Им повезло — они вышли точно на деревню, судя по маленькому лодочному причалу, очертания которого едва-едва выступали из тумана метрах в ста левее. Не доносилось со стороны деревни ни собачьего лая, ни пения птиц, ни задушевного коровьего голоса. Тишина стояла такая, что слышно было скрип нерадостных мыслей, едва продирающихся сквозь мозги. Липси завозился под брезентом, огляделся. Лицо его было смертельно бледно, а глаза осоловели, будто он не из дремоты вынырнул, а кое-как выполз из глубокого обморока или летаргического сна. Деллахи, не говоря ни слова, перешагнул его ноги, выбрался из лодки. — Выходите, нужно втащить её на берег, — сказал он. Кряхтя, на скрюченных затекших ногах Липси кое-как перебрался на сушу. Вдвоём они долго втягивали лодку на галечную отмель, сторонясь ржавой морской волны, которая норовила лизнуть ноги. Запыхавшийся Липси, мотая головой и тяжело дыша, присел на борт. Деллахи бросил на него мимолётный взгляд и пошёл в сторону деревни. — Эй! — позвал Липси. — Передохнём. Но Деллахи не оглянулся. Через пару минут услышал за спиной торопливый топот испуганного весельчака. Да, остаться одному в этой жёлтой влажной каше ядовитого тумана… — Вы что, просто вот так возьмёте и бросите лодку? — пропыхтел Липси, поравнявшись с Деллахи. — Б-боитесь, кто-нибудь у-угонит? — Но-о… — начал было тот, потом усмехнулся: — Да, я сморозил чушь. Деревня была пустынна и мертва — это стало ясно сразу, едва они вошли в неё. Ни один дом, похоже, не был разрушен, ни один забор не повален, но и жизни в этом поселении не было. Улицы, покрытые толстым слоем запекшегося и заледеневшего пепла не хранили на себе ни одного следа ноги, ни в одном окне не видно было бликов горящей свечи или керосинки. Стоял тяжёлый запах тухлого мяса, выносимый, наверное, ветром из коровников и собачьих будок. Деллахи свернул в ближайшее подворье, когда-то бывшее ухоженным и наверняка богатым. Коровник был пуст. От клеток крольчатника ветер доносил тяжёлый смрад разложения. В курятнике стояла абсолютная тишина. Он поднялся на крыльцо дома, толкнул дверь. Та податливо открылась. Из дома пахнуло трупным запахом, который немедленно отшиб всякое желание входить. Потоптавшись на крыльце, не обращая внимания на Липси, Деллахи спустился, сел на нижнюю ступеньку. — Ну, и? — произнёс Липси, останавливаясь рядом. — Ну, и, — пожал плечами Деллахи. — Надо было плыть в Сент-Брайдс. Или в Милфорд-Хейвен. Деллахи, не отвечая, поднялся, вышел на улицу. Вслед за ним пошёл снег — внезапно посыпался с неба, разгоняемый ветром, таял на лице и руках тяжёлыми грязными каплями. В каком-то проулке под ботинком Деллахи вдруг протяжно и тонко засвистело. Свист вонзился в полную тишину иглой, ударил по нервам. Липси испуганно вскрикнул, шарахнулся в сторону. Деллахи быстро поднял ногу, вглядываясь в почерневшую соломенную труху и пепел. Там лежал жёлтый и грязный резиновый утёнок с дырочкой-свистулькой в боку. Красный клюв. Чёрные глазки удивлённо смотрели на обидчика. Деллахи долго рассматривал игрушку, и в сердце его плескалась холодная пустота. Нет, он не верит в приметы и намёки судьбы. Да и не намёк это, а так… Поднял утёнка, отёр грязь, сунул игрушку в карман. Так лучше. Следующая улица, в которую они свернули, вела к церкви, едва различимой в сгущающемся снежно-пепельном мраке. Они прошли половину, когда увидели… На скамье у ограды сидел старик. Абсолютно лысый, тощий, измождённый старик в чёрных брюках, чёрном пиджаке и чёрной же рубашке. Вся одежда висела на нём мешком — куплена лет десять назад, когда тело его ещё не усохло до состояния жерди. Глаза старика неподвижно глядели на окно дома, стоящего напротив, и только губы беспрестанно шевелились — он что-то бормотал себе под нос. Старик не обратил на Деллахи никакого внимания, когда тот подошёл, опустился перед ним на корточки и заглянул в глаза. — Здравствуй, отец, — тихо произнёс Деллахи, чтобы не испугать старика. — Ты как здесь? Старик не шевельнулся, не перевёл взгляда. И губы его не остановились в своём движении — продолжали что-то шептать. Тогда Деллахи, поразмыслив минуту, поднялся и поднёс ухо к самому рту старика, в уголках которого собрались белые пятнышки пенистой слюны. — …он тогда молодой был совсем, — едва расслышал Деллахи, — всё бегал и бегал по полям как селёдка по волнам где только ни находили его мать-то ему бывало и палкой так надаёт что из кожи впору сапоги шить а ему что шло что ехало всё не унимается каждое утро бывало под окном свистит собака у него была была была точно помню а как звали не помню ты помнишь нет… Деллахи покачал головой, поднялся, взглянул на Липси. — Что? — одними губами произнёс тот. Деллахи многозначительно повертел пальцем у виска. Пошёл дальше. — Мы что ж, просто так оставим его? — окликнул Липси. — Б-боитесь, кто-нибудь его угонит? — не оборачиваясь повторил Деллахи свой давешний вопрос. И рассмеялся. — Как-то это… не по-человечески, — настаивал Липси. — Т-так