— Он оставил ее еще живой. Говорят, если бы хотел убить сразу, так и сделал бы. — У них есть версии, кто бы это мог быть? — Только та, что он не дружит с головой. — Роджер расправил плечи и снова надел очки. — Я отменил обеденное собрание в среду. Собираюсь вернуться к Киту, чтобы он не сидел один. Вызовов не было. Я записалась на прием к офтальмологу, а затем пешком отправилась в библиотеку. Влажный тротуар скрипел под ногами. Мне отчаянно хотелось увидеть Лиззи, вдохнуть ее запах. Я постаралась бы не ворчать и не задержаться надолго. Я все время оглядывалась назад, страх колотил молотком в моей голове, перекрывая шум уличного движения. Я боялась убийцы и боялась Брайана. Я вглядывалась в лица прохожих в поисках темной челки и очков с толстыми стеклами. Когда я написала Брайану, что подозреваю его в проникновении в дом, он, наверное, испугался последствий. Кто знает, к чему мог его подтолкнуть страх? Каждый извилистый переулок теперь казался мне мрачным и угрожающим. Когда я добралась до библиотеки, моя спина была мокрой от пота. Еле передвигая ноги, я медленно поднялась по лестнице — все еще не прошедшая болезнь давала о себе знать. Лиззи сидела за своим столом на втором этаже. С ней был высокий темноволосый парень — тот, с которым она, улыбаясь, болтала в прошлый раз. Тогда я решила, что он молодой учитель. Сейчас они оба склонились над столом. Лиззи в поисках чего-то быстро листала книгу, прядь волос упала ей на щеку. Парень казался немного моложе моей дочери и с благоговением смотрел на нее, стараясь не пропустить ни слова. Лиззи выглядела великолепно. Она слегка пополнела, но это ей шло — она всегда была слишком худой. Все, что было на ней надето, выглядело новым, во всяком случае, для меня: свободное клетчатое платье, ковбойские сапоги, непривычные серьги-кольца. Она откинула волосы назад и одарила собеседника широкой незнакомой улыбкой, а потом положила ладонь ему на предплечье и снова заговорила, а тот внимательно слушал. Они были совершенно поглощены друг другом. Я давно не видела дочь такой переполненной счастьем. Я развернулась и вышла. Я не должна была вторгаться в этот их обособленный мир. В клинику я возвращалась, по-прежнему оглядываясь по сторонам и всматриваясь в лица мужчин, которые шли позади меня или по противоположной стороне улицы, но теперь чувствовала себя немного приободренной. Моя дочь была влюблена, и, несмотря на мой страх и печаль, я начинала надеяться на лучшее. Когда я вернулась, пришло сообщение от Нейтана. Он написал, что приедет вечером, но пока не знал в котором часу. Несколько пациентов уже ожидали в приемной. Бетти передала мне карточки, которые я, обернувшись, чуть не выронила из рук. В одном из кресел сидели Офелия с сыном. На ней было светло-голубое платье-рубашка, шею обвивала массивная серебряная цепочка. Слегка улыбаясь, Офелия листала журнал, светлые волосы были собраны сзади в гладкий «конский хвост», одна загорелая нога закинута на другую. Я попыталась представить, как изменилось бы ее лицо, узнай она, что я занималась любовью с ее мужем в их французском доме, что мы провели неразлучно пять дней, делясь всеми своими секретами, что он и после навещал меня и ушел только вчера. Не думаю, что она поверила бы; она бы только рассмеялась, сочтя это шуткой, пусть и безвкусной. На Оскаре были красные шорты и темно-синяя майка. Облокотившись на плечо матери, он играл на своем телефоне, его кудряшки, казалось, светились изнутри. Он что-то прошептал Офелии, та спокойно кивнула. Во мне росло чувство вины: они были членами семьи, которая имела репутацию нерушимой. Мне захотелось сбежать, но отступать было некуда — через несколько минут начинался мой прием. Пришлось к ним подойти, мое сердце учащенно билось. — Добро пожаловать в нашу