И тут же объяснил Пелагии, кто такие «разинцы». А она, хоть и приречная жительница, о таковых знать не знала. — Картина проясняется, — с довольным видом объявил следователь. — Дело мастера боится. Мануйла проснулся, когда вор уже вынул из-под него шкатулку. Завязалась борьба. «Разинцы» обычно не мокрушничают, но этот, должно быть, ошалел от больших денег. Или перепугался. Вот и стукнул. Стук-стук, донеслось от двери. Просунулась голова в фуражке. — Ваше превосходительство, вот, на палубе нашли. У борта. Сергей Сергеевич взял у полицейского холщовый мешок на рваной веревке, порылся там. Достал очки в золотой оправе, фарфоровую курительную трубку, портновский метр, каучуковый мячик. Лоб следователя пополз было недоуменными складками, но почти сразу же разгладился. — Это же «тыльник»! — воскликнул мастер сыска. — Мешок, куда «разинцы» складывают добычу. Вот вам и подтверждение моей гипотезы! — Зачем тогда вор его бросил? — спросила Пелагия. Долинин пожал плечами: — К чему «разинцу» эта дребедень, если он добыл настоящий хабар? Сорвал с плеча, чтоб не мешался, и выкинул. Да и не в себе был после убийства. Без привычки-то. Все сходилось. Пелагия была впечатлена сметливостью петербуржца, однако ее мысль уже поспешала дальше. — Как вычислить, кто из пассажиров — «разинец»? У них есть какие-то особые приметы? Сергей Сергеевич снисходительно улыбнулся. — Если «разинец», а это беспременно «разинец», то его давным-давно след простыл. — Куда ж он мог деться? С парохода никого не выпускали. «Севрюга» ведь к берегу не причаливала. — Ну и что? «Разинцу» холодная вода нипочем, они как водяные крысы плавают. Соскользнул по якорной цепи в воду, да и был таков. Или еще раньше спрыгнул, сразу после убийства. Ни-чего-с. Дайте срок. Дальнейшее, сестрица, вопрос времени. Пошлю запрос по всем приречным управлениям. Отыщем как миленького… Что это вы там разглядываете? Слушая Долинина, монахиня подошла к дивану и осторожно потрогала подушку. — Не получается, — молвила она, наклоняясь к наволочке. — Никак не получается. — Да что не получается-то? — подошел к ней следователь. — Ну-ка, ну-ка, выкладывайте. — Ваша разгадка «ребуса» не годится. Не было никакой борьбы, и за руки убийцу жертва не хватала. Его на постели убили. Смотрите, — показала Пелагия, — на подушке отпечаток лица. Значит, в момент удара Мануйла лежал ничком. А вокруг капли крови, овальные. Стало быть, они капали сверху вниз. Если бы он дернулся, поднял голову, то капли были бы косые. Сергей Сергеевич сконфуженно пробормотал: — А ведь верно… Да и потеки крови на лице имеют направленность от затылка к носу. Вы правы. Каюсь, снебрежничал. Но позвольте, как же тогда труп оказался на полу, да еще в этакой позе? — Убийца сволок его с дивана. Задрал рубашку и сунул в руку обрывок сторублевки. Это единственное возможное объяснение. Зачем он это сделал — предполагать не берусь. Следователь озадаченно уставился на инокиню, немного помолчал и затряс головой. — Ерунда какая-то. Нет-нет, сестра, вы ошибаетесь. Я думаю, дело было иначе. Вы не представляете, до чего живучи так называемые «пророки» и «старцы». В них таится поистине бесовская энергия, и умертвить этих одержимых куда как непросто. Помню, был у меня случай, еще в бытность судебным следователем. Вел я дело об убийстве некоего скопческого пророка. Ему духовные сыновья топором голову почти начисто оттяпали, на одном лоскуте кожи висела. Так пророк, представляете, еще с минуту бегал по комнате и махал руками. Кровь из него хлещет фонтаном, башка вроде заплечного мешка болтается, а он бегает. Каково? Вот и с Мануйлой нашим, должно быть, то же было. «Разинец» решил, что убил его, встал посреди каюты, начал купюры считать. А покойник вдруг очнулся, да и бросился деньги назад отбирать. — С этакой пробоиной? При поврежденном мозжечке? — усомнился врач. — А впрочем, чего только не бывает… Физиология премортемных конвульсий слишком мало изучена наукой. Пелагия спорить не стала — версия Сергея Сергеевича выглядела убедительней, чем ее