатное солнце светило прямо в глаза, на такой дальности десятидюймовки «Апраксина» из-за износа били не точно, а «Ушаков» пытался экономить и использовал остатки чугунных снарядов, стреляя неполными зарядами, что тоже отрицательно влияло на кучность падения залпов. По новым, уточненным таблицам стрельбы для ослабленных зарядов дистанция являлась предельной. Огонь же стодвадцаток с обоих броненосцев оставался нечастым и носил скорее демонстрационный характер. Явных результатов обстрела в виде взрывов судов или хотя бы пожаров ни с «Ушакова», ни с «Апраксина» не наблюдали, но вызвать на себя ответный огонь береговых батарей с островка Хуа-до и заросшего лесом склона у южной оконечности залива удалось. Там обнаружились пушки калибром не менее шести дюймов. Вполне возможно, даже современные скорострелки, поскольку явно с большим запасом доставали до куцей броненосной колонны. Но они тоже не слишком преуспели в поражении своих целей, раз за разом давая большие перелеты. Восточная часть горизонта уже заметно темнела. Сам залив и примыкавшую к острову Хуа-до часть его пологого западного берега, где среди полей были видны какие-то навесы или сараи, удалось рассмотреть достаточно хорошо. Но что творится в южной части залива, за сплошной стеной пароходных корпусов и частоколом мачт и грузовых стрел, окутанных дымом из труб, было не видно. Сосчитать количество судов тоже не удалось. Никаких больших военных кораблей ни у входа в бухту, ни в ней самой обнаружено не было, только вооруженный брандвахтенный пароход, также отстреливавшийся. Ввязываться в затяжной бой с батареями не стали. Добившись главных целей – обнаружение транспортов и разведка береговой обороны, – Йессен приказал развернуться на восток и увеличить дистанцию, имитируя начало отхода к Владивостоку, едва японские пушки показали свои позиции. При этом все так же усердно мешали телеграфированию. Уже совсем в сумерках, когда берег окончательно пропал из вида, повернули на юг. К этому времени на юго-западных румбах разглядели далекую сигнализацию прожектором по облакам. Это был условный сигнал от эсминцев, благополучно встретившихся с гензанскими дозорными судами, означавший, что можно двигаться сразу к входу на северный фарватер, отмеченному на имевшихся картах. Взятые в Посьете лоцманы эту дорогу знали прекрасно и брались провести отряд даже ночью. Едва развернувшись на довольно хорошо различимый сигнал, услышали стрельбу впереди, постепенно смещавшуюся на левый борт и вскоре стихшую. Поскольку никаких оговоренных сигналов тревоги за этим не последовало, продолжили движение новым курсом. Туда, где каждые полчаса взлетали в небо осветительные ракеты и повторялись сигналы прожектором. На фоне этих отсветов пока еще далекого света более-менее просматривался только узкий сектор прямо по курсу, в то время как со всех остальных сторон тьма казалась только гуще. Ход снизили, чтобы не было бурунов. В топках котлов тоже работали очень аккуратно, боясь выдать себя искрами из труб. Опасались внезапного нападения, так что пушки держали заряженными. Все, кто находился на верхних постах, вглядывались в ночь, ища встречающий тральный караван. Эсминцы должны были обеспечить прикрытие, но держаться мористее, чтобы ненароком не нарваться на снаряды со своих же подопечных. Как тральщики дадут знать о себе, никто не имел ни малейшего представления. Никаких гензанских позывных или опознавательных сигналов не знали. Показывать же свои просто так в темноту опасались, не зная, чем вызвана недавняя перестрелка. Так приблизились по счислению на три мили к северному входному мысу, уже собираясь вызвать Гензан по радио, но в этот момент сигнальщики разглядели за кормой «Апраксина» опознавательный «Безупречного», переданный фонарем. На него сразу же ответили, и скоро оттуда показались две низкие тени, опознанные как наши эсминцы. От них узнали, что, связавшись через дозорные суда с береговой охраной Гензана и выяснив, что японцев днем возле него не видели, миноносцы двинулись обратно, но восточнее острова Ун-до обнаружили и отогнали подозрительный пароход. Преследуя его, «Бодрый» ушел в направлении Ивона, а «Грозный» и «Громкий» остались в районе рандеву, обеспечивая дальнее прикрытие. Маневрируя на малых ходах, миноносцы осматривали предполагаемый маршрут подхода Йессена, при этом рискуя