– Он всех дразнил, – махнул рукой юноша. – Особенно когда поддатый. Но мне это только на пользу пошло. Я же упрямый – жуть! Делаю все только на топливе из злости. – Сильно же ты, надо думать, злился на этого засранца, – заметил Бабкин. На долю секунды лицо Стефана окаменело. Не принц, а ниндзя глянул на Машу из прищуренных черных глаз. Не романтичный воин из фильмов, а жестокий беспощадный самурай, готовый на все ради того, что он считает делом чести. Но тут юноша улыбнулся, и Маша решила, что ей почудилось. – Очень! – готовно подтвердил он. – Но злость, как я уже сказал, хорошее топливо. На нем далеко-о-о-о можно уехать! Я был неловким и очень медлительным, а стал лепить из себя стремительного Чингачгука. Чем больше тренер орал, тем сильнее я злился, и тем лучше у меня получалось. – Ты еще скажи, что до сих пор ему благодарен, – поддел Бабкин. – Не скажу, – покачал головой Стефан. – Он давно умер. – Спился? – Его забили в парке до смерти, когда он возвращался домой. Маша широко раскрыла глаза. – Как забили? – Палками, – невозмутимо сказал Стефан. – Обычными палками. Он поднялся и снова обратился с благодарностями и извинениями, на этот раз к Маше. Он-де испортил ей такой хороший отдых на море и не может себе этого простить… Бабкин слушал эти расшаркивания вполуха. Его что-то зацепило в рассказе юноши, и это был не погибший тренер. «Яна… Стычка… Учился фехтовать…» Сергей быстро проматывал про себя их недолгий разговор. Где же, где оно? Илюшин приучил его всегда обращать внимание на подсказки интуиции и не отпускать ситуацию, пока не станет ясно, что именно пытались подсказать. Но сейчас Сергей, как ни бился, не мог вспомнить ничего странного в словах юноши. Стефан приоткрыл дверь, остановился в проеме и сделал шутливый жест – взмахнул несуществующей шляпой с пером: – Мерси боку! Увидимся за ужином! И тогда Бабкин понял. – Стой! Зеленский недоуменно взглянул на него. – Подожди… – повторил Сергей, понимая отчетливо, что вот оно, то самое. – Ты сказал, тебе не дали роль… – Не дали, – вздохнул Стефан. – А постановка была школьная? – Не-а. – Зеленский почесал нос. – Это была театральная студия неподалеку от моего дома. – И как звали режиссера, который тебя не взял? – Откуда же я знаю, – удивился Стефан. – Мне было тринадцать, я его видел, может, пару раз в жизни. Наверху прозвучал звон колокола. – Ужин! – воскликнул Зеленский, и глаза его заблестели. – Вы пойдете? – Чуть позже, – сказал Бабкин. – Вы меня тогда извините, я побегу. Есть хочу страшно! Это у меня от испуга! – И подмигнул Маше. Когда шаги простучали по лестнице и стихли, Бабкин повернулся к жене: – А вот я почти уверен, что знаю, как зовут режиссера, который не взял маленького Стефана Зеленского на роль Атоса. – Я тоже, – мрачно сказала Маша. – Аркадий Бур его зовут, вот как. Солнце провалилось за горизонт, и над водой осталась одна золотая горбушка, плававшая по волнам. В каюте резко потемнело, но свет им обоим включать не хотелось. – Совпадение, – неуверенно предположила Маша. – Может, и совпадения-то нет. Мало ли театральных студий по Москве. Они переглянулись и помолчали. – Собственно, даже если это та самая студия, – сказал наконец Бабкин. – Что нам это дает? Ничего. Только все еще сильнее запутывает. Не надо меня убеждать, что на почве детской травмы Стефан Зеленский сначала попытался столкнуть Аркадия Бура в воду, а потом Бур, решив избавиться от юного мстителя, стал топить его в открытом море. – Полуоткрытом. – Да хоть закупоренном. Чушь это, а не объяснение. Эх, был бы здесь Илюшин, распутал бы все в два счета… Бабкин осекся. Стало очень тихо, и в тишине Маша услышала, как плывет над водой тусклый звон корабельной рынды. – Девять часов, – сказала она и поднялась. – Пойдем ужинать. Но на ужин они попали не сразу. Виновата была Маша, которая решила повести мужа обходным путем, да таким хитрым, что в итоге они заблудились. Это было смешно. Как сказал Сергей, заблудились в двух мачтах. Однако они вышли совсем не с той стороны, где ожидали, а с противоположной, и оказались возле каюты доктора. – …и не притворяйся, будто ничего не понимаешь. Вторая смерть! – Вань, ты опять поддатый, что ли? Маша и Сергей встали как вкопанные. Голоса доносились из-за приоткрытой двери. В первом она без труда узнала доктора Козулина, во втором – их ангела-хранителя, Якова Семеныча. Сергей ухватил ее под локоть и бесшумно увлек к стене. «Нехорошо! – жестами показала Маша. – Пойдем отсюда скорее». Но муж отрицательно покачал головой. Одной фразы ему хватило, чтобы понять: никуда он не пойдет, пока не поймет, о чем речь. – Я не пью, – донесся до них голос доктора. – Хотя стоило бы! Он закашлялся, и сквозь кашель Сергей не разобрал, что ответил боцман. – Я врач, а не гадалка. Можешь считать, мне мой профессиональный опыт подсказывает, что во всем этом есть что-то нездоровое. Сначала Галя, теперь вот Ирина… Сергей затаил дыхание. – Козулин, было расследование, – устало сказал Яков Семеныч. – Хрена ли тебе еще надо, старый алкаш? Тот, кого он назвал старым алкашом, вдруг витиевато выругался. – Да, …, пошли они, …, …., …… со своим расследованием! Здоровая тетка на ровном месте за борт свалилась! Это как называется, ….? Перст судьбы? – Вань, не ходи кругами, – попросил боцман. – Скажи прямо, в чем ты меня обвиняешь? – Да при чем здесь ты?! – заорал доктор так, что Маша дернулась от неожиданности и локтем задела ручку двери. Петли скрипнули. Бабкин перехватил ее руку, но было поздно. Внутри каюты наступила настороженная тишина. – Подожди-ка… – послышались шаркающие шаги. Они приближались, и Сергей быстро потащил Машу назад, к тому же ходу, которым они пришли. Бабкин от всей души надеялся, что боцман, выглянув наружу, не успел заметить его широкую спину. – Вот же ж едрить ваш корабль со всеми якорями! – выругался он, когда они оказались далеко от злополучной каюты. – Какие-то две смерти… Маша, куда мы попали? – В кают-компанию, – серьезно сказала Маша, остановившись перед знакомой дверью. Они оказались последними на ужине. Только Аркадий Бур сидел, ссутулившись, над тарелкой с гуляшом, и хлебной коркой старательно подбирал соус. – Опаздываете! – укорил он. – Нафаня рвал и метал. – Икру метал, я надеюсь, – пробормотал Бабкин. Все события первого дня резко навалились на него, и он почувствовал, что здорово устал. – Черную.