– Ну, люди удивились, потому что Барон… – Петрович кашлянул, – в общем, не по чину ему общаться с Малыгиным. Ты же знаешь, что о нем говорят… Опалин знал, что человек, которого никто не называл по имени или фамилии, а только по прозвищу, являлся одним из постоянных посетителей бегов – и, пожалуй, это была единственная точная информация, известная о нем. Прошлое его было покрыто густейшим мраком. Ходили слухи, что во время Гражданской войны он командовал отрядом и чуть ли не заживо закапывал красных, а потом оказался на стороне красных и с удвоенным рвением принялся истреблять белых. Впрочем, находились и такие, кто утверждал, будто Барон и мысли не имел участвовать в войне на какой бы то ни было стороне и благополучно отсиделся дома, запасшись необходимыми справками от врачей. Теория о мирном характере Барона, однако, плохо стыковалась с тем фактом, что этого человека остерегались окружающие и, как хорошо было известно, боялись даже преступники, при том что сам он – по крайней мере официально – никогда ни в чем замешан не был. Также о нем говорили, что едва ли не единственным нынешним его интересом являются лошади и что на этой почве он якобы имеет доступ даже к самому Буденному. Он ходил на скачки, делал ставки, порой выигрывал или проигрывал крупные суммы, и все – с одинаковой невозмутимостью. Его хорошо знали коннозаводчики и специалисты из мира, который вращается вокруг всего, что связано с лошадьми, причем не просто обменивались с ним мнениями, но и прислушивались к его замечаниям. Одевался Барон как денди или европейский франт, и никто никогда не видел его в толстовке или какой-нибудь кургузой кепке. Дворянином он не был и никакого титула не имел, но, глядя на него, большинство почему-то не сомневалось, что именно так должны выглядеть настоящие дворяне. Некоторые люди, гордящиеся своей проницательностью, предсказывали, что столь заметный и весьма выделяющийся среди советских сограждан человек непременно плохо кончит, но время шло, кое-кто из предсказателей загремел в тюрьму или в ссылку, а Барон как ни в чем не бывало посещал бега, разговаривал с теми, кого считал достойными беседы с собой, и разъезжал в наемном экипаже, кучер которого так и звался – «баронов лихач». Автомобилями Барон по неизвестной причине пренебрегал, а про трамваи или автобусы даже не стоит говорить: в его мире их не существовало. В каком-то смысле он был легендой, но легендой опасной или, по крайней мере, не сулящей ничего хорошего. Неосмотрительные личности, которые в прошлом пытались тем или иным способом ему напакостить, быстро обращались в совершенное ничто, и Опалин достаточно слышал об их бесславной судьбе, чтобы понимать, с каким противником ему приходится иметь дело. – Это интересно… – протянул Иван, осмысляя то, что ему сказал Петрович. – Зачем Барону Софья Левашова? – Действительно, – с подозрительной легкостью согласился напарник. – Зачем мужчине может понадобиться женщина? Несколько минут Опалин обдумывал реплику Петровича. – Нет, – объявил Иван наконец, тряхнув головой. – Если бы Софья была любовницей Барона… извини, но Богдановский вылетел бы из окна гораздо раньше. Слушай, ты хорошо знаешь историю империалистической войны? В ответ его собеседник выкинул фокус: он стал по стойке «смирно» и отдал Опалину честь. – Вольноопределяющийся Логинов к вашим услугам, – объявил Петрович, по-военному четко артикулируя каждое слово. – Вольноопределяющийся? То есть ты добровольцем пошел? Не знал. – Опалин потер подбородок. – Слушай, когда русская армия взяла Львов? – В начале войны, в 14-м году, – удивленно ответил Петрович. – В августе, по-моему. Слушай, к чему ты это спросил? – Да так, – загадочно ответил Иван и стал рыться в бумагах на своем столе. Достав дело об убийстве в парке Горького, он открыл его и перечитал один из протоколов. – Вот что, – объявил Опалин, убрав бумаги обратно в папку и хлопнув по ней ладонью. – Устрой-ка мне встречу с Бароном. Петрович помрачнел. Честно говоря, этого он опасался больше всего. – Ваня, нет. – Петрович! – Даже не проси. Тебе нужно что-то у него узнать? Тогда пойду я. Ты не пойдешь. Нет, Ваня! Я же знаю тебя: ты перво-наперво