«Сюй Чанфу, менеджер авиакомпании, перевозил наличность и незарегистрированные устройства для террористической организации “Контранет”. В прошлом году он был осужден и приговорен к смертной казни. Вчера в одиннадцать часов пятнадцать минут приговор был приведен в исполнение, после чего многоуважаемый главный прокурор сказал…» «Было обнаружено и заблокировано еще одно приложение, позволявшее членам запрещенной организации “Контранет” связываться между собой для проведения акций…» «Участились случаи кражи денежных средств с персональных чипов. Злоумышленники действуют в людных местах…» «Как заявил министр общественной безопасности, западные агенты хотят нарушить порядок в нашей великой стране. Но мы им не позволим! Если вы стали свидетелем противоправных действий или подозреваете, что кто-то из ваших знакомых связан с террористами, просим немедленно отправить тревожный сигнал через личный кабинет вашего чипа. Всем партийным товарищам и многонациональному народу страны следует теснее сплотиться вокруг ЦК КПК и бороться за мир в нашей стране. Слава Коммунистической партии Китая!» Здесь Соню точно не получилось бы отмазать, и как у людей в таких условиях хватало смелости протестовать, Павел понять не мог. – «Тот, кто уверен в своей правде, не знает страха и сомнений», – сказал однажды Елжан, в точности процитировав отцовский «Путь». Три раза в неделю в центре проводились учения. Павлу и другим выдавали деревянные палки, и они, как могли, отбивались от воображаемых радикалов. Правда, чаще попадали по себе и соседям в строю. Время от времени кто-нибудь вопил от боли и матерился, к нему тут же подскакивал инструктор и требовал, чтобы пострадавший матерился на китайском, ведь он приехал не куда-нибудь, а в Китай. Свои учения были и у инструкторов. И в дождь, и в начинающийся снег они бегали в полной амуниции вдоль сетчатого забора в компании оснащенных камерами безголовых роботов-собак, похожих на тонконогих инопланетных монстров. Затем разбивались на пары и отрабатывали приемы обезвреживания террористов, но уже не палками, а настоящими дубинками. Первого октября в честь столетия со дня образования КНР инструкторы устроили целое шоу, а после вместе с «учениками» торжественно обошли корпуса три раза, держа в руках флаги и выкрикивая лозунги, – как будто они маршировали по Тяньаньмэнь. Еще в учебный центр приезжали партийные начальники. Сунув большие пальцы за ремень, они ходили вдоль бараков, а инструктора семенили рядом и что-то тихо объясняли, сопровождая речь мелкими кивками. Начальники кивали редко, со значением, и большое внимание уделяли чистоте пешеходных дорожек. Ботинки у них были блестящие, красивые, а погода стояла премерзкая. Поэтому перед каждым визитом Павлу и прочим вручали грабли, метлы, тачки, и вместо тренировок они чистили территорию, в ужасной спешке разгребали недельные завалы листьев, смешанные с грязью. Павел подошел к одному из инструкторов и предложил устраивать уборку регулярно, ежедневно или раз в два дня, раз уж нет уборочных машин. Составить список дежурных, так и объем срочной работы уменьшится, и центр всегда готов к проверкам. Но его молча выслушали, отправили восвояси, и всё продолжилось в прежнем режиме. Недели через три после прибытия всем новичкам имплантировали чипы. Павел сидел, прижав подбородок к груди, и ждал вспышку резкой боли, красных пятен в глазах. Но ему просто мазнули спиртом, кольнули в ямку под затылком, что-то тихо хрустнуло, доктор спросила, как Павел себя чувствует, велела не играть в онлайн-игры и не водить машину в ближайшую неделю, выдала брошюру и направила в хранилище за планшетом. В брошюре были популярно описаны симптомы, при возникновении которых следовало срочно обратиться к врачу, а также дежурный перечень запретов и предупреждений. – Чип уже новый? – спросил Павел, помня о своей разработке. Улыбнувшись, медсестра