– А это политика, и я правда не ожидал такого от своего района. – А стоило бы, Лепесток, – сказала обреченно Три Саргасс. – Никогда не смотрел на местную демографию? Ты переехал в торговый сектор, все эти люди… – … за Тридцать Шпорника, у них его цветы, – вклинилась Махит. Они остановились. Демонстрация надвигалась, медленно нарастая, словно плесень. Люди шли вместе, наползали. Махит узнала стихотворный отрывок с одного из плакатов: «Чему нет конца: звездные карты, отбытия / Изгиб нерожденных лепестков хранит пустоту». Строки Девять Маиса, которые нарушили радужный настрой на конкурсе поэтов. – Да, – согласилась Три Саргасс. – Этот район богат только благодаря торговле и производству во внешних провинциях, а значит, им нравится Тридцать Шпорник, номинальный наследник императора, и они ждут, когда придут Солнечные и накажут их за измену и антивоенную демонстрацию вопреки пожеланиям нынешнего императора. Не более измена, чем заявление Восемь Виток, подумала Махит. Ей казалось, она отчасти догадывается, в чем дело. Между двумя соимператорами что-то произошло – какая-то сделка: Восемь Виток и Тридцать Шпорник договорились. Похоже, они работали сообща – не только чтобы дискредитировать Один Молнию и его попытку узурпировать императорский трон с помощью народной аккламации, но и чтобы заодно подорвать авторитет действующего императора. Один Молния, который теперь главнокомандующий и полагается ради своей поддержки на войну, подозревается, согласно статье Восемь Виток, в нарушении закона, – а согласно демонстрации сторонников Тридцать Шпорника, нелюбим народом. А что Шесть Путь? Ну, он ошибся, оступился, допустил захватническую войну в не самые мирные времена, когда существуют внешние угрозы, будь то из-за таинственных инопланетян или просто из-за нескончаемых волнений в системе Одилии и разожженных после них беспорядков в самом Городе, – он превратно истолковал закон, и эту ошибку не одобряет его собственное мирно настроенное население… Юстиция и Тридцать Шпорник действуют заодно. Махит почти – почти – видела, чего они добивались. Вот если б она не была такой уставшей. – До твоей квартиры нельзя дойти через какую-нибудь подворотню, Двенадцать Азалия? – спросила она. – Сегодня я уже насмотрелась на Солнечных, а, кажется, они здесь появятся скоро… Оказалось, что можно. Они понеслись так, будто за ними гонятся. Глава 13 ЭЗУАЗУАКАТ ТРИДЦАТЬ ШПОРНИК НАЗНАЧАЕТСЯ БУДУЩИМ СОИМПЕРАТОРОМ В свете многолетних заслуг на службе Его Лучезарного Сиятельства Императора всего Тейкскалаана Шесть Пути эзуазуакат Тридцать Шпорник признается от 09.30, в сей первый день третьего года одиннадцатого индикта, наследником императорского престола, равным по рангу и власти соимператрице Восемь Виток и соимператору Восемь Антидоту; да будут все три соимператора крепки во взаимоотношениях, единодушны в желаниях и правят сплоченно, буде это потребуется. Императорский указ, размещенный на станции метро «Плаза Центр-Семь», испорчен надписью красной краской из пульверизатора (неголографической) «Один Молния» в центре схематичного тейкскалаанского военного флага; конфискован патрулем Солнечных 249.3.11, предназначен к уничтожению * * * Нет никаких причин отказать Тейкскалаану в назначении нового посла, несмотря на то что нам неизвестна судьба Искандра Агавна; нам необходим свой голос в империи, а господин Агавн и до этого момента редко выходил на связь. Я рекомендую провести тщательный тест на способности для добровольцев, а также для молодежи без имаго-линии, но с выдающимися оценками на экзаменах Тейкскалаанской империи, чтобы отобрать нового посла из самых совместимых с имаго-записью Агавна – которая, напомню, у нас имеется, хотя и устаревшая. Внутренняя записка Амнардбат от Культурного