— Разве что в городе, — ответил я недовольно, — но ты на своём сарае по горной тропе не проедешь. — Вот ж гадство, — расстроился он. — Ладно, — сжалился я, — у меня в баре был коньяк и водки пара бутылок. В медицинских целях. Вряд ли их кто-нибудь выпил. Сейчас принесу и проваливай. Тут тебе не рюмочная. — Блин, выручишь, ей-богу! Я вышел из гаража и зашагал по дорожке к дому. Вечереет, солнце садится, пахнет морем и цветами. Красота! Наконец-то я дома, и здесь меня ждут. Первое, что я понял, зайдя в гостиную, — мимо коньяка Пётр пролетел. Бутылка стоит на столе пустая. Рюмок две. «Как-то не по-нашему, — мелькнула дурацкая мысль. — У нас пустую посуду на столе не оставляют». В доме тихо, пахнет кем-то чужим. Я вытащил пистолет, дослал патрон и двинулся по коридору, осторожно заглядывая в комнаты. Никого. Следов борьбы нет, всё вроде на местах. Только у Нагмы в комнате бардак, но это возраст такой. На столе планшет. Я напрягся, она бы без него никуда не уехала. В нашей спальне никого, кровать разобрана, чужой запах сильнее. Похоже на какую-то незнакомую парфюмерию. Не противный, но странный. Спустился в сад. Машина на месте. Слегка запылилась, несколько дней стоит. Что тут случилось? Голоса услышал с пляжа. Слов не разобрать, но звонкий голосок Нагмы звучит без тревоги и паники, я чуть расслабился и убрал пистолет. Ушли купаться, бывает, а у меня просто небольшой ПТСР, после командировок это нормально. — Папа! — закричала она, увидев меня. — Папа Док вернулся! Она кинулась мне навстречу опрометью, резиновый сланец на ноге завернулся, споткнулась, проскакала несколько шагов на одной ножке, размахивая руками для равновесия, потом сбросила тапки и побежала босиком. Напрыгнула, повисла на шее, обхватила ногами, завыла от избытка эмоций: — Уи-и-и-и-и! Ы-ы-ы-ы-ы! А-а-а-а-а! — Тише, тише, колбаса! Я тоже рад тебя видеть! — Я та-а-а-ак соскучилась! Ну, просто, та-а-ак! Уи-и-и-и! Ы-ы-ы-ы-ы! — И я соскучился. Страшно рад тебя видеть. А где мама? — А вот же она! И этот, как его, папа… Забываю всё время. Имя такое странное. — Постой-ка, милая… — я подхватил Нагму под мышки и спустил на песок. Из-за поворота тропинки вышла Анахита. Весёлая, загорелая, растрёпанная, с мокрыми волосами, в открытом узком купальнике, и её ловко обнимает за талию какой-то рыжий мужик в плавках. Они настолько увлечены друг другом, что замечают меня не сразу. — Э… Михаил? Док? — останавливается она растерянно. — Ты вернулся? — О, тот самый Док! — ничуть не смущается рыжий. — Наслышан, как же! Нагма все уши прожужжала! Он приобнял Анахиту и чмокнул в щёчку. На языке самцов это означает «Моя самка!». Она не отстраняется, значит, согласна. — Это Калеб, — представила, наконец, спутника. — Настоящий отец Нагмы. — Вот, папа Калеб, вспомнила, — удовлетворённо подтвердила девочка. — Ой ты ж божечки! Что я такое вижу! — раздался торжествующий голос сзади. — С огромным удовольствием пользуюсь шансом сказать: «А я тебе говорил!» Жду извинений, ты, будущий моей бывшей! Или это уже не ты? — Заткнись, Пётр, — сказал я с досадой. Очень хотелось достать пистолет обратно, но, кажется, пистолетом делу не поможешь. А жаль. *** Мы сидим за столом. Я не знаю, куда девать глаза, Нагма сидит на соседнем стуле, ничего не ест и держит меня за руку — наверное, чтобы я снова никуда не делся. Пётр получил бутылку водки и, издавая торжествующие реплики, нас покинул. Смысл их сводился к той же сентенции: «Я тебе говорил, что она…» — заканчивать мысль избегал, опасаясь выхватить. Анахита сидит спокойная, безмятежно улыбаясь. Калеб непринуждённо развалился на стуле — в одной руке рюмка, другая у Анахиты на бедре. У меня лёгонький такой ПТСР, и я очень хочу его застрелить. Понимаю, что лучше от этого никому не станет, но всё равно хочу. После командировок это некоторое время кажется выходом. Бац — и нет проблемы. Потом проходит, хотя у некоторых нет. — Прости за