кивнула, и вслед за ее головой слегка качнулся кабинет. Оказавшись в коридоре, Павел хотел спуститься в подвал – от предвкушения выхода в сеть подрагивали руки, – но голова вдруг закружилась, и пришлось сесть. Мир вокруг остался тем же, но в то же время немного изменился, свет и краски стали ярче, коридор и люди, ожидавшие в нем, – выпуклее и четче, и от этого Павла затошнило. «Ничего, братец, привыкнешь», – кто-то хлопнул его по плечу, и даже не было сил, чтобы отмахнуться или взглянуть, кто это сказал. Звуки тоже стали иными, громче и другой тональности, как будто выкрутили частоты у колонок. Спустя какое-то время он заставил себя встать – через полчаса он должен был оказаться в классе, – придерживаясь за стену, добрался до лифта и спустился в хранилище, где ему отдали арки и планшет. Набросив куртку, Павел вышел во двор, подгоняемый приступами тошноты. Над ним серым пластом нависло небо, откуда спускались редкие и колкие снежинки, больше похожие на крупинки льда. Голые деревья вдоль проезжей части изогнулись, мелко подрагивая, как на сбоящем экране, а дорожка, когда он взглянул на нее, стала приближаться и извиваться, отчего Павел чуть не упал. Он опустился на лавочку у входа в корпус, просто дышал, закрыв глаза, и тело его растеклось в пространстве, истончилось, пропуская сквозь себя порывы ветра. Планшет сам подключился к чипу, и в очках появился сине-белый личный кабинет, где уже ждал идентификационный номер, аккаунты разрешенных соцсетей и мессенджеров, отчет о состоянии здоровья, социального рейтинга и счета – все время, что Павел провел в лагере, «Диюй» начислял ему зарплату. Поверх кабинета наслоились новости, реклама, развлекательный контент – щекастые русские в китайском ресторане с субтитрами: «Такое ощущение, что до Китая мы не ели!», китаянка с отбеленной кожей улыбалась, демонстрируя «новые улучшенные виниры специально для вас», на другом инфослое анимационный заяц бежал с рулоном «супермягкой» туалетной бумаги, и та развевалась на ветру, как лента у гимнастки. В наушнике рассказывали что-то о скидках на продукты в местной сети супермаркетов; мужской голос быстро перечислял цены на рыбу, орехи и приправы; в углу замигала кнопка «Нажми и выиграй миллион!», и Павел не мог найти, на что нажать, чтобы всё это отключить. Быстро устав от информационного напора, он перевел арки в спящий режим. Девушка, заяц, новости и погода исчезли, осталась лишь строка, усевшаяся на горизонт в два ряда: «Учитель Лин сказал: мы строим правовое государство и каждый гражданин Китая должен заботиться о безопасности других и развитии страны». На миг Павлу показалось, что иероглифы – пластиковые алые громады, установленные за корпусами центра и колючей проволокой – и в самом деле реальны и все их видят. Но они исчезли, стоило снять очки. Когда Павел надел арки снова, на горизонте уже пламенела цитата Мао. После чипирования Павлу разрешили выходить за территорию и гулять по Хэйхэ. В первый раз он обошелся без автобуса и двинулся до центра пешком, дворами, встречая лицом налетевшую метель. Окраина была застроена восьмиэтажными панельками с застекленными балконами. Тут и там висели объявления – предлагались маникюр и массаж на дому. У подъездов лежали мешки с мусором, некоторые были с песком и осколками плитки – кто-то вытащил остатки своего ремонта. Вдоль стен выстроились велосипеды, запорошенные ржавчиной. Их даже не пристегивали – незачем, кому такое надо? Посреди одного из дворов, у детской площадки, стояла одноэтажная частная хибара с огородом, обнесенным частоколом. В окружении многоэтажек она выглядела сюрреалистично, будто Китай столетней давности вклинился третьим слоем между реальным миром и допреальностью с картой навигатора и красной нитью новостей от КПК. В седом от пыльной коросты окне показалась бледная фигура. Повеяло камышами, застоявшейся водой и