– Сам увидишь. Я кивнул: – О’кей. Девочка протянула на раскрытой ладони маленький золотистый пакетик и предложила мне его взять. Затем она развернулась и пошла к открытой двери в глубине зала. По выплывающему оттуда пару и доносящимся запахам я решил, что там находилась кухня. Девочка исчезла, как в тумане, пока я стоял, не двигаясь, с золотистым пакетиком в руке. Журчала вода в аквариуме. Рыбки, проплывая, безмолвно разевали рты. Я должен поблагодарить эту странную девочку. Так я тогда подумал. Но именно в тот момент, когда незнакомка исчезла на кухне, я увидел, как мама поднялась со своего места и потянула за руку папу. Мелодичное позвякивание куда-то пропало, и вместо него зазвучало что-то громкое, с трубами, барабанами и скрипками. Я сразу сообразил, что сейчас произойдет. «Мама приглашает папу на танец! Прямо в ресторане! Мама приглашает папу на танец! Прямо в ресторане!» – билось в моем мозгу. Посетители за столиками начали поворачивать головы в сторону моих родителей. Я на полном серьезе захотел превратиться в рыбку и прыгнуть в аквариум. Музыка тогда глухо булькала бы где-то вдали, а два танцующих идиота превратились бы в размытые цветные блики за стеклом. Но самое главное, не было бы никаких страданий из-за того, что те двое – мои родители. Я уселся на стул рядом с аквариумом и усердно принялся изучать рыбок. Краем глаза я следил за тем, как кружились в танце мои родители. Волосы у мамы растрепались. Папа начал напевать что-то, постепенно повышая голос. Золотая рыбка с глазами, как шары, серьезно взирала на меня через стекло, а я в ответ пристально смотрел на нее. Когда музыка закончилась, папа сделал поклон, как будто он был на сцене в опере. Несколько посетителей захлопали в ладоши, а потом все вернулись к своим тарелкам, и снова послышался стук вилок и ножей. У мамы от танца разгорелись щеки. Мои тоже, но только от стыда. Папа махнул рукой, чтобы принесли счет. Я на всякий случай по-прежнему стоял возле аквариума. От напряжения у меня вспотели ладони. В одной из них я продолжал сжимать маленький золотистый пакетик с «печеньем счастья». Наконец я порвал пакетик и достал светло-золотистое печенье в форме полумесяца. Укусил его и обнаружил, что внутри оно было пустым, в серединке лежала свернутая бумажка. Жуя печенье, я развернул бумажку. Это была совсем коротенька записка, написанная маленькими черными буковками. И когда я ее прочитал, то сразу позабыл, как жевать. Произнеси свое самое сокровенное желание, и оно исполнится. У меня внутри все замерло. Конечно же я знаю, чего я хочу. Желание комком стояло в горле. Но неужели это сработает? Впрочем, я же ничего не теряю. Произнесу только слова потише, чтобы никто не услышал. Я повернулся к аквариуму. «Хочу, чтобы мои родители стали нормальными, обычными людьми» – так я должен сказать. Или: «Хочу, чтобы мои родители были как все». Но произнес я совсем не это. Уставившись обалдело на рыбок, я прошептал: – Хочу, чтобы мы с моими мамой и папой стали бы более похожими. Минуты тишины Я заметил это только на следующим день в школе. Мы сидели в классе, и Ульрика опять завела разговор про рождественский концерт. Шел первый урок. За окнами было еще темно, поэтому казалось, что свечи на подоконниках горят ярче. На столе у Ульрики тоже стояла зажженная стеариновая свеча, создавая атмосферу уюта и праздничного настроения. И тут все началось. – Как бы я была рада, если бы у нас была пара звездных мальчиков для песни Стефана, – произнесла Ульрика. То, что случилось дальше, произошло абсолютно без всякого участия с моей стороны. Моя рука