с ним разругаешься, а Барон… ты никогда не имел дела с такими, как он. Заполучить такого врага – это хуже смертного приговора, уж извини, что говорю как есть. Скажи, что тебе нужно, и я постараюсь помочь. – С какой стати я должен его бояться? – проговорил Опалин после паузы. – Дело не в том, чтобы бояться, а в том, чтобы не терять головы. Я когда-нибудь давал тебе плохой совет? Опалин не был злопамятен, но мог легко ответить «да» и припомнить массу случаев, когда Петрович оказывался не прав; но что-то – может быть, уважение к старому товарищу – удержало его. – Так вот, Ваня, – продолжал Логинов, – очень тебя прошу: не приближайся к нему. Хочешь что-то узнать у него – не вопрос, давай я займусь этим. – Ну хорошо, раз ты настаиваешь, – проворчал Опалин и, потерев руки, стал излагать свою версию. Когда он умолк, ошеломленный Петрович полез за папиросами, но затем передумал и сунул пачку обратно в карман. – Но если то, что ты говоришь, правда… Это означает четыре убийства. – Пять, – поправил его Опалин. – Не знаю, где сейчас прячется Перель, но я ему не завидую. Первым был Евгений Богдановский – не потому, что жил с Софьей, а потому, что именно из-за него она оказалась в парке, где ее убили. Затем Барон пошел по списку тех, кто мог ее убить и изувечить тело. Заметь, он даже не стал утруждать себя выяснением, кто именно из них виновен. – Это вполне в его духе, – усмехнулся Петрович. – На войне он тоже убивал всех без разбору. Что именно я должен у него узнать? Опалин объяснил. – Сошлись на меня, и вообще – ему должно быть известно, что я расследую убийство Софьи. Можешь быть с ним настолько откровенным, насколько сочтешь нужным. – Хорошо, – кивнул Петрович. – А что насчет убийства на Пречистенке? Удалось узнать что-то новое? – Есть кое-какие соображения, – ответил Опалин. – Я поговорил со следователем Фриновским и сделал пару запросов. Похоже, что у нас необычная банда, и это очень плохо. – В каком плане необычная? – осторожно спросил Логинов. – И как банда вообще может быть необычной? – Они не уголовники. Именно поэтому все твои информаторы ничего не смогли сказать по поводу Пречистенки. Если верить Фриновскому, то же самое было в одесском деле, когда убили бывшего нэпмана с семьей. И там тоже было что-то вроде спрятанного клада. – Опалин прищурился. – Те, кого мы ищем, действуют очень своеобразно. Они не размениваются на мелочи, а упорно выискивают… как бы сказать… крупную добычу. Затем выбирают время, убивают всех, кто находится в доме, забирают ценности и исчезают. – Постой, постой, – живо возразил Петрович, – но ты забываешь, что мало убить, ограбить и скрыться. Извини, но награбленное надо где-то сбывать, иначе вся затея не имеет никакого смысла. – И тут у нас новая проблема, – усмехнулся Опалин. – Смотри: ни одна похищенная в Одессе вещь нигде не всплыла. С Пречистенкой – то же самое, а это значит что? Либо они умело переплавляют и переделывают украшения, либо у них есть выход на заграницу. То есть имеется либо хороший ювелир, либо кто-то, кто все это вывозит. – Ну, допустим, ты прав, – пробормотал Петрович, хмуря брови. – Но все же… Ты говоришь, они не уголовники, но то, как они убивают людей… и детей… Слушай, а может быть, они бывшие военные? Помнишь, нянька говорила про военную выправку… – Я ей не верю, – сказал Иван, и шрам на его виске дернулся. – Почему? – Не знаю. Не верю, и все. Чего-то она темнит. Меж тем в другой части Москвы гражданка, о которой шла речь, надела новое платье – голубое в мелкий горох, – повертелась перед зеркалом, повязывая поясок, и сказала матери, что пойдет купить себе берет. – Чаю захвати, а то у нас чай кончился! – крикнула мать ей вслед. В доме напротив Володя Смолов тяжело вздохнул. Он недавно плотно поел, и ему не улыбалась мысль таскаться за объектом по магазинам и делать вид, что он тоже стоит в очереди или собирается что-то купить. – Давай я за ней прослежу, – предложил Казачинский. – Нет, – коротко ответил Смолов. – Тебе оружие не положено, а мало ли какая может быть ситуация… Он воинственно надвинул кепку на лоб и вышел из комнаты. Через несколько минут Казачинский увидел, как его напарник