сладковатой гнилью, и Павел заторопился прочь. В честь выходного дня центральную пешеходную улицу заполнили продавцы еды и сувениров. Съесть предлагали всякое: куриное филе в панировке, сосиски, тофу, холодные пласты лапши с начинкой, чуррос, шашлычки и фрукты в золотистой карамели, нанизанные на палочки. На крыше торгового центра «Хуафу», расцвеченного реальной и виртуальной рекламой, озирался и махал рукой гигантский генсек Лин. По зданию напротив ползла строка: «Коммунистической партии Китая – слава!». Рядом в бочке с углями торговец пек бататы, а в самодельной печке, похожей на кастрюлю с приваренной трубой, торчащей вбок и вверх, жарили семечки в песке. Стояли манекены в шубах всех фасонов, их голые пластиковые ноги утопали в свежем снегу. Павел впервые видел столько шуб – в Москве даже зимой ходили в пуховиках, натуральный мех донашивали старики и проститутки, и выглядел он по меньшей мере странно. Улыбчивая девушка продавала баоцзы[22], но стоило Павлу подойти к ней и попросить один, как она исчезла, превратившись в указатель, ведущий к магазину поодаль. Павел торопливо огляделся, но никто не обратил внимания на его ошибку. Туристы расхаживали между ларьками, столами и тележками, щупали шубы, лузгали семечки, ели орехи и шашлычки на палочках, громко читали названия магазинов, подписанные по-русски и с массой ошибок. Один, невысокий, широкий и округлый, будто немного приплюснутый сверху, покачивался в объятиях китаянки и громко обещал свозить ее в Екатеринбург. Китаянка терпеливо улыбалась и кивала. Бежал заяц, туалетная бумага реяла по ветру, женщина в национальном костюме звала Павла в местный музей, генсек Лин покачивался на крыше «Хуафу». «Союз Азиатских Государств, – пел женский хор. – Дружба прекрасных стран, надежда мира, рассвет цивилизации и светоч…», «Лепешки с пылу с жару!» – и Павел уже не понимал, реальны ли эти голоса или же звучат в наушниках. Но даже когда он вынул их и снял очки, реальность ускользала от него, он будто находился в фильме или ролике на Youku. Мир немного плыл и видоизменялся, подернулся радужной, как блики от экрана, пленкой. С тех пор в город Павел выбирался только за едой – больше в Хэйхэ делать было нечего. Он ехал до центра в автобусе: при входе смотрел в камеру у кабины водителя и видел в уголке очков, как списываются деньги за проезд. Доехав, пробегал по улицам, стараясь не смотреть на рекламу и туристов, не обращать внимания на шубы и полупрозрачного генсека Лина, что махал над площадью рукой. От мельтешения и вспышек у Павла ужасно болела голова, но отключить рекламу и партийные сообщения было невозможно даже за доплату. Улыбчивая девушка с пирожками теперь поджидала его и в лагерном дворе: «Дорогой Чжан Баолу, 15 декабря вы интересовались нашими пирожками. Пожалуйста, взгляните на расширенный ассортимент…», а ее тщедушное тело продувало снегом. Госчипы оказались не так уж хороши. Созданный командой Павла код превратился в неистребимого спрута: вся раздражающая реклама, показанная персонально, с учетом текущего местоположения и предпочтений владельца чипа, пропаганда, разводки на деньги, постоянные запросы о состоянии здоровья и счёта в итоге были его собственным творением. Участвуя в проекте, Павел представлял всякое, но не думал, что его работа будет использована для точечной рассылки спама и мошеннических схем. Значение его работы съежилось до пирожков, лотерей и туалетной бумаги. Шел третий месяц, на носу был Новый год, а Павла всё не выпускали. Нет, он знал, что какое-то время ему, как и всем приехавшим работать, нужно провести в «школе адаптации». Но почему тянули? В конце концов, его отец был гражданином Китая, он сам – не мусульманин, его ждет важная работа. Несколько раз он звонил в главный офис «Диюя», где его ласково убеждали, что всё идет своим чередом и место остается за ним. Но как же запуск российских