– Но ведь это же плохо. Как так – был человек и вдруг исчез? Куда? А если я не хочу? Вот Соня – если ее больше нет, получается, я никогда ее не увижу? Совсем никогда? – Боюсь, что так. Надо было соврать, подумал Опалин; подобрать такие слова, которые затуманили бы истину и смягчили удар. Но он никогда не был мастером подобных комбинаций; более того, во всех жизненных ситуациях он предпочитал правду, как бы горька она ни была. – Ты его найдешь? – спросил Костя. – Найду, – пообещал Опалин. Он понял, что мальчик имеет в виду человека, который убил его сестру. – А ты уже многих нашел? – осведомился мальчик, пытливо глядя на него. – Да порядочно, – усмехнулся Опалин. – И как же ты их ловишь? – Люди помогают. – Люди? – Ну да. Свидетели рассказывают то, что им известно, эксперты проводят разные исследования. Конечно, есть и такие, которые пытаются запутать – друзья преступника, например. Поэтому все всегда надо проверять, чтобы никому не навредить… Костя поглядел на палочку, которая одна только и осталась от его эскимо. «Он что-то знает, – подумал Иван, – иначе не пришел бы сюда. Тут не просто детское любопытство… Но если его спросить напрямую, он почти наверняка закроется. Сложно, ох, сложно иметь дело с детьми…» – Я со вчерашнего дня все думал, и думал, и думал, – пробормотал Костя, вертя палочку от мороженого. – Мне бы очень хотелось помочь. Правда. Но я так мало знаю… Папа и мама вечером все зудели про Женьку, мог он или не мог убить Соню. Мама плакала, папа расстроился… Про какого-то ребенка говорили, что, может быть, из-за него… Я, правда, не понял, о чем это они… Тэк-с. Стало быть, Елена Константиновна знала, что ее дочь беременна. Знала – но Опалину не сказала. Почему? Стыдилась, что Соня собиралась завести ребенка вне брака? Или хотела избежать объяснения, что будущий ребенок должен был служить для давления на его отца? – А ты Женьку видел? – спросил Опалин. Ему было интересно, что мальчик думал об ухажере своей сестры. – Зануда он, – с отвращением ответил Костя. – Как такого зануду вообще можно любить? Он Китона с Чаплином путает! И Гарри Пиль ему не нравится… Судя по всему, собеседник Опалина к людям подходил со своей меркой, но Иван поспешно погасил улыбку. – Я тебе лучше все расскажу, – добавил Костя, решившись. – Может быть, это глупо, но ты же взрослый, разберешься. Живет у нас в квартире такой Малыгин, Николай Иваныч. Он в тюрьме сидел, потом вышел. С мамой не здоровался, а папа его всегда избегал и мне сказал с ним дел не иметь. А недавно я заметил, что Николай Иваныч вдруг стал Соней интересоваться. Спрашивал, как она учится, как у нее с Женькой. Стал таким, знаешь, противно-любезным. А вчера, когда ты ушел, он позвонил по телефону, наговорил каких-то непонятных слов и убежал. И мне все это не нравится. Он постоянно говорит с папой и мамой о Соне, и… это странно, потому что Николай Иваныч твердит, как он нам сочувствует, а глаза у него недобрые при этом. Я ему не верю, – закончил мальчик. Опалин задумался. Он отлично знал, что маленькие дети любят приврать и прихвастнуть – но иной раз бывают и неоценимыми свидетелями, которые замечают такое, на что взрослые нипочем не обратят внимания. Так или иначе информация, которую сообщил брат жертвы, требовала осмысления. – Послушай, – осторожно начал Иван, – я вижу, ты многое замечаешь, поэтому буду говорить с тобой, как со взрослым. Этот Николай Иваныч, он… ну… когда-нибудь подкатывал к твоей сестре? Костя молча мотнул головой. – Нет. Знаешь, он на нее даже внимания не обращал. Только после того, как она переехала к Женьке, стал зачем-то о ней вопросы задавать. – Какие именно? – Ну я же тебе сказал. Как она учится, как ее отношения с Женькой, собираются они пожениться и все такое. Стало быть, гражданин в наколках, отсидевший за грабеж, вел с родителями будущей жертвы светские беседы. Вопрос: зачем? Какую цель он при этом преследовал? Чем его могла заинтересовать Соня? И кому, наконец, Малыгин мог звонить после того, как Опалин покинул коммуналку на Трифоновской улице? «Уж не собирался ли он с подельниками