наследия – остальному Лселскому совету, публичная информация Позже Махит вспомнит остаток дня лишь урывками: отдельные мгновения, обособленные один от другого из-за того, как растягивалось и денатурировалось время под давлением усталости. Первый взгляд на квартиру Двенадцать Азалии, на стены, увешанные картинами – репродукциями вне-Городских произведений масляными и акриловыми красками, тушью; массового производства, зато высокого качества, – и то, как Двенадцать Азалия слегка сконфузился, когда она их похвалила, словно посетители никогда не делали комплиментов его вкусу. Горячие иголки душа и то, что все мыло в Тейкскалаане пахло цветком, который никак не получалось определить – пряным и одновременно чужим и знакомым. Ощущения от свободных штанов и рубашки, которые он одолжил, – из грубого шелка, коротковатых, кончающихся на икрах и предплечьях. Абсурдно ощущение, когда она прилегла на диван, – и то, как все пропало, как отключились текстуры и звуки. Спина вытянувшейся рядом Три Саргасс, прижавшаяся к ее спине. Как она открыла глаза из-за размытого движения на голоэкране – Двенадцать Азалия ел длинными палочками какую-то лапшу из пластиковой коробки, сидя со скрещенными ногами в кресле и глядя цензурированную версию окончания протестов, происходивших прямо у него под окном, – и как послышался далекий звон разбитого стекла, и как она снова ушла в свой разум, совсем ненадолго, в то темное пространство, где должен быть Искандр. Когда она проснулась по-настоящему, было совсем темно. Двенадцать Азалия задремал за столом рядом со своим ужином, уложив голову на руки, пока голоэкран все еще работал с выключенным звуком: движущиеся картинки отбрасывали свет на его лицо. Махит осторожно поднялась с дивана и от Три Саргасс, даже во сне казавшейся бледной, нездорового серого цвета (оправилась ли она после неврологического шока? Махит сомневалась), подошла к окну. На улице было тихо. На перекрестке бликовали золотые и пустые лицевые щитки Солнечных. Как минимум четверо на углу в этом тихом спальном районе несут угрожающий дозор. Бомбы в ресторанах. Демонстрации. А теперь бунты. Если Солнечные действительно в подчинении у Один Молнии, их присутствие – показатель, что яотлек пытается позиционировать себя единственной силой, способной поддержать порядок во все более напряженном климате общественных разброда и шатания. Махит казалось, это умный ход. Был бы еще умнее, если бы Один Молнии не пришлось возглавить завоевательную войну, чтобы доказывать свою пригодность в императоры. И все же неоднократные попытки Солнечных передать ее не императору или Городу, а Один Молнии, демонстрировали более глубокую рану во власти Шесть Пути над Тейкскалааном, чем она ожидала. Как много он уже проиграл? Она никогда не задумывалась по-настоящему, насколько на самом деле варварские – ужасно приятно применять это слово на тейкскалаанском к самим носителям языка – тейкскалаанские мерки успеха. Когда речь не об эпосах или песнях, аккламация – процесс жестокий, не заботившийся о местах и людях, которые падут ради того, чтобы сделать эту аккламацию возможной. Голоэкран все еще показывал новости. По нижней части экрана бежали ярко-красные глифы, составлявшие очаровательную нескладицу: «Срочно направьте ваше внимание / дальнейшее характеризуется важностью и необычностью / через две минуты на „Восьмом канале!