угодить под обстрел со своих кораблей, так как периодически пускаемые с берега осветительные ракеты давали светлые дорожки на воде, в которых иногда был виден силуэт. Но скоро в их слабом свете с «Блестящего» увидели две тени, пробиравшиеся на юг, как и предполагалось, оказавшиеся нашими броненосцами. На всякий случай, прежде чем дать опознавательный, их обошли с кормы, чтобы убедиться, что «хвоста» нет, и только тогда очень осторожно пошли на сближение. Посовещавшись, Андржиевский с Йессеном пришли к мнению, что отогнанный пароход мог быть здесь не один. Возможно, он или его напарники спугнули тральщики, поэтому их до сих пор нет. Продолжили максимально осторожное совместное движение на запад. В случае боя хотелось принять его поближе к своим батареям. Все сроки встречи с тральщиками давно прошли, но ни с берега, уже совсем близкого, ни по радио все еще не было никаких сообщений. Йессен опасался, что в темноте заведет весь отряд на наши же мины, поэтому приказал броненосцам стопорить ход, а миноносцам осмотреться вокруг. Поскольку штурмана, видя перед собой сигналы с мыса, имели теперь точные координаты расположения отряда, он, наплевав на соблюдение секретности, распорядился срочно связаться по радио с Гензаном и вызвать оттуда запаздывающее сопровождение. Депешу с подтверждением запроса на тральную партию для проводки в гавань отправили немедленно после зашифровки. Но из порта ответили не сразу из-за чего пришлось еще около получаса дрейфовать восточнее мыса у границы известных минных полей. Причем ответ получили, так сказать, иносказательно и вовсе не по радио. Спустя какое-то время перестали пускать осветительные ракеты с берега и зажгли слабые, едва видимые огни, судя по всему, на самом мысе. Из этого был сделан вывод, что телеграмма принята, и о появлении броненосного отряда в здешних водах в Гензане все же знают. Однако полной ясности еще не было. Пока ждали более внятной реакции местной патрульной и тральной службы, вернулся и «Бодрый», потерявший своего японца примерно в двенадцати милях северо-восточнее точки встречи. Время шло, а ничего не происходило. Только после одиннадцати часов вечера, наконец, получили ответную телеграмму с условными опознавательными сигналами и вскоре встретились с тральным караваном, проводившим отряд до входа на фарватер. На западных склонах островов Ун-до и Сон-до, являвшихся передовыми позициями обороны с этого направления, горели огни, облегчившие ориентирование в темноте. В гавань самого порта входили со стороны бухты Юнг-Хинг, пройдя северным проходом среди мелей. При этом на всем пути мимо скрывавшегося в ночи богатейшего комплекса удобных рейдов и якорных стоянок отряды передавались по эстафете от одного местного гарнизона другому. Под столь плотной опекой благополучно миновали скалы Сегун-сем и Сол-сем, торчащие почти в самой середине прохода, и прочие мели. Шли исключительно под проводкой уже местных корейских лоцманов, показывавших дорогу на катерах. Этот завершающий отрезок маршрута, учитывая ночную тьму, был самым опасным в навигационном отношении, зато нарваться там на японцев совершенно точно можно было не опасаться. Вскоре после двух часов ночи уже встали на якорь в гавани. С обоих броненосцев немедленно начали выгружать десантные пушки с боеприпасами, медикаменты и боекомплекты для береговых батарей, а также оборудование и личный состав воздухоплавательной роты. С Владивостоком связи по радио отсюда не было. Телеграфная линия тоже не действовала. Только голубиная почта. Зато всеми корабельными «Телефункенами» в течение последних двух часов принималось оживленное японское телеграфирование. Ему больше не мешали, записывая и пытаясь разбирать все телеграммы. Но специфические японские географические названия и прочие непонятные, возможно, кодовые слова и фразы осложняли дело. Судя по всему, наши короткие переговоры по радио были услышаны противником, поскольку речь шла в основном о больших кораблях в заливе Ейкован, как японцы называли район Гензана и Порта Лазарева. Несмотря на то что позади был непростой переход, сопровождавшийся стычками с противником, и больше половины ночи уже прошло, Йессен распорядился с рассветом всем кораблям быть готовыми к выходу в море. Эсминцы спешно принимали уголь, а командиров сначала собрали на «Ушакове», а уже оттуда все они