— Мы оба устали, Блейк. Переутомились. Это ошибка… — Моя сестра не ошибается. Она знает всех художников вдоль и поперек. Ван Гог был щедр. Он дарил свои работы всем подряд, включая своего психиатра, который жил по соседству с лечебницей в Сен-Реми и также увлекался живописью. Нетрудно представить, какая связь образовалась между ними. Переставшему голодать и отдохнувшему Ван Гогу стало лучше в этой больнице. Картины, которые он там написал, шедевральны. И он был благодарен людям, которые заботились о нем. Блейк кивнул, будто сам себе, он тщательно выстроил эту стройную теорию. — Он отблагодарил своего врача настоящей картиной, а не набросками, которые обычно раздавал. Тот повесил ее над кухонной раковиной, чтобы видеть каждый день. Возможно, он сказал родным, что написал ее лично, а может, они пришли к такому выводу сами. Ван Гог тогда еще не был знаменит, а после смерти доктора никто уже ни о чем не задумывался. Это была просто картина, висевшая на стене. Она покрывалась пылью, но, по счастью, оставалась все эти годы в плохо освещенном месте. Дом переходил по наследству от поколения к поколению, предки были такими же затворниками, как Люк, посетителей было немного. — Тут он рассмеялся. — И вот появилась Офелия. Она не могла поверить своим глазам. Она не проронила ни слова, но настояла, чтобы картина хранилась завернутой и надежно спрятанной. Люк был озадачен ее суетой, но картина ему нравилась, и он согласился. Он ни о чем не догадывался. Но я сомневалась, что это было так. Люк просил меня беречь картину, рассматривал ее с восхищением. «Сама суть Винсента», — прошептал он в ту ночь, когда пришел ко мне домой. Возможно, все это время он знал о ее авторстве, но просто решил оставить там, где она висела всегда, и тайно любоваться ею. Он надеялся, что никто ничего не узнает — по крайней мере, до тех пор, пока порог его кухни не перешагнула Офелия. Блейк продолжал: — Зачем же еще она женила его на себе? У бедняги не было никаких шансов вырваться. Он наблюдал за моим лицом и, очевидно, заметил тревогу, потому что усмехнулся. — Возможно, мы показались вам корыстными, но сами подумайте, это пошло на пользу и Люку. Офелия управляет его делами, она преобразила дом в Подворье. Но Люк не нуждался в том, чтобы Офелия управляла его делами, он вообще не заботился о делах. Ему не нужен был дом в Подворье. Он хотел чего-то простого, он сам сказал мне об этом: пустая комната, лист бумаги, деревья, горы и небо. Блейк все еще говорил. — …выждала после свадьбы довольно приличное время, чтобы никто не мог сложить два и два, а затем дала мне код от сейфа и отправила во Францию, чтобы я выкрал картину. Потом мы планировали уехать в Штаты, но я опоздал. — Блейк посмотрел на меня, его глаза сверкнули. — Увидев вас на вокзале с сумкой, я тут же запрыгнул в ближайший обратный поезд и отправил Люку сообщение с извинениями. Нам требовалась иная стратегия. Блейк потерял бдительность, факты выплескивались наружу один за другим. Я не прерывала и не спрашивала, почему он так свободно делится ими. Он должен был продолжать говорить, пока я не нашла бы возможность сбежать и предупредить Лиззи. — Выходит, вы начали следить за мной, как только я вернулась в Солсбери. — Мне хотелось посмотреть, не приведете ли вы меня к картине. Я сомневался, что вы станете держать ее дома. Мне казалось, вы побоитесь, что Нейтан обнаружит подарок от Люка. Его слежка была хуже, чем слежка Брайана. Она пугала меня гораздо больше. Мне следовало бы догадаться. — Именно вы шли за мной вдоль кустов и на улице. Он возник в тот день из ниоткуда, якобы желая успокоить меня, но на самом деле — чтобы получить информацию. Теперь это казалось очевидным, но и тогда я могла бы догадаться, если бы не была так напугана. — Когда вы рассказали о Кэрол и Брайане, я сразу понял, что нужно делать, — улыбнулся он. Я почувствовала себя ужасно. Я сыграла ему на руку, невольно наведя на людей, которые позже пригодились в качестве жертв, когда он все ближе подбирался ко мне. — Это вы были в саду под деревом, — прошептала я. — Вы наблюдали за мной и Люком, когда мы были вместе. Это было не мое воображение и не отслоившаяся сетчатка. Блейк притаился на корточках снаружи в темноте и делал снимок за снимком, пока мы занимались любовью на диване. — Какое