втянуть девушку в свои грязные дела? – хмуро подумал Опалин. – Каким образом? И не является ли ее страшная смерть следствием того, что ее соседом оказался этот мерзавец?». – Ты случайно не знаешь, чем он сейчас занимается? – спросил Иван. – Он вообще где-нибудь работает? – Он говорил, что на ипподроме, – ответил Костя, подумав. – Я слышал, что он там в ресторане кто-то вроде грузчика. Однако неплохо устроился бывший уголовник. Наверняка отлично кормится, при случае ворует продукты, а еще – через ресторан – имеет доступ к массе народу. Но тут Опалин опомнился. – Послушай, начдив, – начал он серьезно, – я не буду спрашивать, веришь ли ты мне, потому что раз пришел, то веришь. Все, что ты сказал, может быть очень важно, но теперь тебе придется еще кое-что сделать. Ты никому не должен говорить, что беседовал со мной, ясно? И еще: держись подальше от Малыгина. Я не прошу, а приказываю, Костя. Такие люди, как он, бывают очень опасны, а ты теперь у мамы один, ты должен ее поддерживать. Ты меня понял? Ты любишь кино, наверняка смотрел фильмы про сыщиков, но жизнь, знаешь ли, это совсем другое. В жизни одна ошибка… – Он спохватился, что говорит с ребенком уже как со взрослым, и замолчал. – Ладно, – сказал Костя. – Я все понял, командир. Не надо за меня беспокоиться – может, я маленький, но не глупый… – Он вздохнул, разглядывая палочку от эскимо, и наконец решился. – Слушай, а можно мне еще одно мороженое? Глава 14. Призрак Он ничего не знает. Только как будто подозревает… А. Аверченко, «Веселый старик» Яша испытывал неподдельные страдания. По его мнению, Петрович самым позорным образом проваливал дело. Они нашли Евгения Богдановского, любовника убитой девушки, опросили его и еще несколько студентов, которые были в курсе отношений молодого человека и Сони Левашовой либо видели его вечером 11 июля. Картина в итоге складывалась самая неутешительная – по крайней мере, с точки зрения Яши. Женечка оказался очаровательным юношей с ямочками на щеках. Он был обаятелен, улыбчив и ничем не походил на потенциального убийцу. Стало быть, его имело смысл подозревать вдвойне. Девушки в один голос характеризовали Женечку как повесу. Он явно пользовался успехом у женского пола, но ничто не указывало на то, что он собирался хоть одни отношения зарегистрировать законным порядком в загсе. В общем, он морально разлагался и, судя по всему, собирался разлагаться и дальше лет этак до сорока, а может, и до конца своих дней. Дети как продукт любви его не интересовали, и не было похоже на то, чтобы он с энтузиазмом отнесся к идее стать отцом. – У меня совсем маленькая комната, – признался он в порыве откровенности. – Тетку в ее новом браке поедом ест родня мужа, она в любой момент может вернуться. Куда мне заводить детей? Но тугодум Петрович проявил удивительную нерасторопность. Вместо того, чтобы тонко выпытать, где Женечка взял топор и куда дел отрубленные руки жертвы, Логинов расспрашивал о сущих пустяках – например, о том, как проходит обучение на литературных курсах, которые посещал Богдановский, какие стихи он написал для стенгазеты, как он подбирает рифмы, и так далее, и тому подобное. Яша изнывал от нетерпения. Ему казалось, что на его глазах терпит крушение «Титаник», а сам он ничего поделать не может. Пару раз, впрочем, он не выдержал и пытался вмешаться в допрос, но Петрович одергивал его – даже не словами, а всего лишь взглядом, и Яша оскорбленно умолкал. Затем наши сыщики отправились в парк Горького, где на пароходе-ресторане отыскали официантку Находкину и предъявили ей фотографии жертвы и гражданки в схожем платье. Ответ официантки был категоричен – она обслуживала не студентку, а номер второй. В ресторане Петрович разжился кульком черешни и, когда они вернулись в парк, устроился на скамейке и стал с аппетитом поедать ягоды, выплевывая косточки в свободную ладонь. Яша молчал и оскорбленно буравил его взглядом, но под конец все же не выдержал. – Карп Петрович, – объявил он, – по-моему, все очевидно! Услышав, что к нему обращаются по имени, которое он с детства не любил, Петрович