с независимым видом идет по улице следом за Варварой, которая двигалась к трамвайной остановке. Девушка стала в хвост очереди граждан, ожидающих трамвая (как было тогда принято). Смолов занервничал. Транспорт переживал час пик. Володя представил себе переполненный вагон, смачные перебранки между пассажирами и рефлекторно втянул живот, чтобы занимать меньше места. Трамвай двадцать второго маршрута подъехал буквально через пару минут, и первые по очереди пассажиры стали проходить через заднюю дверь. Смолова оттерли какие-то здоровяки, и оттого он не сразу заметил, что находчивая Варвара вцепилась в какую-то мамашу с младенцем на руках и заботливо помогает ей подняться в вагон через переднюю дверь, в которую имели право садиться льготные категории пассажиров, включая тех, что с маленькими детьми. Раскусив маневр Резниковой, Смолов рванулся вперед, но было уже поздно. Двери захлопнулись, отсекая няньку в вагоне от ее филера. Трамвай покатился по рельсам, набирая ход. Смолов бросился бежать за ним, но споткнулся и упал. – Куды, куды, дурак! – возмутились пассажиры на остановке. – Другой трамвай придет! Не глупи, парень! В трамвае Варвара поглядела в заднее окно, убедилась, что коротышка в кепке остался с носом и, не удержавшись, рассмеялась. Вагон занесло на повороте, и Варвару бросило на соседку – невзрачную девушку в коричневой юбке. Соседка Резниковой сдавленно ойкнула. – Ну вы держитесь за что-нибудь, – недовольно сказала девушка, оборачиваясь к Варваре. – Извините, – ответила та, напустив на себя смиренный вид. В других обстоятельствах она, может быть, не удержалась бы от искушения поругаться, но сейчас от осознания, что она провела муровского сыщика, ей было слишком хорошо, и она решила не портить момент. Трамвай ехал, делая остановки в отведенных для этого местах, и, когда он прибыл к парку Горького, Варвара вышла из вагона. Достав из сумочки пудреницу, она прошлась по лицу пуховкой, затем подкрасила губы, расправила плечи и решительно двинулась к главному входу в парк. Глава 21. У фонтана Скульптор А. Д. Шадр заканчивает большую монументальную композицию «Девушка с веслом», которая будет установлена в центре фонтана на главной магистрали парка им. Горького. «Советское искусство», 17 июля 1935 г. В парке Варвара почувствовала себя свободнее. Вокруг было полно народу, там и сям виднелись милиционеры, которые зорко следили за тем, чтобы порядок не нарушался. «Ничего со мной не случится, – подумала девушка, – мне нечего бояться». Ей было неприятно думать, что она трусит; ладони у нее вспотели, а она терпеть не могла, когда они становились мокрыми. Несколько раз она оглядывалась и, убедившись, что никто за ней не следит, шла дальше. Возле кинотеатра она прочитала афиши и обратилась к немолодому кассиру: – Скажите, пожалуйста, а шестичасовой фильм уже начался? – Да, гражданочка, опоздали вы, – вздохнул тот. – Следующий сеанс в семь тридцать. Будете брать билетик? Варвара сделала вид, что колеблется. – А сколько сейчас времени? – Шесть часов двадцать пять минут. – Тогда я успею еще погулять, – объявила девушка с улыбкой. – Спасибо! Значит, в запасе у нее чуть больше получаса, – и с этой мыслью неторопливым прогулочным шагом она двинулась дальше. Фонтаны в парке начали устанавливать недавно, и Варвара обратила на них меньше внимания, чем на раскинувшиеся вокруг роскошные цветники. «Может быть, он пригласит меня в ресторан…» Но она тут же опомнилась. Сначала он должен понять, что ей можно доверять. Его условия она исполнила в точности: избавилась от соглядатая и пришла в парк к центральному фонтану даже раньше назначенного времени. Она села на скамейку, но ожидание тянулось бесконечно. Чтобы размять ноги, Варвара прогулялась до тумбы с объявлениями и от нечего делать прочитала их все, включая объявление о наборе курсов парного танца. Всего за 35 рублей можно было выучиться танцевать фокстрот, а еще за 35 – танго, бостон и румбу. Запись на занятия производится в канцеля… Солнце зашло за тучу, с реки потянуло прохладным ветром. «Только дождя мне сегодня не хватало», – в сердцах подумала девушка. Она не взяла с собой зонтик и теперь жалела об этом.