“» Махит растолкала Двенадцать Азалию, и он резко вернулся в сознание. – …чего? – сказал он, потирая лицо. – А, ты встала. – Как менять каналы на голоэкране? – спросила Махит. – Ээ. А что ты хочешь посмотреть? – Что там важного и необычного на «Восьмом канале». – «Восьмой канал» – это политика и экономика… погоди… – под привязкой забегал глаз – мелкие движения, – и голоэкран мигнул, изменился. «Восьмой канал!» – парило в правом верхнем углу, накладываясь на изображение мостика какого-то огромного корабля: блестящее помещение, холодный металл и бледное освещение, титан, сталь и золотой боевой флаг Тейкскалаана на заднем плане, дерзко ощетинившийся лучами-копьями. Перед флагом стоял смуглый человек с грубым лицом, узкими губами и высокими скулами. Грани лица – словно у камня, тяжелого оружия. Форма пестрела от серебра регалий, медалей, почестей и полосок военного звания. – Один Молния, – сказал Двенадцать Азалия. – Эй, Травинка, просыпайся, это не стоит пропускать. Три Саргасс с трудом оторвалась от дивана. На ее щеке остались вмятины от подушек, но взгляд был пристальный. – …как можно проспать пропаганду, нет уж, это не в моем стиле, – сказала она. – Ну совсем не как Одиннадцать Станок, – с теплом сказал Двенадцать Азалия, и внезапно у Махит все заныло; как хочется иметь друзей, которые могут вот так поддразнивать. Иметь друзей, как на Лселе. – Цыц, яотлек говорит, сделай погромче, – сказала Три Саргасс. Яотлек говорил. Голос был громоподобным – не ритор, но человек, чей зычный крик разносится далеко. Махит могла представить себя его солдатом – а на протяжении его речи, твердой, решительной, с нажимом, с большой тревогой, могла представить и то, почему солдаты пойдут за ним, против своей присяги императору. – Даже здесь, на орбите, после возвращения от успехов в системе Одилии к сердцу вселенной, мой корабль «Двадцать Озаренных Закатов» встречает хаос и неуверенность, что бурлят на улицах Жемчужины Мира, – сказал яотлек, и тот, кто отвечал на «Восьмом канале!» за трансляцию, услужливо начал вставлять съемки протестов. Махит узнала вид за окном Двенадцать Азалии, каким он был несколько часов назад, и спросила себя, где же находились камеры и сколько человек через них наблюдали. Снова вспомнила об алгоритме Города: впервые осознанно задумалась, что ни один алгоритм не свободен от своего создателя. Так не бывает. У алгоритма есть какая-то цель, даже если очень давняя, – есть причина, почему его написал человек, пусть алгоритм уже эволюционировал, разросся и преобразился. Город под управлением алгоритма Десять Перла подчинялся первоначальным интересам министра науки. Город под управлением алгоритма и отвечавший пожеланиям тейкскалаанцев не свободен от их желаний – преувеличенных и извращенных программным обучением. (Город под управлением алгоритма Десять Перла может внезапно восстать против любого, на кого укажет Десять Перл, – а если ученый правда в сговоре с министерством войны, если министерство войны… подмято Один Молнией и о чем-то договорилось с Наукой?) В новостной трансляции показывали не только одну эту улицу, забитую недовольными тейкскалаанцами. Как выяснялось, эпидемия мирных протестов прошла по всему сектору. И всюду камера неукоснительно вылавливала у множества протестующих фиолетовые бутоньерки. «Восьмой канал!», «экономика и политика», явно не на довольствии Тридцать Шпорника, решила Махит. Только не с этим акцентом для антипротестной речи Один Молнии, чей голос все раскатывался и продолжал: – Я и все доблестные слуги Тейкскалаана, с кем я имею честь служить, сопереживаем пожеланиям народа Жемчужины Мира, мечтающего о мире и процветании, – но высоко у вас над головой ясность наших глаз видит то, чего не видите вы. Вашими искренними устремлениями пользуется ради своих корыстных замыслов соимператор Тридцать Шпорник. Три Саргасс прошипела сквозь зубы – резко и коротко, идеально попав в паузу, когда Один Молния давал зрителям пережить шок. – Соимператора не волнуют ни война, ни мир! – гремел Один Молния. – Соимператора волнует только прибыль! Он бы не поддержал протесты своим одобрением или деньгами, если