– Слежка – это секретная операция, – напомнил он устало. – Посвящать в нее посторонних запрещено. Тем более гражданских лиц… Смолов где? Казачинский открыл было рот, чтобы соврать, что тот отошел поесть, но почувствовал, что ничего у него не получится, что Опалин тотчас же выведет его на чистую воду, и вообще любая ложь только усугубит ситуацию. – У бабы своей, конечно, – проворчал Иван, правильно истолковав колебания Юры. – Р-работнички… – Да она все равно шьет, – жалобно сказал Юра. – Платье… – И что, ничего?.. – Опалин не договорил, но собеседник и так понял, что он имеет в виду. – Абсолютно ничего подозрительного. Никаких угроз… Опалин поморщился. Лиза не сводила глаз с его лица. – У нас осложнения, – буркнул он. – Какие? – Юра весь обратился в слух. – Евгения Богдановского выкинули из окна вниз головой, – нехотя ответил Опалин. – Ну и… не только это, в общем. Если в ближайшие три-четыре дня слежка не даст результатов, придется ее снимать. У нас людей не хватает, понимаешь? Казачинский лихорадочно соображал. Богдановский – любовник убитой студентки, которую в полумраке Нескучного сада перепутали с Марьей Груздевой. Опалин считал, что Софью Левашову убили по ошибке. Но если так, почему погиб Евгений? Юра ничего не понимал. Или убить все же хотели Софью? Но при чем тогда Груздева? – Ладно, я пошел, – сказал Опалин. – А Смолову передай, что когда-нибудь за его шашни ему что-нибудь оторвут. Взрослый человек, должен понимать. Он удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь. – Это и есть тот самый?.. – начала Лиза, покосившись на брата. – О котором ты говорил? Юра кивнул. – Какой неприятный человек, – сокрушенно проговорила девушка. – На нем большая ответственность, – сказал Казачинский. – Слушай, Лиза, спасибо за бритву и… иди-ка ты домой. Мне работать надо. Нет, ну правда… Лиза поглядела на него серьезно, потом легонько поцеловала его в щеку и проследовала к выходу. – У тебя не будет неприятностей? – спросила она, уже взявшись за ручку двери. – Думаю, нет. Пока. И он снова занял свой наблюдательный пост, следя из-за занавески, как девушка в доме напротив шьет себе платье из голубого ситца в мелкий горох. Глава 20. След Кинотеатр «Форум». Первым экраном лучшие звуковые фильмы советского и заграничного производства. В мраморном фойе ежедневно днем – выступление артистов Госэстрады, вечером – джаз-ревю. При театре – кафе-ресторан. Рекламное объявление – Ну, что скажешь, Володя? – спросил уполномоченный Румянцев. Мертвец сидел в одном из передних рядов кинозала. Яркий свет ламп отражался в его невидящих глазах, из угла рта стекала тонкая струйка крови. Военная форма, на петлицах три квадрата – командир роты, стало быть. Фуражка свалилась с головы и лежала на полу. – Два часа максимум, – буркнул судмедэксперт Шаповалов, осмотрев труп. – Похоже на то, что его закололи шилом. – Когда закончился сеанс? – спросил Румянцев у молодой испуганной билетерши, которая обнаружила тело. – Сорок минут назад, – ответила она и заплакала. Шаповалов огляделся. По долгу службы ему приходилось бывать в самых разных местах, но он впервые видел убитого в кинотеатре. Знаменитый «Форум» на Садовой-Сухаревской, 1360 мест, билеты дешевле рубля сюда не достать. И вот, пожалуйста – убит командир Советской армии, зарезан, как кролик, и никто ничего не заметил, пока фильм не закончился и зрители не стали покидать зал. – Гражданка, прекратите рыдать! – заорал на билетершу Румянцев, неожиданно обозлившись на весь свет. – Отойдите куда-нибудь, только недалеко – потому что я с вами еще буду говорить… Бормоча себе под нос ругательства, он стал ощупывать карманы убитого – и напрягся, найдя в одном из них туго набитый кошелек. – 1750 рублей, – озадаченно пробормотал Румянцев, пересчитав деньги. – Но если его не ограбить хотели, тогда что? – Что-то многовато денег для военного, – усомнился молодой оперативник Потапенко. – И вообще… – На волосы его посмотри, – неожиданно подал голос Шаповалов. – При чем тут волосы? – хмуро спросил Румянцев. – При том. Стрижка короткая, но пробор, бриолин… Военные так не ходят. Ряженый это. И, по-моему, я даже знаю кто. – Ты его узнал? – Ваня Опалин недавно фото показывал. Кажется, этот зарезанный – Ларион Карташевский. Ну, тот, о котором говорили, что он за деньги может убить любого… То есть мог. – Стоп, – потребовал Румянцев. – Почему Опалин показывал тебе какие-то фото? Для чего? – Ну, короче, ему для дознания надо было найти четырех человек. Двое – Богатенко и Мазур – уже нашлись в виде трупов. Этот – третий. Кстати, Мазура тоже того… закололи шилом. – Зовем сюда Опалина? – предложил Потапенко. У Румянцева сделалось такое лицо, словно он разом переживал острый приступ желтухи, зубной боли и почечных колик. Судмедэксперт Шаповалов на своем веку видел разное, но тут он все же предпочел отвести глаза. – Никакого Опалина, – придушенным голосом ответил Румянцев и дернул щекой. – Спиридонов! Где этот чертов фотограф… Давай, снимай, чего ты там копаешься! Сочтя свою работу законченной, Шаповалов отправился в туалетную комнату, где вымыл руки, а затем прошел в фойе, где музыканты джазового оркестра, готовясь к выступлению, настраивали свои инструменты. К доктору подошли несколько служащих, которые