– «Мы» – это те, кто хотел бы видеть Шесть Путь на троне солнечных копий до конца его жизни. – Я готова в этом поклясться, – сказала Три Саргасс. – Прямо здесь, если пожелаете. На крови. Это был старинный тейкскалаанский обычай – из тьмы веков, со времен еще до того, как империя охватила множество континентов, не говоря уже о планетах. Для удачи, для доказательства. Чтобы присягнуть на верность или обязать человека. Кровь в чаше, всех участников, и затем эту чашу опустошают в подношение солнцу. – Какой традиционализм, – сказала Девятнадцать Тесло. – Махит – а ты поклянешься? «Ты когда-нибудь клялся?» – тихо спросила Махит Искандра в мыслях. <Один раз, – ответил тот, и Махит вспомнила длинный извивающийся шрам на его руке, ниже места, где Десять Перл вколол шприц с ядом. – Шесть Путь спросил, готов ли я ему присягнуть, и я ответил, что не буду к нему привязан, что если буду служить, то хочу служить свободно и так, как умею, – но вот лгать я ему не буду никогда, и в этом поклялся>. «А я буду привязана?» <Ну, сама и узнаешь>. – Несите чашу, – сказала Махит, и та появилась по мановению руки Девятнадцать Тесло. Маленькая медная посудина и короткий стальной нож, которым, могла представить Махит, Девятнадцать Тесло владела свободно. Коготь, а не нож. Три Саргасс взяла его за рукоятку и прижала к кромке указательный палец, порезав так, что кровь налилась быстро и закапала в чашу. Махит пришлось труднее; рука с ножом тряслась, но кромка оказалась микроскопически тонкой и порезала практически без усилия и боли. Девятнадцать Тесло была последней. Их кровь смешалась – вся одного красного цвета. По самой старой версии обычая, знала Махит, они бы выпили содержимое чаши. Вот тебе и брезгливость тейкскалаанцев по отношению к поеданию мертвых. Они поедали еще живых. – Да правит его сиятельство Шесть Путь, сколько дышит, – сказала Девятнадцать Тесло, и Махит с Три Саргасс эхом повторили за ней. Ничего не произошло. Почему-то Махит чего-нибудь ожидала; что кровавая жертва волшебная, или священная, или… <Или как в стихах>, – закончил Искандр, и она была вынуждена согласиться. Короткая безмолвная передышка. Затем Девятнадцать Тесло встала, подняла кровоточащий палец подальше от своего костюма и сказала: – Перевяжемся, а затем, госпожа посол, асекрета, полагаю, мы отправляемся к императору. Глава 20 Я несу изгнание в своем сердце. Оно оживляет мою поэзию и политику; мне никогда не освободиться от него после столь долгой жизни вне Тейкскалаана. Я вечно буду измерять расстояние между собой и тем, кто остался в сердце мира; между тем, в кого я вырос бы, пребудь я на родине, и тем, в кого превратился под давлением фронтира. Когда через прыжковые врата прибыли яркие, затмевающие звезды суда Семнадцатого легиона и заполонили небо эбректов силуэтами родом с моей родины, сперва я испугался. Вот суровая внезапность. Познать страх в чертах собственного лица. Из «Депеш с нуминозного фронтира», Одиннадцать Станок * * * А что, дорогая моя, стоит сохранять? Твою радость от работы? Мою – от открытий? Личное письмо от посла Искандра Агавна эзуазуакату Девятнадцать Тесло, без даты Императора прятали в бункере под Дворцом-Север. Чтобы дойти туда, понадобилось сорок пять минут – Махит, Три Саргасс, Девятнадцать Тесло и одному из помощников, молодому человеку по имени Сорок Пять Закат. Они шли туннелями, избегая опасностей комендантского часа и рыскающих отрядов Солнечных. Туннелями глубоко под землей был пронизан весь дворцовый комплекс. Три Саргасс по левую руку пробормотала: «По слухам, дворец пускает в землю столько же корней, сколько шлет в небеса бутонов; мы, дневные слуги империи, видим лишь цветы – юстицию, науку, информацию, войну, – а питающие нас корни невидимы, но сильны». Махит нравилось ее слушать. Так они и начинали – варварка и посредница, Три Саргасс расшифровывала для нее Тейкскалаан. Ей это нравилось, и в то же время она знала, что Три Саргасс всего лишь пытается успокоить себя. Девятнадцать Тесло вела через блокпосты – сперва под охраной переливающихся ИИ-стен