чипов и новой прошивки для китайцев, как же необходимость довести новое ПО на месте? Всё же срочно было, главному офису требовался специалист, – а теперь никто и никуда не торопился. По новостям показывали пробные запуски в России, улыбающиеся лица москвичей и петербуржцев, которым уже вживили чипы. Генсек Лин и президент Енисеев игнорировали обвинения в нарушении прав человека и с радостью выслушивали по телемосту истории успеха простых русских и китайцев, как будто тот успех был как-то связан с чипом. Наверное, подействовал звонок в «Диюй», когда Павел в отчаянии потребовал соединить его с русским филиалом, – хотел спросить у Маршенкулова, в чем дело, но сам набрать не мог: звонки за границу не были ему доступны. Примерно через неделю в его комнату вошел охранник, бросил на кровать одежду, в которой Павел приехал, и велел переодеваться. Через четверть часа сборов и прощаний с новыми приятелями Павла уже везли к ближайшему вокзалу, откуда уходил поезд в Пекин. 2 Квакнул таймер. Соня раздраженно его сбросила: картошка подгорала, шипя и плюясь кипящим маслом, пришлось отдирать почерневшие дольки от исцарапанного дна сковороды. Но очки не успокоились, следом за таймером автоматически высветилось прочитанное сообщение от хозяйки квартиры, повисло, тревожно подрагивая, над сковородой: «Софья, где плата за этот месяц?? уже двадцатое число». Соня должна была перечислить десятого, но денег так и не нашла. Работы тоже не нашлось, даже в забегаловки вроде «Макдоналдса» ее не брали. Говорили: «Мы вам перезвоним» – и пропадали. На крытом рынке в Выхино ее приняли лучше, дали испытательный срок. На третий день этого срока владелец точки, румяный черноусый Азат, пахнущий чесноком и спе- циями, подкараулил Соню в закуте за прилавком и подошел так близко, что она мигом почувствовала всю крепость его намерений, и сбежала. Даже денег за отработанные дни не попросила. Таймер настойчиво звякнул снова. Вспомнив, зачем она его установила, Соня бросилась в ванную, где на стиральной машинке лежала пластиковая палочка. Ее край пересекали две неуверенные розовые полоски. В прошлый раз Соня списала всё на бракованный дешевый тест. Как списывала задержку месячных на стресс, непереносимость кислого на проблемы с желудком, а смены настроения и сонливость на осеннюю хандру, потерю работы и расставание с Пашей. Но вероятность того, что бракованными окажутся три теста подряд, купленные в разных местах, была равна нулю. А ведь Валерка прав, скоро ее и правда разнесет. Сперва Соня позвонила Паше, но его номер был заблокирован и не обслуживался. Тогда она написала ему сообщение. Отправить не смогла: мессенджер, тонкой рамкой наслоившийся поверх кухонных шкафов, стал красным, возникла надпись: «Интернет-соединение отсутствует». Соня вышла в коридор, проверила кубик роутера, воткнутый в розетку, и лишь потом поняла, что не заплатила за интернет и только что его лишилась. А мобильный интернет она отключила сразу как уволилась, он жрал слишком много денег. И эта ее глупая гордость… Кто, спрашивается, тянул за язык отказаться от помощи, когда Паша предлагал? Теперь что? Оставить залог хозяйке, с голым задом ехать в Костеево, к матери, которая будет каждый день попрекать ребенком «черт-те от кого» и пятью сотнями юаней, высланными на билет. И на аборт не пойдешь, грех-то какой… Соня снова набрала Пашу – номер заблокирован. В квартире было зябко, и Соня постоянно мерзла. Дыша на пальцы, она подошла к окну, прижалась коленями к еле теплой батарее. На глаза попалась черная, с золотыми вензелями визитка Мадины, которая лежала на самом верху вазы со всякой мелочевкой. Вспомнился звонкий хохот и блеск бриллиантов на браслете – только вчера была в центре, и они с Мадиной так посидели хорошо, как лучшие подруги. Какая же она красивая, легкая, и по жизни шла легко, красиво. Ей-то не нужно искать работу и