неожиданно взлетела в воздух. – Да, Оскар? – обратилась ко мне Ульрика. – Я могу спеть, – предложил я. – Думаю, у меня получится. Я не верил своим ушам. Что я говорю?! Ульрика тоже выглядела удивленной, но очень обрадовалась: – Это же здорово, Оскар! Я заметил, что моя голова сама по себе кивнула в ответ и что Хьюго во все глаза смотрит на меня, но я ничего не мог поделать с собой. Неужели, я схожу с ума? Я попытался открыть рот, чтобы вернуть обратно свои слова, но челюсти оказались крепко сжатыми. Ниссе прошептал что-то соседу по парте, и они вдвоем захихикали. Несколько девчонок, покосившись на меня, фыркнули. На помощь! Что же я наделал?! Только Ульрика выглядела жутко довольной. – Я очень хочу, чтобы кто-нибудь еще поднял руку, – сказала она и внимательно посмотрела на Хьюго. Обычно мы все делаем вместе, но тут Хьюго решительно замотал головой. Я почувствовал себя вконец усталым и измотанным. Я действительно все правильно услышал? Действительно поднял руку и записался добровольно петь песню Стефана? Это что же значит? Я буду стоять на сцене с кульком на голове вместо колпака, чтобы Ниссе потом задразнил меня до смерти? Петь перед битком набитым залом? Да-а, папа точно не упустил бы такой возможности… Мысль о папе молнией промелькнула в моем мозгу, и я вдруг понял, что произошло. Мое желание действительно исполнилось. Хотя совсем не так, как я хотел. Я-то мечтал, чтобы мои родители превратились в нормальных, приличных людей. А вышло все наоборот: я сам стал таким, как они. Я зажал руками рот, чтобы ненароком не ляпнуть еще какую-нибудь глупость. – Оскар, у тебя зуб болит? – участливо спросила Ульрика. Я отрицательно замотал головой. Всю математику я размышлял над тем, как лучше всего справиться с создавшимся положением. Например, я мог бы сказать, что это была только шутка, но тогда я сильно бы расстроил Ульрику. Этого мне делать совсем не хотелось, все таки она – замечательная учительница. Я мог бы перед концертом притвориться больным. Чем бы лучше всего заболеть? О, кашель! Но я не уверен, что мама с папой пойдут на вечер с кашляющим ребенком. А попасть на концерт все-таки хотелось. Какие у меня есть еще варианты? Я мог бы уговорить кого-нибудь спеть вместе со мной. Хьюго, например. Если к этому делу подойти правильно, то… да, это казалось самым разумным. Потом наступило время обеда. Спагетти в моей тарелке лежали слипшимся комком, и мне пришлось изрядно поработать вилкой, чтобы разлепить их. Потом я добавил мясного соуса, залил все кетчупом и отправил большую порцию спагетти себе в рот. Ниссе сидел со мной за одним столом, но подальше. Вдруг я заметил, что он принялся скручивать из салфетки что-то похожее на кулек. Потом он надел его на голову, как колпак, и, издевательски улыбнувшись мне, запел: Вот Стефан наш, славный малый, Конюхом он был удалым… Я почувствовал, что по цвету сейчас вот-вот сравняюсь с кетчупом из своей тарелки, и открыл рот, чтобы крикнуть Ниссе, чтобы он заткнулся. Да только я совсем забыл, что рот у меня до отказа набит спагетти с мясным соусом, и стоило мне его открыть, как все вывалилось наружу. Полупережеванная желтокоричневая масса с чавкающим звуком шлепнулась обратно в тарелку. – Ох, Оскар, – вздохнула Ульрика и протянула мне еще одну салфетку. – Запомните, когда я ем, я глух и нем, – обратилась она ко всем. – Чтобы в следующие пять минут была абсолютная тишина! Это были, наверное, самые долгие пять минут в моей жизни. А когда Ниссе уплел свой обед и встал из-за стола, он помахал мне на прощание рукой. С зажатой в ней салфеткой. Бабушкины «Гавайи»