едва не поперхнулся, но все-таки нашел в себе силы спросить: – Что именно тебе очевидно, голова? Яша надулся. – Да ведь все же сходится! Нас просто запутала эта вторая баба. Ее же нет в муровской картотеке? Никто не может ее опознать? А знаете почему? Потому что она не имеет никакого отношения к уголовному миру! Обыкновенная советская гражданка! И тогда у нас остается убийство студентки Левашовой, ее беременность… и ее любовник, который в тот вечер был в парке! И не просто был, заметьте, а сам же назначил ей там встречу! Мотив есть? Есть! Возможность? Есть! Надо брать ордер на арест, ордер на обыск, выяснять, где он купил топор… – Угу. А еще – удавку, которой задушили жертву. – Ну, это будет труднее, то есть мне так кажется. Топор отследить легче. – Вечером, когда Богдановский уходил с курсов, при нем была только тетрадка, – тоном зануды напомнил Петрович. – И это говорит не только он, но и люди, которые его там видели. – Хорошо, значит, топор он купил по дороге и спрятал под одежду, – тотчас нашелся Яша. – Попробуй походить летом с топором под одеждой, я на тебя посмотрю, – усмехнулся Петрович. – Я не говорю, что это невозможно, но для этого требуются… ну, скажем так, определенные навыки. На курсах стихи Евгения раскритиковали, по дороге в парк он ломал голову над новыми строчками и подбирал другие рифмы. Все это он нам пересказал, и его слова выглядят вполне убедительно. Если бы он замыслил убийство, он только о нем и думал бы, и никакие стихи не лезли бы ему в голову. – Как сказал бы Иван Григорьевич, «это не улика», – с вызовом ответил Яша. – Мы не можем знать, что и когда он думал. Он вполне мог потом изобрести сотню подробностей, чтобы преподнести их нам. – Яша! – Ну вот вы говорите – топор, не было у него топора. Он же вполне мог сделать тайник в парке и загодя положить туда все, что ему нужно. Пришел будто бы с пустыми руками, взял из тайника удавку и топор и убил Соню. Ведь именно он назначил ей свидание в парке! Он знал, что она там будет! Значит, мог все подготовить, чтобы избавиться от нее… И он нервничал, когда вы его допрашивали, я заметил! – Конечно, нервничал – любой станет нервничать, когда его допрашивает сотрудник угрозыска, – усмехнулся Петрович. – Вот когда человек слишком спокоен, тогда стоит задуматься, что с ним не так. – Но он же противоречил себе! Сначала говорил, что любил Соню, потом – что комната у него маленькая и что детей ему рано… – Все всегда противоречат, – отрезал Петрович, сверкнув глазами, – и врут, и стараются показать себя лучше, чем они есть на самом деле. Да! Это неизбежно, и с этим надо смириться. А вот чего не надо: зачислять человека в убийцы только потому, что он тебе не нравится. Это непрофессионально… – Да, Богдановский мне не нравится, – признался Яша. – Но против него факты! – упрямо добавил он. – Вы говорите, он не мог убить девушку, потому что сочинял стихи. Простите, но это же глупо! – Яша, – сказал Петрович после паузы, – пойми, у каждого преступления есть своя логика. Логика этого убийства такова, что за ним с большой долей вероятности просматривается опытный и дерзкий преступник. Не студент, который посещает литературный кружок, а человек, который убивал уже не раз. Поэтому Евгений Богдановский нам не подходит… – Ну хорошо. – Яша сделал вид, что смирился. – Но объясните мне: зачем опытному убийце студентка Софья Левашова? Что она ему сделала? – А вот тут мы упираемся в личность неизвестной гражданки в похожем платье, которая сидела в ресторане и звонила по телефону. Надо узнать, кто она такая. Потому что, если настоящей жертвой должна была оказаться другая, все, что касается Софьи Левашовой, уже не имеет значения. Она просто оказалась не в том месте не в то время, вот и все. Когда сыщики вернулись на Петровку, они застали Опалина в расположении духа, которое Логинов про себя именовал «смурным». «Что-то не ладится, – подумал старый сыщик, скользнув взглядом по напряженному лицу Ивана, – чем-то он недоволен». – Где трюкач? – спросил Петрович. – Где-то, – коротко ответил Опалин. – Еще не вернулся.