оправдываться за задержку арендной платы… Соня убрала вазу с визиткой на холодильник. «Прости меня, Господи, за мысли мои грешные, – сказала. – Прости меня». Она подошла к иконам и прикрыла глаза, твердя подслушанные у волонтерок строки: «Богородица, благодатная Мария, не имею иной помощи, не имею иной надежды, помоги, аминь, аминь». Поможет ли? Должно помочь, хоть десять раз, хоть тысячу придется повторить. Это чудодейственное свойство Соня открыла для себя недавно. От молитвы неправильность, неисправность внутри нее расправлялась, на время закрывала слепую тоскливую пустоту. Вот и сейчас на каком-то из поклонов и крестных знамений Соня вдруг поняла: это не дитя, это чудо, сотворенное Богородицей в ответ на ее мольбы. Просила же, чтобы Павел остался с ней, – и вот, сбылось. Сделав эти простые выводы, поняв смысл всего, что с ней про- изошло, Соня вновь почувствовала благодать, спокойствие и веру. Она справится, раз это Божья воля. Они с ребенком справятся, с помощью Павла или без нее. И в животе шевельнулось, вторя ее мыслям, хотя она, конечно, знала, что на ее сроке плод был слишком мал для этого. Соня позвонила Алиночке, описала ситуацию, на следующий день собрала вещи – немного, одну спортивную сумку, – накинула зимний пуховик, который был жарким, слишком толстым для середины осени, но в сумку не влезал, и поехала в «Благие сердца». Каждый хоть раз в жизни нуждается в убежище, в этом Соня убедилась за годы работы в центре. Кто только не прятался в стенах «Благих сердец» от себя и своих демонов: студенты и бизнесмены, домохозяйки, военные и даже выгоревшие психотерапевты, давно не проходившие супервизию и подсевшие на виртуал. Теперь пришел Сонин черед. Ей выделили комнату три на три в конце этажа, рядом с женским туалетом. Раньше в ней обитала мрачная девушка с выбритыми висками и татуировкой на лице, фанатка виртуальных игр. Подробностей Соня не помнила, не она ее курировала, и, даже когда приходилось мыть в той комнате полы, пациентка просто лежала на койке и смотрела в потолок. Ни здрасьте ни до свидания, как будто Сони не было. С другими пациентами она тоже не общалась, а недавно выписалась – так же незаметно, как и пребывала в центре. Ненадолго, как сказала по секрету Алиночка, у психотерапевта неутешительный прогноз: Виктория Степановна рассказала за обедом, да ну что ты, при чем тут врачебная тайна, это же мелочь, ничего такого, все и так всё понимают… Теперь на той же койке лежала и смотрела в потолок Соня. В ответ из вентиляции на нее таращилась камера наблюдения, как будто Соня вдруг очутилась в реалити-шоу. Мадина очень обрадовалась Сониному соседству. Беременности она не удивилась, скорее, расстроилась. – Столько красивых девочек рожают рано, – сказала. – Доверяют себя не тем мужчинам. Приходит такой, молодой и красивый, живет с мамкой, работу нормальную искать не хочет, играет в виртуалке. Пися у него выросла, а как доходит дело до ребенка или свадьбы, тут же сваливает, только его и видели. Сначала Соня пыталась объяснить ей, что Паша не такой, что он бы взял на себя ответственность, но он сейчас в Китае по работе, ему никак не дозвониться. Мадина лишь отмахивалась. Знаю я, мол, эти Китаи, просто переехал в другой район и симку поменял, а ты, дура, веришь. Конечно, будь она знакома с Пашей, сразу бы поняла, а так чего доказывать? Вот Соня и перестала, каждый все равно останется в итоге при своем. Кормили в столовой бесплатно, но смены теперь поставили каждый день. На редкие собеседования Соня надевала просторные платья, хотя еще не было и намека на живот. Ей все время казалось, что эйчар посмотрит на нее, даже сквозь нее, и сразу всё поймет, скажет что-то вроде: «Ну что же вы приехали? Беременных мы не берем». Но она была уверена, что найдет работу. Хотя бы месяц-два перетерпеть в центре, а там что-нибудь придумается. Может, у знакомых найдется