вместе со штаб-офицерами отправились в штаб крепости, где был созван совет флагманов и командиров морской и сухопутной обороны. От крепости Гензан на нем присутствовали начальник береговой обороны порта и залива Йонхынман лейтенант Молас (бывший артиллерийский офицер с «России») и комендант крепости полковник Адамович, являвшийся командиром 8-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, составившего костяк гарнизона порта, а также командиры всех батальонов, отдельных отрядов и батарей. Первым делом осажденных ознакомили со сложившейся на данный момент ситуацией в целом, особо отметив, что в свете начатого прорыва конвоя на Цусиму весьма желательно отвлечь как можно больше японских сил с южного направления. Составленный штабами во Владивостоке предварительный план действий предстояло согласовать и доработать в соответствии с местными реалиями. А обстановка была сложной, но все же далеко не критической. Несмотря на непродолжительную пока осаду, Молас и его подчиненные успели хорошо изучить основные маршруты движения японских дневных и ночных дозорных судов, что, собственно, и позволило без боя провести оба отряда в гавань. А пластуны из полка Адамовича при помощи местных корейцев довольно точно выяснили расположение ближайших к заливу японских укреплений и постоянно контролировали состав частей, в них размещенных. Это позволяло предугадывать направление планируемых атак и, даже при недостатке в средствах отражения, всегда встречать их массированным артиллерийским и пулеметным огнем, в том числе и с береговых батарей. В ходе совещания Йессену и его штаб-офицерам вкратце были доложены подробности отражения недавнего штурма с моря. До сих пор во Владивостоке знали лишь то, что его удалось отбить. Местным командованием был подготовлен подробный доклад на эту тему, ожидавший удобного случая для отправки. В нем уделялось большое внимание последним тактическим наработкам в части применения тяжелых береговых орудий старых типов с закрытых позиций в рамках доктрины тотального увеличения до максимально допустимых значений углов возвышения стволов артиллерии. Но это для высшего командования, а еще больше – для штабных аналитиков и прочих узких специалистов. Пока же изложили вкратце лишь его суть. В системе береговой обороны Гензана насчитывалось целых восемь батарей калибром более трех дюймов, на которых стояло почти полсотни стволов артиллерии. Но только две из них имели на вооружении современные скорострельные пушки. Это трехорудийная восьмидюймовая батарея «Громобой» и шестиорудийная шестидюймовая «Ослябя». Обе они были укомплектованы орудиями и расчетами с кораблей, чье имя и получили при строительстве. Именно эти две батареи и сыграли решающую роль в отражении самого первого штурма с моря. При проектировании и строительстве укреплений лейтенант Молас исходил из того, что орудий, способных противостоять современным кораблям, у него менее десятка, поэтому использовать их нужно максимально эффективно. Именно из этих соображений вопросам управления огнем уделялось едва ли не больше внимания, чем самим пушкам. Чего стоят хотя бы основательно замаскированные корректировочно-наблюдательные посты с отоплением и надежными линиями связи, быстро появившиеся на всех островах, островках и даже скалах, не говоря о побережье. В то время как орудийные дворики имели только деревоземляные укрепления, правда, тоже с хорошей маскировкой и парой ложных позиций с пороховыми имитаторами залпов. Результатом столь дифференцированного приложения усилий, со стороны напоминавшего распыление довольно скудных средств, к тому же удлинявшего сроки готовности, стал тот факт, что приближающиеся к любой точке внешнего оборонительного периметра силы вторжения становились видны минимум с двух разнесенных постов даже в плохую погоду. А это уже, в свою очередь, сразу давало уверенные координаты целей на заранее пристрелянной территории. Японцев накрыли более чем с пяти миль всего вторым залпом. В дальнейшем точная стрельба на предельных дальностях и явный провал всех попыток укрыться от огня с входного мыса за островами не позволили приблизиться крейсерам и другим кораблям. А транспорт, уходивший из-под внезапного обстрела, выскочил на мины, подорвался и затонул. Поняв, что с наскока Гензан теперь не взять, японцы начали бомбардировку с большой