Города, раскрывавшихся перед облачной привязкой эзуазуаката, а затем – все большего числа тейкскалаанцев, очень просто одетых – в серые штаны и рубахи с нарукавниками на левой руке, где изображался императорский герб. Махит вспомнились силы Юстиции, гнавшиеся за Двенадцать Азалией, и вспомнилась Восемь Виток, яслирод Шесть Пути, которая могла выделить ему тайную личную гвардию из работников Юстиции. Все были вооружены электродубинками. Кое-кто – и чем дальше, тем чаще – огнестрельным оружием, а у одной женщины, готова была поклясться Махит, был лазер, которому самое место на носу небольшого крейсера. Никто не прятал лицо под облачной привязкой Солнечных. Ближайшая стража вообще ходила без привязок и забрала привязку Девятнадцать Тесло. Отдала она без пререканий. Видимо, захват ИИ-алгоритма Один Молнией – Один Молнией в сговоре с министерством войны – проник глубоко, раз императора охраняли только те, на кого Город никак не мог повлиять; такие же голые и обойденные бурным потоком тейкскалаанской литературы, истории, культуры и ежесекундных новостей, как и Махит во время, когда она потеряла связь со своим имаго. С кем-то Девятнадцать Тесло заговаривала; другие ей просто кивали. Махит спросила себя, сколько раз она уже ходила этой дорогой – знаком ли ей этот уровень катастрофы и угрозы, бывали ли в ее долгой истории службы Шесть Пути и другие случаи, когда приходилось прятаться здесь, в неведомом сердце империи. <Я все это вижу впервые>, – сказал Искандр. «Может, он с тобой спал, но ты не принадлежишь ему», – ответила Махит. <Я и не хотел никому принадлежать. Я любил его. Это другое>. «Разве можно любить императора так же, как любят человека, Искандр?» – и невысказанное: «А я смогла бы? Стала бы?» Она его не любила. Только Искандр. Она встречалась с императором дважды – раз на публике и раз наедине – и была впечатлена, ощутила, как во всех нервах и лимбической системе отозвались чувства Искандра, но не ее. Впрочем, возможно, любили они оба – комбинация ее и двоих Искандров, интегрированных вместе, – и тогда это проблема. Хотелось бы оставаться как можно более объективной. За последней дверью и последним караулом открылся маленький – по имперским меркам – зал, залитый светом солнечных ламп: из них состоял весь потолок. Здесь было тепло – как нежиться в солнечной радиации на диване у иллюминатора, – и так светло, что, показалось Махит, никто из гостей никогда больше не уснет. По углам стояли очередные гвардейцы в сером, и один взял Три Саргасс под локоть и мягко отделил от Махит и Девятнадцать Тесло. Она подчинилась. Сам Шесть Путь сидел посреди зала на диване, одетый в роскошные пурпур и золото, и, как тогда дома, во Дворце-Земля, он носил нимб из солнечных ламп, здесь, в недрах под Городом, его окружали мерцающие валы информационных голограмм, мигреневая аура из сплошных докладов. Выглядел он жутко. Кожа потемнела до серо-бурого оттенка крепа, прозрачно-фиолетовая под глазами, и хотя улыбка, встретившая Девятнадцать Тесло, – а потом и Махит, – казалась настолько яркой и бодрой, что сердце подскочило в груди, она за него испугалась. Всей душой. <Когда я умер, он был не так плох>, – сказал ей Искандр. «Сомневаюсь, что последние три месяца на ком угодно сказались благотворно, и его сиятельство – не исключение. Умирающие умирают еще быстрее, когда им не дают отдохнуть». <Императоры не спят>. – Ваше сиятельство, – сказала Девятнадцать Тесло, – я снова принесла вам неприятности. – Я вижу, – сказал император. – Прошу, присядь со мною снова, Махит, и поглядим, зайдем ли мы дальше, чем в предыдущую беседу. Махит подошла, притянутая невидимыми нитями: желанием – ее и не ее. Покорностью императорской власти. Всеми трудами и жертвами, какими она добивалась этой встречи. Села, влившись в защитную ауру информации. Лишь очередной факт в окружении императора. Вблизи стали заметны синяки на его запястьях, на венах; потерявшая упругость кожа и сосуды с тонкими стенками, измученные, должно быть, бесчисленными уколами. Она гадала, отчего в нем еще теплится жизнь. – Я тоже