место, хотя бы временное, – уже неплохо. «Контрас» на связь так и не вышли. Вечер и утро – временные дыры, полные безделья – заполнил храм. Соня ходила на каждую службу, просто так, садилась на скамью в углу и выпускала в ладанный полумрак всю тяжесть дня. Думала о Паше (Господи, храни раба твоего Павла, где бы он ни был), о погибшем Руслане, чье изломанное тело на веревке никак не шло из головы (помилуй и спаси раба твоего Руслана, упокой его душу, ни одна цель в мире не заслуживает смерти), о тошноте с утра, о животе, который рос (Господи, Господи, умилосердися надо мною, грешной рабой, услышь, прошу). После молитвы дышать становилось легче, ощутимей пахло ладаном и талым воском. Белесое декабрьское солнце изредка стреляло в прорезь под куполом, и луч рассекал храмовый зал по диагонали, как светлый знак, что всё будет хорошо. Так Соня и жила от дня ко дню, лишь настоящим, и отмирала суета. Честь и поклонение тебе, Пресвятая Мать Божия, во веки веков, аминь. Это помогало. Где-то через месяц-полтора пребывания в центре с Соней связалась хозяйка квартиры в Кузьминках. Сказала, что сломан холодильник, хотя тот был в порядке, когда Соня съезжала. Денег потребовала много, на эту сумму можно было купить такой же, только новый. Всё это походило на откровенное вымогательство, да и почему поломка обнаружилась спустя столько времени, тоже не было понятно. – Я всего лишь отключила функцию автозакупки, – с отчаянием объясняла Соня. – Хотите, приеду покажу? Или вы сами сейчас нажмите на экран на дверце, в правом верхнем углу выберите шестеренку… Но всё было тщетно, Соня будто говорила с виртуальным помощником в сети – слышала в ответ одно и то же: – Ты его сломала, не работает ничего, и я пойду в полицию, завтра же пойду, ты поняла? Хозяйка выплевывала эти слова так, что Соня поняла: пойдет, еще как пойдет. Как знала, что Соне там нельзя светиться. – За преждевременное расторжение договора тоже полагается неустойка, вообще-то, – сказала она в конце звонка, и живо представились ее намазанные алым губы и недовольный прищур. – Нужно уведомлять за месяц, не позднее. Где я под Новый год жильцов найду? Соня выключила очки, вышла из палаты в коридор и прогулялась на другой конец этажа. Там, у зарешеченного окна, ютились два кресла и столик со стопкой древних, двадцатилетней давности журналов с закрученными расслоившимися углами. На обложке верхнего выцветшие красотки позировали на берегу моря – наверное, то было море. Поверх вилась надпись: «Отпускное настроение». А за окном выпал снег. Он наконец не таял, улегся первым слоем, блестящий на солнце и нежно-голубой в тени. На проезжей части между корпусами его уже смяли машины, превратив в кисель, который становился грязнее у шлагбаума. На территории было очень тихо, в центре тоже все разбрелись по комнатам, закрыли двери, и Соня осталась на этаже одна. Вдвоем, поправила она себя, погладив живот. Как ей казалось, он уже немного выступал. Она опустилась в кресло и стала листать про «отпускное», разглядывая картинки. Вот она, жизнь: курорты и купальники, драгоценности и каблуки, лоснящиеся точеные тела, как у Мадины. У Сони своя, не глянцевая жизнь: беременность, отеки ног, секущиеся волосы, работа, хлорка, половые тряпки, наверное, Костеево. «Живи ее», как говорят «контрас». Но как жить, если по всем фронтам обложен? Денег не осталось даже на проезд. Соня будто описала еще круг в воронке, скатившись ближе к дыре на самом дне. И что делать теперь, что? Вечный вопрос. Господи, помоги, пожалуйста, помоги мне, Господи… – Ты рано сегодня. Сейчас на смену? Мадина опустилась в соседнее кресло, расправила складки халата, в вырезе которого на смуглой коже поблескивал бриллиантами кулон на едва видимой цепочке. Носить украшения и свои халаты в центре не разрешали. Но правила были написаны для таких, как Соня, а не для Мадины. – Нет, у меня вечером.