дистанции, пытаясь нащупать слабые места. Понятно, что надежно защитить все три фарватера эти девять современных орудий не могли. Их роль сводилась, по сути, к удержанию крупных японских артиллерийских кораблей на солидной дистанции, в то время как развернутые на закрытых позициях устаревшие тяжелые пушки препятствовали проведению тральных работ. При этом против маломерных судов, преимущественно мобилизованных небольших пароходов, шаланд и паровых катеров, хорошо себя показали 280- и 229-миллиметровые картечные снаряды с трубками, доработанными по образцу новейшей трехдюймовой шрапнели. Они давали весьма значительное облако почти гарантированного поражения, намного превосходившее по площади район воздействия разрыва фугаса такого же калибра. К тому же это было совершенно безвредно для наших мин. Тактика их применения сводилась к предварительной пристрелке по вражеской тральной партии более мелкими калибрами с последующим накрытием полным картечным залпом всей батареи тяжелых орудий. Точно выверенная дистанция и соответствующая установка взрывателей в сочетании с минимальной подвижностью целей приводила к почти сплошному накрытию, а мощь боеприпасов компенсировала недостаточную точность. После двух-трех таких залпов весь тралящий караван гарантированно оказывался выведенным из строя. Учитывая, что диаметр каждой из 72 пуль в 229-миллиметровом снаряде был равен 55 миллиметрам, при весе, далеко уходившем за 800 граммов, а в 280-миллиметровом пуль была уже 91 штука диаметром почти 72 миллиметра и весом под полтора кило, не было ничего удивительного в том, что при этом кто-то из мелочевки оказался даже потоплен. При отражении внезапного ночного десанта в ночь на 15 сентября на остров Ун-до неожиданно хорошо себя показали совсем недавно завезенные ракеты. До этого их несколько раз пытались использовать против тех же тральщиков, а потом и наступающей пехоты на сухопутном фронте, но из-за недостаточной точности особого успеха не добились. Впрочем, возможно, причина была в недостаточной подготовке личного состава и малочисленности используемых в первое время станков. Но в тот день, хоть и чисто случайно, произошло массированное применение нового оружия. С самого вечера японские миноносцы и минные катера активно вели разведку восточных подступов к южному проходу, порой даже заходя на внешнее минное поле, о котором им уже было известно, и пытаясь тралить. Их настойчивость вынудила отказаться от ночной отправки наших дозорных судов в бухту Часан, чтобы не позволить противнику отрезать их от базы и уничтожить с рассветом. Все имевшиеся резервы катеров и прочих малых судов береговой охраны были направлены на юго-восточный фланг, что позволило в темноте довольно многочисленной группе небольших катеров и гребных лихтеров противника спуститься по течению вдоль берега с севера и незамеченными пересечь устье северного прохода. Старые крепостные девятидюймовки с двумя короткоствольными пристрелочными шестидюймовками еще с корвета «Витязь», стоявшие на батарее, не имели возможности вести круговой обстрел. А полевой артиллерии малочисленный гарнизон Унг-до не имел вовсе. Поэтому, когда вскоре после полуночи на его западном, тыловом берегу совершенно неожиданно начал высаживаться с паровых катеров и шлюпок почти полнокровный японский батальон, он практически не имел возможности этому воспрепятствовать и никаких шансов устоять против него. С первыми хлопками трехлинеек бдительных сторожевых постов, успевших выпустить световые ракеты, ракетная рота, размещенная там в качестве оружия ближнего боя с тральщиками, моментально развернула свои станки назад прямо на уже почти обжитых позициях и начала давать залп за залпом по зоне высадки, используя все имевшиеся установки одновременно. Стандартного приказа беречь боекомплект в этот раз не последовало. Наоборот, командир роты капитан Соломин носился по дворикам и орал в уши сразу ошалевшим и полуоглохшим от такого светопреставления ракетчикам, чтоб быстрее выпускали все, что есть, и готовились к штыковой. Из-за спешки значительная часть выстреленных в упор ракет оказались осветительными, а несколько штук – зажигательными. Хватали все, что попадалось на глаза, без какой-либо сортировки. Кроме того, горячими газами из сопел подпалило каптерку и две недостроенные жилых землянки, щепа и прочий горючий