прослышали об убийстве в зале и были не прочь узнать подробности. – Товарищи, я только судмедэксперт, – отмахнулся Владимир Митрофанович. – Свидетельствую, что труп есть и он не оживет. Все вопросы – к товарищу Румянцеву. «Позвонить Ване или не позвонить? – подумал он. Оркестр начал играть, и мелодия медом лилась в душу доктора. – А, к черту! Все равно вернемся на Петровку, я его увижу и тогда скажу…» Меж тем на Петровке Опалин изучал материалы дела о хищении, которые следователь Соколов выцарапал для него из Ленинграда. Судя по документам, Роман Елистратов участвовал в оценке драгоценностей одной балерины, которая специализировалась на любви к великим князьям – разумеется, бескорыстной, потому что люди искусства, как всем известно, собой не торгуют. Итогом многочисленных любовей стало некоторое количество абортов, для следствия интереса не представляющих, пара передающихся половым путем заболеваний – аналогично и значительные материальные ценности, которые перекочевали к бескорыстной из карманов щедрых любовников. В их числе – бриллианты, сапфиры, рубины, изумруды, кольца, ожерелья, диадемы, парюры[9]… И все было прекрасно, пока не наступил февраль 1917-го, а затем – теплый октябрь, удививший всех температурами выше обычного… да, впрочем, и не только ими. В октябре окончательно растаяла монархия, растаяли князья, великие и не очень, и для обслуживающего их персонала, включая любительниц выделывать ногами кренделя, наступили суровые времена. Балерина, впрочем, успела сбежать в какую-то невнятную страну, отколовшуюся осколком от Австро-Венгерской империи, и попыталась начать жизнь сначала, но как-то быстро выяснилось, что танцевать она не особо умеет, и вообще в силу возраста ей на сцене уже делать нечего. Из своих драгоценностей она успела вывезти только малую часть – прочее застряло на родине и несколько лет спустя сложными путями попало на оценку к Роману Елистратову. Вытащив из ящика лупу, Опалин принялся рассматривать приложенные к делу фотографии драгоценностей, которые в большом количестве были разложены на столах. На снимках чья-то рука решительно обвела кружками те ценности, которые, по мнению следствия, увел Роман Александрович. Но так как речь идет о черно-белых фотографиях и все планы были общими, разглядеть детали украшений было нелегко. Словесные описания также не могли похвастаться точностью; так, к примеру, выражение «кольцо женское с большим прозрачным бриллиантом» несло в себе слишком мало информации для опознания конкретного предмета, тем более что слово «бриллиант» было написано с одной буквой «л». В дверь постучали, и, повинуясь выработанной годами привычке, Опалин тотчас захлопнул дело, чтобы никто посторонний не увидел, чем он занимается. На пороге стоял Аркадий Виноградов. – Ты мое заключение получил? По Пречистенке. Там, короче, ничего нового. Шаповалов был прав – цианистый калий, без шансов. – Эксперт вздохнул. – Грацианскую-то расколол? – Расколол. – Опалин поморщился. – Заодно услышал, как ей тяжело жилось с мужем, который не покупал ей шубы. И кошку он не хотел заводить, и еще чем-то провинился. Вроде образованная женщина, а непонятно, как ей объяснить, что из-за такого людей убивать нельзя. – А с Тагильцевым что делать будешь? – Да ничего. Слишком много времени прошло, непонятно, как доказать вину. Так-то я знаю, что там произошло. Зять денег ему был должен, ну и… подговорил кого-то из сослуживцев. – Это же отличный повод для шантажа, – хмыкнул Виноградов. – Подожди, может, зятю самому придется замараться, чтобы избавиться от шантажиста. – Да, только на это и надежда. Но ты же сам знаешь: такое бывает не каждый раз… Слушай, ты в столовую идешь? Пошли вместе. Вернувшись из столовой, Опалин вновь засел за изучение документов. Через некоторое время появился Петрович, и Иван сразу же отметил, что его напарник чем-то смущен или неприятно удивлен. Логинов вошел в кабинет и тщательно прикрыл за собой дверь. – Успешно? – спросил Опалин. – Узнал что-нибудь? Петрович общался с осведомителями, которые проходили у него по категории «ребята с ипподрома». Он открыл рот, чтобы ответить, но его прервал телефонный звонок. Быстро закончив разговор, Опалин повесил трубку. – Спиридонов звонил, – объяснил он. – Минус один. Карташевского убили в «Форуме». – Та-ак. – Петрович нахмурился. – Кто у нас остался – Перель? И то я не уверен, что он долго пробегает. Ваня, что происходит? Им затыкают рот, чтобы никто из них не мог нам проболтаться? Это связано с убийством в парке Горького или нет? Но если ты прав и там был заказчик, зачем ему избавляться от всех разом? Он же знает, кто именно должен был убить Марью Груздеву, а вместо нее убил студентку. Не могли же поручить убийство сразу четырем… – Слишком много вопросов, – вздохнул Опалин, качая головой. – А ответ у меня один – не знаю! Скажи лучше, ты узнал насчет Малыгина? На кого он работает? Почему он вдруг стал интересоваться Софьей Левашовой, на которую раньше даже внимания не обращал? – Ваня, не торопись, – попросил Петрович. – Я говорил с людьми, самыми разными. Короче, Малыгин – темная лошадка. Никто о нем ничего толком не знает, но кое-кто вспомнил, что видел его с Бароном. Опалин откинулся на спинку стула. – Вот те раз!