собственная. Выходило, что этот «ребус» все-таки решен. Но вскорости обнаружились и другие. Пассажир из тринадцатой — Как хотите, но рубаху мертвому он все равно задрал, — сказала Пелагия. — Вы обратили внимание на складки? Они пролегли к груди в виде буквы V. При падении так не получилось бы. — В самом деле? — Долинин посмотрел на мертвое тело, но заботами благонравной инокини рубаха была одернута, так что никаких складок не осталось. Сестру это не сбило. — Потом посмотрите, на фотографических снимках. Получается, что убийца вовсе не был в ужасе от содеянного, а хотел именно поглумиться… Для такого поступка нужен особенный склад личности. Сергей Сергеевич посмотрел дотошной свидетельнице в глаза с чрезвычайным вниманием. — Я чувствую, что вы говорите это неспроста. Имеете основания кого-то подозревать? Проницательность следователя заставила сестру опустить взгляд. Оснований для подозрения у нее никаких не было, да и быть не могло. Но безобразная проделка с осрамлением мертвого тела, а пуще того вылезшие из орбит глазные яблоки напомнили ей другую выходку, похожего свойства. Сказать или нехорошо? — Ну же, — поторопил Долинин. — Не то чтобы подозрение… — замялась монашка. — Просто здесь путешествует некий господин… Такой длинный, усатый, в ботфортах. У него еще глаз стеклянный… Узнать бы, что за человек… Следователь глядел на Пелагию исподлобья, набычившись, словно пытался прочесть по ее лицу недосказанное. — Рослый, длинноусый, в ботфортах, с искусственным глазом? — повторил он приметы и обернулся к капитану. — Есть такой? — Так точно, в каюте номер тринадцать. Господин Остролыженский, имеет билет от Нижнего до Казани. — В тринадцатой? Долинин стремительно развернулся и вышел. Оставшиеся переглянулись, но от обмена мнениями воздержались. Капитан налил из графина воды, протер платком край стакана, стал жадно пить. Потом налил себе еще. Пелагия, начальник полиции, врач и фотограф смотрели, как над воротником белого кителя дергается кадык. Ах, как нехорошо, терзалась Пелагия. Ни за что ни про что бросила тень на человека… Едва капитан расправился со вторым стаканом и принялся за третий, дверь резко распахнулась. — Вы велели всем пассажирам сидеть по каютам? — с порога бросил Долинин капитану. — Да. — Тогда почему тринадцатая пуста? — Как пуста? Я собственными глазами видел, как господин Остролыженский туда входил! И предупредил его до особого распоряжения никуда не отлучаться! — «Предупредил»! Нужно было в коридоре матроса поставить! — Но это совершенно невозможно! Позвольте, я… — Капитан бросился к двери. — Не трудитесь, — брезгливо поморщился Сергей Сергеевич. — Я только что там был. Багаж на месте, а пассажира нет. Входить и трогать что-либо запрещаю. У двери я поставил полицейского урядника. — Ничего не понимаю… — развел руками капитан. — Обыскать пароход! — приказал хмуро-сосредоточенный Долинин, — От трубы до угольной ямы! Живо! Капитан и начальник полиции выбежали в коридор, а следователь уже совсем другим тоном, как равный равной, сказал монахине: — Исчез ваш Стеклянный Глаз. Вот вам, мадемуазель Пелагия, ребус номер два. На ироническое «мадемуазель» сестра не обиделась, потому что поняла — вольное обращение не для насмешки, а в знак симпатии. — Этот не «разинец», — задумчиво произнес следователь. — Те никогда билетов не берут, да еще первого класса. Пожалуй, «фартовый». Их повадка. — «Фартовый» — это бандит? — Да, из какой-нибудь почтенной речной шайки. А то и залетный, среди них одинокие волки не редкость. Подозрительное исчезновение одноглазого избавило Пелагию от чувства виноватости, она осмелела: — Вы знаете, тот человек действительно был похож на разбойника. Только не мелкого хищника, даже не волка, а какого-нибудь тигра или леопарда. Сказала — и застеснялась ненужной цветистости. Поэтому перешла на тон сухой, деловитый: — Я вот чего не пойму. Если убийство совершил бандит высокого класса, то как быть с мешком, с этим, как его, «тыльником»? Зачем такому человеку мелкие кражи? — Ребус, — признал Долинин. — Несомненный ребус.