строительный мусор от которых оказался слишком близко. Еще повезло, что в хранилища ракет снопы искр не залетали, да сама позиция оказалась достаточно далеко от пушечных батарей с их пороховыми погребами (когда обосновывались на острове, стрелять себе за спину вовсе не планировали). А вот урона для атакующих, имевших множество укрытий на каменистом берегу, от такого обстрела, как позже выяснилось, было не особенно много. Но зато моральный эффект оказался просто подавляющим. Яркие вспышки среди ночи, венчавшие быстрые огненные росчерки, и частые взрывы со всех сторон, дополненные столбами огня, словно вырвавшегося из земли, озарили весь западный берег ярче, чем днем, и вызвали панику среди уже высадившихся, но еще большую среди тех, кто только подходил к берегу. С наших дозорных катеров, привлеченных световыми сигналами тревоги и яркими всполохами, вскоре перешедшими в сплошное зарево, тоже начали пускать осветительные ракеты. Заметив это, еще не добравшиеся до берега десантные суда немедленно кинулись врассыпную, уходя прочь, и быстро скрылись в северном и восточном направлении. После этого оказавшаяся, по сути, в окружении на берегу потрепанная и полностью деморализованная японская авангардная рота быстро сдалась в плен практически без боя. Больше попыток высадки на острова противник не предпринимал, и на морских подступах к Гензану установилось затишье. Первый штурм и отражение десанта на Ун-до стали самыми яркими эпизодами обороны. Все прочее проходило как бы рабочим порядком. В пакете, переданном Йессену, содержались также подробные отчеты командиров батарей, частей и других начальников, списки на награждение наиболее отличившихся. Также там имелись протоколы допросов пленных, которых оказалось неожиданно много. Отмечалось, что моральный дух японских войск теперь не высок. Далее на совещании согласовали сигналы для организации взаимодействия с батареями и береговыми постами, нанесли на карты районы возможных минных постановок противника с мелких парусных судов, которые регулярно отгоняли от фарватеров катера гензанской дозорной службы, а также места начатых японцами тральных работ на внешней линии заграждений. Но достигнуть полного взаимопонимания все же не удалось. К концу заседания Адамович начал требовать немедленной артиллерийской поддержки от пришедших кораблей и даже снятия части артиллерии и людей для нужд обороны и усиления сухопутного фронта, так как того, что доставили моряки, по его мнению, оказалось явно недостаточно, и это не покрывало даже десятой части необходимого. В то время как Иессеи видел свою задачу в совершенно противоположном. Он вовсе не собирался ставить броненосцы на прикол в гавани, а был намерен провести несколько вылазок в Броутонов залив и даже дальше, вдоль корейского берега, с целью нанесения максимального ущерба противнику на море, пока он еще не знает, что в Гензане теперь есть русский флот. А все разговоры о разоружении кораблей и свозе матросов на берег в окопы пресек на корню, заявив, что в море от его кораблей и их пушек пользы будет гораздо больше, в том числе и для пехоты. В итоге сошлись на том, что отряд броненосцев выделил артиллерийского офицера с «Апраксина» лейтенанта Шишко в распоряжение штаба 8-го Восточно-Сибирского полка для определения возможности стрельбы по береговым целям и подбора артиллерийских позиций, а также минимально необходимого расхода боеприпасов. Сами эти цели предстояло еще доразведать и оценить их приоритетность, что планировалось успеть сделать с аэростата в течение следующего дня, еще до заката. Как и ожидалось, отдохнуть ни экипажам кораблей, ни их пассажирам так и не удалось. К исходу ночи воздухорота уже обосновывалась на берегу у подножия горы Хокубо-сан, в укромной ложбине, где ее не могли достать снаряды японских дальнобойных батарей, порой залетавшие в город. Оболочку аэростата, спешно перекинутую на баржу, смогли переправить на берег только к полудню. После тщательного осмотра, не выявившего повреждений, начали заполнять ее газом из баллонов, одновременно организуя все наземные службы обеспечения работы воздушной разведки, в первую очередь, линии связи. А броненосцы, с огромным облегчением избавившиеся от своего хрупкого, неудобного и опасного груза, вместе со всеми тремя эсминцами, принявшими уголь, воду, а также по комплекту