бесстыдство! — усмехнулся он. Было неясно, имел Блейк в виду нас или тот факт, что шпионил за нами, но он явно забавлялся. — Так значит, это вы рылись в моих вещах, пока я была в душе. — Это было нетрудно, вы оставили заднюю дверь открытой нараспашку. — Как вы перелезли через забор? — По веревочной лестнице, Офелия мне помогала. Мы уже проворачивали нечто похожее прежде. Он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и оглядел комнату. — Хотя надо отдать вам должное. В поисках картины я заглянул в каждый ящик, в каждый шкаф. Я обыскал весь этот проклятый дом. Где, черт возьми, вы ее спрятали? Ответ был прост. Ему достаточно было всего лишь заглянуть за дверь, которую, вероятно, он открывал много раз. Если бы я знала, что он будет искать, то нашла бы место позатейливей или просто отдала кофр на хранение Виктории. Возможно, много лет назад доктор повесил картину на видном месте именно поэтому. Он знал, что люди не видят того, что у них под носом. — Мне нужно все прошерстить на полицейский манер, но вы постоянно срываете мои поиски. — Блейк с притворным сожалением покачал головой, шаря глазами по комнате. Теперь у него было время на то, чтобы покопаться вдумчиво. Он не привык к виду халата, как Нейтан, который ходил мимо так долго, что перестал его замечать. Непрерывный поиск незамыленным взглядом мог быстро привести к результату, и Блейк обнаружил бы то, что искал. Нужно было его отвлечь и, пока он не начал заново, задать еще несколько вопросов. Похоже, ему это нравилось. Я догадывалась, что дело было в ощущении власти. — Те фотографии, которые вы сделали… — Вы должны признать, что они хороши, хоть и весьма откровенны. — Ямочки, появившиеся на его щеках были так глубоки, что их заполнила тень. — Когда вы подбросили их в дом Брайана? Блейк молча смотрел на меня, слегка улыбаясь и ожидая, пока я соображу сама. Для этого не нужно было много ума. Наверняка он сделал это в тот же вечер, когда убил Брайана, который с радостью его впустил, потому что видел в пабе вместе со мной. Покончив с ним, Блейк, прежде чем закрыть дверь, оставил фотографии в забрызганной кровью комнате рядом с безжизненным телом, лежавшим на полу. Блейк продолжал улыбаться: — Мне подумалось, что эти фотографии могли шокировать нашу Кэрол, поэтому послал ей те, что сделал в Арле. — И подбросили такие же в комнату Люка, сопроводив их уличающей его запиской. Блейк не ответил, он был слишком умен, но все же не смог сдержать гордости, и уголки его губ поднялись. На меня нахлынуло отвращение. — Зачем было причинять такие мучения двум неповинным людям? Блейк провел языком по губам, его глаза загорелись. Меня чуть не стошнило. Я так ошибалась, была так слепа. Я считала Брайана жутким, но он просто был одинок, а человек передо мной оказался самим воплощением зла. Он убивал людей ради удовольствия и из корысти. Сто миллионов долларов, по его мнению, оправдывали любое самое гнусное преступление. — Вы пичкали Люка циталопрамом. Глаза Блейка сузились, улыбка исчезла. Это было неосторожно с моей стороны, я сказала лишнее. Теперь он знал, что Офелия заходила в его комнату, и мог догадаться, что она отправилась в полицию. Я встала с кровати и вышла из комнаты, сделав вид, будто только что о чем-то вспомнила. Я решила выманить его из спальни и сбежать. Благодаря вечерним тренировкам я была в хорошей форме. На кухне я схватила телефон и уже почти добралась до калитки, но его рука обхватила меня за шею. Блейк тоже следил за здоровьем, я не учла, насколько быстро он мог двигаться. — Нет смысла предупреждать Офелию, — выдохнул он. — Это она все организовала. — Он протащил меня через двор и втолкнул на кухню. — Вы должны мне сказать, где сейчас находится картина. Скоро я встречусь с Лиззи. Мы оба хотим, чтобы она осталась целой и невредимой. Так вот почему он выложил всю подноготную: у него была моя дочь, лучший козырь в мире. Он знал, что я буду молчать и отдам ему все, что угодно, лишь бы с ней ничего не случилось. — Скажите, где эта чертова картина, Рэйчел. — Теперь его голос был холоден, как у человека, который готов на все, лишь бы получить то, что ему нужно. — Зачем вам Лиззи? — Я говорила хрипло, Блейк сжимал мое горло все сильнее. — Я к ней привязался, она такая же бунтарка, как и я. А теперь появился