внезапность появления, друг! — громко заявляет он, весело улыбаясь. — Но я её потерял, свою Анахиту! Потерял на десять лет! Она исчезла внезапно, я понятия не имел, что тот мудачок вывез её в горы и бросил! Я был в отчаянии, я носом землю рыл, я перевернул десятки миров! Он не выглядит склонным быть в отчаянии. Самодовольная харя — круглая, с очень белой кожей, крупными веснушками и внезапно синими, не подходящими к нему глазами. «Может, контактные линзы? — думаю я, глядя в эти глаза. — Никогда не видал такой ярко окрашенной радужки». — Но она пропала! Моя Анахита!.. Ты чего не пьёшь? — спросил он, наполняя свою рюмку. — Спасибо, не хочется. Моя стоит полной, я её не касаюсь. Есть тоже не могу, кусок в горло не лезет. — Но я не прекращал поисков! — вещает он. — Я расставил сторожки, развесил сигнальные паутинки, я нанял людей. Я не верил, что она пропала навсегда! Только не моя Анахита! Миров много, но есть те, кто умеет искать, и есть места, где сходится множество дорог. Я многих знаю, одни мне должны, другие ищут моего расположения… — За неё, мою Анахиту! — он опрокидывает в рот рюмку, закусывает пловом, зажмуривает свои синие глаза от удовольствия. — Ах, какой плов, какой плов! Ты неподражаемо его готовишь, дорогая! — И вот, представь себе, друг, один человечек, работающий в некой здешней структуре, связанной с Мультиверсумом, сообщает мне, что она здесь! Её документы утверждались в их… как бишь? Лавка? Консорциум? Управа? — Контора, — подсказал я. — Точно, друг, она самая! Мигранты из других миров у них на контроле, а человечек мне немножко должен. И вот я уже лечу на крыльях любви сюда! Анахита улыбается, кивает, смотрит на него, как… Не знаю, на кого. На меня она так не смотрела. На меня так никто никогда не смотрел. — Выйдем поболтать? — предложил он после ужина. — Давай, — согласился я. Он выпил почти бутылку только при мне, но совершенно не выглядит пьяным. «Полезет быковать — я за себя не отвечаю», — думаю, спускаясь в ночной сад. Мы отошли подальше, туда, где шум прибоя не даст нас услышать. Калеб остановился и раскурил сигару. Пижон чёртов. — Слушай, друг… — начал он. — Я тебе не друг, — отрезал я. — Да, ты мне не друг, — кивнул он. — Я тебе не нравлюсь, да и насрать. Я хочу сказать, я к тебе не в претензии. Женщинам надо как-то выживать в этом говённом мире, Анахита ухватилась за тебя, ты поступил как нормальный мужик. Секс в обмен на защиту и всё такое. Имел право. Она говорит, ты нормальный, не говнюк, как Петенька, жениться хотел. Уважаю. Но на этом всё, извини. Она моя. — Она не твоя и не моя. Она своя собственная, — сказал я мрачно. — Имеет право решить. — Она уже решила. — Пусть сама мне об этом скажет. *** — Михаил, — говорит Анахита тихо, — я забрала заявление. Я молчу. Не знаю, что сказать. — Я очень благодарна тебе за всё, правда. Но Калеб… Я его люблю. — И как долго вы знакомы? — Не очень, — призналась она. — Но это было… Как ураган. Я влюбилась с первого взгляда. Петя тогда уехал, мы провели вместе два месяца, и это были лучшие два месяца моей жизни. Потом Калеба внезапно вызвали, у него сложная работа, много командировок в разных мирах. Он сказал, что когда вернётся, заберёт меня, и мы будем вместе всегда. Только мы с ним и вся бесконечность Мультиверсума. Оказалось, что я забеременела, но он об этом узнать не успел. А потом Петя бросил меня в кыштаке… Прошло десять лет, я не думала, что мы встретимся снова. — «Он улетел, но обещал вернуться… Милый, милый Калеб…» — процитировал я скептически. Анахита, разумеется, не уловила цитаты, но отреагировала на тон. — Да, я понимаю, как это выглядит. Но он не такой, поверь. Просто у него очень важная работа. — Не такой, значит? — сказал я задумчиво. — Ну-ну. И что дальше? — Мы с ним уедем завтра. Прости, что всё так вышло. — Ты свободная женщина, — пожал плечами я. — И ничего мне не должна. Уверена, что он сможет позаботиться о Нагме?