тралов на палубы, вышли в море еще до рассвета тем же северным фарватером, что и вошли. Снова следуя за катерами, удачно миновали японские дозоры, оказавшиеся в этот раз на удивление редкими. Когда начало светать, оба отряда были уже на подходе к заливу Ханхынман. На этот раз предполагалось действовать максимально агрессивно, имея целью нанесение наибольшего ущерба противнику. Стрелять предполагалось с небольшой дистанции, чтобы иметь возможность выбирать цели и корректировать стрельбу. При этом был риск нарваться на мины, так что по мере приближения ход снизили, а «Бодрый» и «Громкий» поставили трал и возглавили колонну. Флагман Андржиевского «Грозный» шел сразу за ними в готовности закрыть своим дымом либо головные миноносцы, в случае если те попадут под огонь, либо большие корабли, как только те закончат пристрелку, смотря по ситуации. Оба броненосца в полной боевой готовности тянулись в семи-восьми кабельтовых за ним, строго придерживаясь узкого проверенного фарватера, определять границы которого помогали видневшиеся из воды вехи, постоянно выставляемые эсминцами-тральщиками. Мин пока не было. Берег тонул в тумане, но резкий юго-юго-восточный ветер его быстро разгонял. Небольшая попутная волна на броненосцах почти не чувствовалась, но миноносцы раскачивала изрядно, частенько перекатываясь через их узкие палубы. Обслуга тралов и обвеховки явно вымокла до нитки. В 06:15 слева по курсу наконец открылась бухта, все еще затянутая довольно плотной дымкой. Расположенная в ее глубине японская стоянка легко угадывалась по торчавшим над мглой многочисленным мачтам. Расстояние до едва видимого западного берега залива не превышало трех миль, а до пароходов было еще меньше, но точности измерений сильно мешал туман. Первым делом оба броненосца открыли упреждающий огонь по позициям показавшей себя накануне японской батареи в сосновой роще на южном берегу бухты. С такого расстояния, едва туман снесло в сторону, стали достаточно хорошо видны свежие вырубки на склоне. Сразу накрыв ее расположение залпом главного калибра, продолжили обрабатывать позиции трехдюймовками и стодвадцатками, переключив башенную артиллерию на транспорты. На этот раз артиллеристы работали в максимальном темпе и быстро добились хорошо заметных результатов. На берегу после всего двух запоздалых ответных залпов что-то сильно рвануло, после чего вспышек дульного пламени больше не было, а стоянка озарилась яркими отблесками от прямых попаданий десятидюймовых фугасов. Нашего появления здесь в столь ранний час, похоже, не ждали. Организованного противодействия с самого начала не было. Продолжая движение на север-северо-восток и начав активно препятствовать вражеским радиопереговорам, «Апраксин» и «Ушаков» били полными зарядами для достижения максимальной настильности траектории, показав неплохой результат. Ответный огонь со второй батареи с острова был открыт с пятиминутным запозданием и оказался редким и неточным, так как ее все еще полностью закрывала дымка. Но почти сразу с носовых углов правого борта показались три подозрительных судна, тоже начавших стрелять и быстро приближаться на встречном курсе. За ними из тумана вставали еще дымы, но кому они принадлежали, определить не удавалось. В этот момент в трале взорвалась японская мина. Не имея возможности заменить его под усиливавшимся огнем, эсминцы подали сигнал об опасности, после чего обрубили тросы, избавившись от его остатков, и начали свободно маневрировать. Нащупав, таким образом, границу японского минного поля и не став приближаться к ней, Иессеи главными силами начал разворот на обратный курс последовательно через правый борт, выводя свой отряд снова на протраленную полосу. Когда закончили этот маневр, броненосцы дали полный ход, возобновив обстрел батареи и стоянки, теперь из всех стволов правого борта. Но оказалось, что противник еще не исчерпал все возможности своей обороны. Скоро удалось разглядеть, что с северных румбов приближаются два авизо, вспомогательный крейсер и целых семь истребителей. Это их дымы видели над туманом. Дистанция в момент опознавания не превышала трех миль и быстро сокращалась. Они не прекратили преследование, даже когда плутонги стодвадцаток и трехдюймовок с обоих броненосцев береговой обороны начали бить по кормовым секторам левого борта, оставив в покое батарею в лесу.