приятный бонус: вы расскажете мне то, что я хочу знать, и не обмолвитесь об этом ни одной живой душе. Если любите дочь так сильно, как я думаю. Я хотела сказать, что Лиззи уже занята, но моя гортань была пережата. «Она счастлива, у нее есть парень, и скоро родится ребенок. Оставь ее в покое!» — мысленно кричала я. Его рука еще крепче сдавила мне горло, и стало невозможно дышать. В глазах начало постепенно темнеть. — Скажите мне! — рычал Блейк в мое ухо. А затем одновременно произошло несколько вещей: темнота полностью лишила меня зрения, раздался грохочущий удар в дверь, за которым сразу последовал треск расколотой древесины, и зазвонил мой телефон. Глава 34 Июнь 2017 года После того как все ушли, мне долго казалось, будто в ушах звенело эхо. Лай полицейских собак, пронзительное тявканье Пеппера, злобные выкрики Блейка — все эти звуки обитали на кухне, словно сами по себе. Они заглушали более тихие голоса — мой и женщины из полиции. Ее подход отличался от маневров инспектора Уэйнрайта. Она вела себя уважительно, мягко, предупредительно, и я сообщила ей то, о чем рассказала Офелия — о стремлении Блейка завладеть имуществом Люка. О долгах Блейка, о его ревности и слежке. И о циталопраме. Вызвав у Люка психоз, Блейк успешно свалил на шурина убийства, которые совершил сам. Это было вполне в его духе — убрать соперника с дороги, отняв при этом все, что тот имел. Я не рассказала лишь о Ван Гоге. И Офелия наверняка промолчала, Блейк тоже — они оба не хотели быть обвиненными в попытке украсть бесценное произведение искусства. Если бы я призналась полиции, что хранила картину Ван Гога, ее забрали бы как вещественное доказательство, а подтверждений того, что великий художник действительно подарил ее прапрадеду Люка, могло и не быть. В таком случае Люк рисковал бы никогда не получить картину обратно. Женщина-полицейский сказала, что благодаря отдыху и лечению Люк постепенно восстанавливается. Она намекнула, что в свете вновь открывшихся обстоятельств с него очень скоро снимут все обвинения. Я отказалась ехать на осмотр в больницу. Горло болело, но я не хотела привлекать к себе внимание. Мне нужен был покой. Нейтан уже выехал в аэропорт, но до его возвращения оставалось еще несколько часов. Когда все ушли, я поднялась наверх, достала из кофра футляр, развернула картину и положила ее на кровать. Это была работа самого известного в мире художника в период полного расцвета его творческих сил, как я могла не понять, что это такое? Когда я разглядывала ее в прошлый раз, у меня мороз прошел по коже. Смешиваясь с моим ужасом, с холста сочился страх Ван Гога перед его собственным безумием. Но сегодня я увидела, как ветви деревьев, будто сбросив оковы, свободно отдаются дуновению ветра, как солнце пробивается сквозь свежую листву. В тот раз я не заметила возле олив желтую линию, протянувшуюся вдоль грубо сработанной коричневой изгороди, потому что смотрела с очень близкого расстояния. Когда я отступила назад, она превратилась в тропинку, ведущую между деревьями вверх, к сверкающим горам и облакам, к пространству и свободе. Я подумала о Ван Гоге. Представила, как он стоял с запрокинутой головой и вдыхал чудесный свет, впитывая целебную силу, о которой говорил Люк. Соборный колокол пробил одиннадцать и возвратил меня в реальность. Мне нужно было встретиться с Лиззи. Должно быть, рассказ Блейка об их отношениях и совместном отпуске был неуклюжей попыткой шантажа. Она не имела ни малейшего представления ни о его планах, ни о его преступлениях, и я хотела рассказать ей все до того, как это появится в новостях. Я убрала картину в кофр и повесила его на крючок за дверью в своей новой комнате, чтобы она была рядом, когда я ложилась спать. Сверху я снова накинула халат. Картина принадлежала Люку, и я должна была ее беречь, пока не придумала бы, как вернуть. Я пошла в библиотеку. Вернее, наполовину пошла, наполовину побежала. Я чувствовала, что должна торопиться, но не понимала, почему. К тому времени, как я туда добралась, я основательно запыхалась. Парень Лиззи сидел за столом, никого из его учеников сегодня рядом не было. Я уже воспринимала его как своего, с его копной темных волос и ссутулившейся в кресле фигурой. Он читал, но Лиззи нигде не было видно. Я подошла ближе, но парень не поднял глаз.