бы наша война затронула любой другой сектор космоса – но война в этом секторе угрожает его интересам! – Ага, давай-давай, рассказывай, чем именно, где добивка? – пробормотала Три Саргасс. Махит взглянула на нее искоса; та не отрывала от экрана завороженных, горящих глаз. – … в этом квадранте располагается станция Лсел – малозначимая независимая территория, предоставлявшая Тридцать Шпорнику без ведома Тейкскалаана незаконную и аморальную технологию для неврологических усовершенствований. Я предполагаю, что аннексия перережет его тайный канал поставок, и потому он видит нужным воспользоваться благородными порывами народа, которому мы оба служим, и разжечь возмущения! – Вот это интересно, – выдохнула Три Саргасс одновременно с тем, как Двенадцать Азалия выключил голоэкран. – Это проблема, – сказал он. – Он говорит правду, Махит? – Насколько мне известно, нет, – сказала она, не в силах представить, с чего Один Молния решил, что имаго-аппараты нужны Тридцать Шпорнику, а не Шесть Пути, не говоря уже о том, откуда Один Молния вообще о них узнал – если только это все не голая пропаганда… Она вздохнула. – И вот в чем на самом деле долбаная проблема. Этого «насколько мне известно» уже недостаточно. Двенадцать Азалия грузно сел напротив нее. – Насколько тебе известно, посол Агавн не снабжал Тридцать Шпорника… незаконной технологией? Неврологическими усовершенствованиями? Аморальной технологией? Что конкретно тебе здесь неизвестно, посол? Все это вдруг стало резко раздражать. Махит уже так устала различать крошечные оттенки смыслов в разных тейкскалаанских интонациях, так устала следить за смещением ударения. От усилий, которые требовались, чтобы помнить, что она говорила Три Саргасс, что – Двенадцать Азалии, а что не говорила никому. (О том, как император сказал ей: «Кто еще подарит восемьдесят лет мира». О своей гложущей, растущей уверенности, что, возможно, он прав, учитывая его возможных наследников и то, насколько решительно они поддерживают в Городе разрушения и насилие ради собственного возвышения.) У нее заболела челюсть от скрежета зубов. – Посол Агавн не снабжал ничем подобным Тридцать Шпорника. Насколько мне известно. А еще я не пойму, что считается в Тейкскалаане «аморальным» – почему вы все так боитесь неврологических усовершенствований? – …но кого-то он снабжал! – сказал Двенадцать Азалия, словно нашел удовлетворительный ответ в логической головоломке. – Обещал снабжать, – обреченно ответила Махит, – и это, кстати, дает мне хоть какой-то рычаг. Если бы он их действительно доставил перед смертью, мне было бы не с чем торговаться. – Махит, – перебила Три Саргасс, внезапно слишком спокойная на вкус Махит, – у меня начинают возникать некоторые подозрения, что именно ты обсуждала с его лучезарным величеством. – Скрывать от тебя что угодно – пустое занятие, – сказала Махит. Хотелось положить голову на стол, а то еще и постучаться об него. Три Саргасс дотронулась до ее плеча – мимолетный успокаивающий жест – и пожала плечами. – Я же твоя посредница. Технически мы и не должны ничего друг от друга скрывать. Мы над этим еще поработаем. – А надо? – беспомощно спросила Махит и потом, когда Три Саргасс сумела довольно прилично изобразить лселскую улыбку с обнаженными зубами, а ее лицо, вопреки усилиям, эту улыбку отразило, спросила еще раз: – Так из-за чего технология считается аморальной? Ответь, если сама ничего не скрываешь. – Мало что аморально, – начала асекрета. – Яотлек апеллирует к очень традиционной аудитории с простыми вкусами – закон, порядок и победные марши каждую весну. Но ведь в твоих имаго-аппаратах действительно есть что-то пугающее, Махит. Нам не нравятся устройства – или химикаты, – из-за которых человек способен на большее, чем без них.