оставайтесь с-сэ-э… с ним, — бросил Деллахи. — Б-будете о нём за-а-заботиться и проводите в по-о-последний путь. — Мы не возьмём его с собой? — К-куда?.. Ему и з-зэ-э-здесь хорошо. Липси конечно прав — надо было плыть в Сент-Брайдс. Или в Милфорд-Хейвен. Вероятность найти там жизнь, или то, что от неё осталось, значительно выше… Им повезло, когда они уже дошли до окраины Лливенли и собирались двинуться обратно: в поднимающейся на небольшой холм улице Деллахи заметил машину — маленький внедорожник «Опель», покрытый коркой оледеневшего пепла. Машина стояла у паба «Чёрный овен», довольно большого заведения для такой маленькой деревушки. От машины на несколько шагов несло мертвечиной, а когда Деллахи открыл дверь, стала ясна причина вони — на заднем сиденье вытянулся дохлый доберман. Ключи торчали в замке зажигания. Видимо, хозяин остановился, чтобы пойти выпить пивка, или взять себе пару бутербродов на дорогу. И, пока он был в пабе, всё и началось. В наступившей панике, в сутолоке и кромешном ужасе было не до машины, оставленной под охраной добермана, и не до самого бедолаги-охранника. А может быть, это была машина хозяина заведения. Как бы там ни было, владелец машины в неё не вернулся, и теперь, если она заведётся, их поездку на большую землю можно будет назвать очень удачной. Он сходил в сарай ближайшего дома, вернулся с мотыгой. Под удивлённым взглядом Липси выбил в машине все стёкла, кроме лобового. — З-за-а-задохнёмся, — пояснил он свои действия. Потом, стараясь не дышать, мотыгой стащил с сиденья собачий труп. Следом стянул пропитанный гнилью чехол. Забрался внутрь, повернул ключ. Машина завелась попытки с двенадцатой, но завелась! Теперь оставалось получше обыскать паб, что они и делали следующие полтора часа. Багажник и салон заполнились коробками мясных консервов, бутылками пива, вина, виски и воды, мукой, спичками, сахаром, макаронами, чаем и кофе. Оставалось надеяться только, что лодка сможет всё это увезти. — Х-хэ-э-хватит минимум на месяц, — одобрительно кивнул Деллахи. — П-потом можно б-бэ-э-будет приплыть е-ещё раз. — Вы твёрдо решили вернуться? — спросил Липси, любуясь большой бутылкой джина, прихваченной напоследок: «На дорожку», — пояснил он. — А вы? — Деллахи остановился у машины, заглянул спутнику в глаза. Тот пожал плечами. — Не знаю… Вообще, с таким запасом, — он кивнул на «Опель», — жить можно. — М-мэ-э-можно, — кивнул Деллахи. — Н-но не здесь… Д-даже на острове, далеко от м-ма-атерика мы д-долго не протянем. А здесь, н-на большой з-зе-е-земле, один… В-возвращайтесь. — Пожалуй, — задумчиво произнёс Липси. — Угу… С-садитесь в м-мэ-э-машину, Л-лэ-э… Л-лэ-э… — Липси. — Да. Деллахи наклонился, забросил в багажник последнюю коробку с макаронами. Захлопнул дверь. — П-по-о-ехали… В затылке вдруг взорвалось что-то с громким хлопком, и холодный тугой мячик боли ударился в мозги, выбивая из них сознание. 32. День двадцать пятый. Ллойд Женщинам хорошо: они выносливее, здоровее и мудрей мужчин. В критической ситуации, в опасных условиях их организм способен быстро мобилизоваться и подпитываться из скрытых резервов, отмеряя строго необходимую дозу. В то время как организм мужчины, подобно пороховому заряду патрона, даёт огромную, но быстро угасающую мощь. Сегодня они исходили всю юго-западную сторону острова в поисках брошенной деревни, о которой говорил Маклахен. Но ничего не нашли. Ни одной доски, которая могла бы послужить им дровами. Все оставшиеся стулья и столы были сожжены, несмотря на бурные протесты Ллойда. Беатрис предлагала выломать дверь коровника и разобрать тот сарай, в котором стояла лодка, и причал, но разве мог Ллойд позволить! Ведь это его отель, его будущий доход, его надежда на обеспеченную жизнь. Это его сарай и его дверь, которые потом нужно будет восстанавливать, если сейчас разобрать ради нескольких часов тепла. Нет, это слишком дорогая плата. Они каждый раз чуть не дрались, когда Беатрис заводила об этом речь. В конце концов милая смирилась. На улице было холодно, промозгло и зловонно. Потом поднялся ледяной ветер, посыпал снег. Дышать стало немного легче, но летний тонкий пиджак совершенно не защищал от холода, так что Ллойд совсем окоченел. Хотя ходили они не долго, не больше часа, однако вернулись в гостиницу совершенно разбитые, измождённые и задыхающиеся. Не раздеваясь, легли в кровать, накрылись двумя одеялами. Беатрис уснула, кажется, моментально, едва её голова коснулась подушки. А Ллойд всё никак не мог согреться. Его лихорадило, потряхивало, живот пел свою заунывную песнь голода, а сердце, которое он раньше почти не слышал, бухало так, что оставалось только удивляться, как оно не разбудило Беатрис. Он не мог бы сказать, сколько прошло времени в бесплодных попытках заснуть. Комната давно уже погрузилась во мрак, когда в коридоре послышались чьи-то шаги. Слабые блики света, проникшие под дверь и в щели, говорили о том, что кто-то идёт по коридору со свечой или керосинкой.