Kerstin Lundberg Hahn lyckokakan Перевод со шведского Е. Ю. Савиной Original title: Lyckokakan Text © Kerstin Lundberg Hahn 2013 Cover & Illustrations © Maria Nilsson Thore 2013 First published by Raben & Sjogren, Sweden, in 2013. Published by agreement with Raben & Sjogren Agency © Савина Е.Ю., перевод на русский язык, 2017 © Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2017 Обыкновенный Оскар В своей семье я единственным, кого можно назвать более-менее нормальным. Я среднего роста, довольно симпатичный, неплохо играю в футбол и учусь не хуже других. Ну а имя у меня самое обычное, какое только можно придумать для мальчишки: Оскар. А вот как обстоят дела с моей семьей. Начнем с папы Эдварда. Он делает гитары. Да-да, именно так, вы не ослышались. Гитары у него получаются что надо. Но, вообще-то, папа мечтал стать оперным певцом. У него потрясный голос. К сожалению, папа не учился в оперной школе… или как там это называется. Но к месту и не к месту он все равно всегда старается щегольнуть своим оперным голосом. Особенно там, где, по его мнению, хорошая акустика. Хорошая акустика – это когда голос разносится эхом. Для этого подходят места с высокими потолками и каменными стенами: церкви, например, подземные переходы, некоторые музеи. Или школьная лестничная площадка. Мой класс находится на втором этаже, и туда ведет старая широкая лестница с каменными ступенями. И вот там-то, на этой лестнице, оказывается, самая лучшая акустика. Как-то раз на днях мы с папой вышли вместе из дому. Перед школьными воротами я помахал ему рукой, но он последовал за мной. – Пап, – сказал я ему, – я же почти пришел. Тебе дальше идти не надо. – Ну да, да, конечно, – пробормотал он и потянул на себя тяжелую входную дверь. Несколько моих одноклассников прошмыгнули мимо нас в приоткрывшийся проем. Мы были уже на середине лестницы, когда папа сделал глубокий вдох и восхищенно присвистнул: – Да здесь просто замечательная акустика! Прямо как в Миланской опере. – Нет, только не сейчас, – прошептал я, подняв на папу умоляющий взгляд. Но он ничего не слышал. Я подозреваю, что он просто притворялся, что ничего не слышал. Папа открыл рот и запел: – М-о-о-о-ре, м-о-о-ре… Все, кто был на лестнице, замерли, будто превратились в ледяные статуи. Сначала ребята пораскрывали рты от изумления, а потом принялись хихикать – все, кроме Йеппе из параллельного класса. Тот стоял, склонив голову набок, и счастливо улыбался. Я был единственный, кто продолжил решительным шагом восхождение по лестнице. Но внутри, мне казалось, я тоже превратился в ледяную статую. В этот момент из учительской появилась Ульрика, наша классная руководительница. Услышав пение, она тоже замерла и осталась стоять, прижимая к себе синюю папку и улыбаясь папе. Когда папа закончил петь, Ульрика так ему зааплодировала, что чуть не выронила свою папку. Йеппе тоже аплодировал. Другие ребята хихикали и косились на меня. – Всем привет, – как ни в чем не бывало улыбнулся папа и стрельнул глазами в сторону Ульрики. На короткое мгновение он даже взял ее за руку со словами: «Вверяю вашим заботам моего сына». Потом он кивнул мне на прощание и запрыгал через ступеньку вниз по лестнице. Напевая. От его пения дрожали стены. Но это еще ладно. А вот зачем он пытался флиртовать с Ульрикой? Этого я никак не могу понять. Вообще-то, папа никогда не флиртует всерьез с кем-то еще потому, что он очень любит маму. Это, конечно, хорошо, но все же у всего есть свои пределы. К примеру, разве можно целовать маму прямо в губы посреди улицы? Или в супермаркете? Как, например, случилось в кондитерском отделе в прошлую субботу. Я стоял у витрины с моим другом Хьюго, вполне обычным, нормальным парнем. Мы выбирали между сюризаром[1] и лакричными палочками, когда