принесла вам неприятности, – сказала она. – Меньшего от станции Лсел я и не ожидал. – Шесть Путь улыбнулся ей, лселской улыбкой во весь рот, и она не знала, что делать со всеми нахлынувшими чувствами, со всеми и сразу. Полезнее было бы не чувствовать ничего. Будь она только политическим орудием, незамутненным средством не дать Тейкскалаану аннексировать Лсел. И было бы так просто – говорить хладнокровно, ясно и… <Говори, Махит, а то заговорю я>. На миг Махит заколебалась, не уступить ли, не отдать ли себя Искандру и позволить ему еще раз побеседовать с императором – а потом вдруг ощутила тошнотворный ужас. «Проваливай из моей гребаной неврологии и лимбической системы, Искандр. Я тебе не перерожденный клон. Мы не такие». Шипение, словно помехи. Затем: <Говори>. – Ваше сиятельство, – начала Махит, – я получила ценные разведданные от моего правительства на Лселе касательно смертельной угрозы Тейкскалаану; боюсь, угроза еще более смертельная, чем нынешний неприглядный хаос за пределами этого зала. – Продолжай же, – сказал Шесть Путь. – Мне не помешает отвлечься на другую проблему, чуть менее неисправимую, чем текущая ситуация. Какой бы смертельной она ни была. И Махит продолжала. Пересказала все сообщение – так же, как для Девятнадцать Тесло, не забыв и про наглый политический маневр. А потом ждала, что ответит император. В течение нескольких вдохов он хранил молчание. Она слышала тихий клокот в его легких. Затем он взглянул на Девятнадцать Тесло. – А как ты думаешь, наш новый лселский посол столь же достоин доверия, как и предыдущий? – спросил он. Девятнадцать Тесло, оставшаяся рядом с Три Саргассю ближе к двери, кивнула. – Я бы ее не привела, если бы не поверила. Думаю, она передает в точности то, что ей сообщило правительство, и думаю, она честно излагает все свои предвзятости. В любой другой момент, мой повелитель, я бы сказала, что она обратилась к нам за помощью; честный дипломатический обмен, жизненно важная информация – за дальнейшее формальное отсутствие у ее станции тейкскалаанского статуса. – Сейчас не любой другой момент, – сказал Шесть Путь. Обернулся обратно к Махит. – Я спрошу тебя о том же, Махит Дзмаре, о чем уже спрашивал ранее, причем с благодарностью и уважением за сообщение об этой угрозе: согласишься ли ты на то же, на что согласился твой предшественник? Дай мне то, что дал бы Искандр, коли не вмешалась бы моя дорогая подруга Девятнадцать Тесло и объединенные силы Науки и Юстиции; продай мне перерождение – и тебе не понадобится даже эта угроза, чтобы отстоять интересы Лсела. – Можно уже с этим покончить, Шесть Путь? – проговорила эзуазуакат, и в ее голосе послышался мучительный, изможденный страх. – Я хочу, чтобы вы жили и удерживали престол вечно; когда вы уйдете, мне до конца дней будет вас не хватать, но трон о солнечных копьях – это не какой-то варварский медицинский эксперимент и не должен им стать; взгляните на Махит, ваше сиятельство. В ней Искандр – и она не Искандр. Император приковал взгляд к Махит. Ей казалось, она тонет. Появилась вся та сверхъестественная сила, которую она воображала в ритуале крови, и отразилась в реакции лимбической системы – иллюзия неврологии. Но все же за солнечным сплетением чувствовался крючок, тончайший, как мыльный пузырь, боль. Шесть Путь поднял руку – она не дрожала, и Махит успела удивиться его силе – и взял в ладонь ее щеку. Она позволила Искандру – последовательности реакций, памяти и их выражению на эмоциях, на поведении, что являлась Искандром, – прижаться к ладони. Позволила прочувствованно и медленно сомокнуть ее веки. А потом забрала все назад, выпрямилась с широко раскрытыми глазами и сказала: – Ваше сиятельство, он любил вас. Я встречалась с вами трижды. В воцарившемся потрясенном молчании она продолжала: – А кроме того, у меня нет для вас имаго-аппарата. И я не могу – даже при лучшем развитии событий – доставить новый, чтобы сохранить вашу память, раньше, чем окончится ваша жизнь. Мне жаль, Шесть Путь. Но мой ответ – нет. Император с силой провел большим пальцем по изгибу ее скулы.