вдруг папа неожиданно обнял маму, чмокнул ее прямо в губы и сказал так громко, что уж точно все вокруг услышали: – Ты для меня самая лучшая конфетка! Чмок-чмок! Просто удивительно, как я только не умер тогда от стыда! Мою маму зовут Лотта, и она совсем не такая, как папа. Она не поет (если только в ванной). Она… танцует. Танцует мама все подряд: вальс, польку, танго, самбу, фламенко, сальсу, африканские танцы, хип-хоп, буги-вуги, танец джаз, брейк-данс, свободные танцы… в общем, все, что только можно. Этим она занимается в свободное время. А так она парикмахер. Поэтому мама всегда классно выглядит. По части прически это уж точно. Но вернемся к танцам. В конце прошлого учебного года у нас была школьная дискотека. Моя мама была в числе родителей, которые должны были присматривать за нами. Когда Мариам из моего класса упала и ободрала коленку, мама тут же подскочила к ней с пластырем и помогла ей. Но потом… да, потом кому-то пришло в голову поставить нечто вроде хип-хопа, и мама сразу преобразилась. Она сдернула с Хьюго кепку и, надев ее задом наперед, решительно двинула в центр танцплощадки. Там она принялась двигаться по кругу, подпрыгивая и дергаясь, как робот. Грудь у нее подскакивала, а волосы разлетались во все стороны. Хьюго стоял и только ухмылялся. Остальные же откровенно ржали. Мама, верно, решила, что это ребята так обрадовались ее умению танцевать. Я же так не думаю. По дороге домой я спросил маму, зачем она устроила весь этот цирк. Она рассмеялась и, хлопнув меня по спине, сказала: – Эх, старик, ничего ты не понимаешь. Даже если ты уже стал взрослым, иной раз так здорово поймать драйв. Ловить драйв от того, что ты кажешься смешным… нет уж, увольте. Лучше я тогда совсем не буду становиться взрослым. Бабушку тоже можно считать членом моей семьи. Она живет рядом с нами, в соседнем дворе. Я с ней часто вижусь. Иногда, когда мама и папа задерживаются допоздна на работе, я у нее ужинаю. Вот за бабулю мне никогда не приходится краснеть, как за маму или папу. Правда, она почти совсем глухая, поэтому на мои вопросы иногда дает весьма странные ответы. – Можно я возьму еще пастилы? – спросил я как-то раз у нее дома. – Ты тоже очень милый, – ответила бабушка и обняла меня. Ну что ж, ничего страшного тут нет. Я взял пастилы, и было как-то приятно думать, что твоя бабушка считает тебя милым. В другой раз я спросил ее, плавала ли она на корабле. Это было мое домашнее задание. – Что бы я делала, если бы была королем? – удивленно переспросила бабушка. – Я бы тогда открыла в замке гостиницу для туристов. А ты бы что сделал? В тот раз мы долго болтали, придумывая разные классные вещи, которые можно сделать, если ты король. И не было ничего страшного в том, что бабушка расслышала меня неправильно. Вообще-то у бабушки есть слуховой аппарат, но она не любит им пользоваться. Она утверждает, что умеет читать по губам. В таком случае читает она как-то очень небрежно. Как-то раз я самостоятельно полез за банкой кофе, но, открыв ее, обнаружил в ней корицу. – Бабуль, а здесь нет кофе, – сообщил я. – В банке – корица. – Хочешь помыться? – улыбнулась бабушка. – Что? – не понял я. Но бабуля была уже в ванной – включила кран и достала пену для купания. Похоже, она абсолютно убеждена в том, что все правильно понимает из того, что ей хотят сказать. Но в то же время бабушка у меня очень хорошая, поэтому у нее все всегда получается здорово. В тот вечер я долго мылся в бабушкиной ванне. Пена чудесно пахла земляникой. Я лежал в ванне и, шевеля большими пальцами ног, размышлял, насколько в действительности сложно читать по губам. Я подул на мыльные пузыри и беззвучно произнес: «В банке – корица, в банке – корица…» Действительно, это сильно смахивало на «в ванне помыться, в ванне помыться…».