клинику! — воскликнула я более высоким, чем обычно, голосом. — Вы ко мне? Офелия подняла взгляд, ее лицо осталось безмятежным. Она покачала головой, и на меня повеяло легким ароматом фрезий. И она, и ее сын так ровно загорели, что казались смазанными медом. В отличие от бледной женщины, сидевшей с закрытыми глазами в следующем ряду кресел, и ее детей, которые ссорились из-за айпада, Офелия и Оскар буквально лучились здоровьем и элитарностью. Казалось, от всех остальных ожидающих их огораживала невидимая стена. Оскар соскользнул со своего места и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовал: — Мы к доктору Моррису, потому что у меня болит голова. Наверно, мне нужны очки! Его глаза сверкали, как у дяди Блейка; даже его улыбка была такой же. — Сядь, Оскар. — Офелия положила руку ему на спину. Ее длинные пальцы с алыми ногтями были унизаны бриллиантами; мне стало любопытно, сама ли она их купила или когда-то подарил Люк. — Доктору Гудчайлд некогда. — Офелия улыбнулась сыну, игнорируя меня. — Тебе понравится доктор Моррис, он очень хороший, — пообещала я. — Уверена, он быстро разберется, в чем дело. Мальчик энергично кивнул, сел рядом с матерью, прислонившись к ней, и снова уткнулся в свой телефон. — Удачи с очками. Надеюсь, они избавят тебя от головной боли. Оскар улыбнулся, обнажив брекеты. Офелия так и не подняла глаз. Я прошла в свой кабинет и села за стол. Сердце постепенно успокаивалось. Офелия не могла ничего знать. Мы вели себя очень осторожно и не оставили следов. Эта стильная, надушенная женщина понятия не имела, что ее муж был моим любовником. Теперь все было кончено. Пострадали только мы с Люком, меня не должно было мучить чувство вины. Несколько минут спустя я опять набрала номер Брайана, но тот не ответил. Вошла первая пациентка: женщина, чьи дети ссорились. Она с ходу заплакала, и вечерний прием начался. К тому времени, как я вышла из кабинета, приемная была уже пуста. Роджер сидел вместе с Бетти в регистратуре. Он выглядел усталым и хмурился, глядя на пачку карточек в своих руках, жена тихо суетилась рядом. Я подумала, что скоро они отправятся домой и сядут за ужин, который Бетти приготовила заранее. Возможно, их дочь тоже придет. Потом Роджер переместится в кресло, ему принесут выпить и оставят в покое слушать блюз, его любимую музыку. Он закроет глаза, и дневные заботы постепенно начнут его отпускать. А меня ожидало совсем другое. После работы я вернулась в пустынный, мрачный и тихий дом. Чувство одиночества нахлынуло с новой силой, но потом я ощутила призрачное присутствие Люка; казалось, стоит обернуться, и я увижу, как он стоит у стены и глядит на меня своими темными глазами. Я включила чайник и уронила сумку к ногам. Я очень устала. В холле витал слабый запах краски. Я налила себе бокал вина, медленно поднялась по лестнице и открыла дверь в комнату Лиззи. Глава 22 Июнь 2017 года Сначала я подумала, что светит солнце — желтый цвет был повсюду: на разрезанных газетах, приклеенных к полу, на рваной бумаге, наполовину прикрывавшей окна. Открытый учебник истории — одна из книг Нейтана — был брошен на стул. Он тоже был густо вымазан желтой краской. Люк вырвал из него страницы, вырезал угловатые фигуры и, выкрасив их в черный цвет, подвесил на нитках к абажуру в центре комнаты. Очевидно, он нашел банки с краской в чулане под лестницей, где мы хранили старую утварь. Теперь они стояли на полу, использованные кисти остались лежать на крышках. Когда Лиззи была маленькой, я собиралась покрасить ее комнату в желтый цвет, но Нейтану он не понравился, и краска осталась неизрасходованной. И эта желтизна, и вся эта безумная инсталляция в целом кричали о сумасшествии и свободе. Обернувшись, я увидела, что стена позади меня покрыта черными треугольниками из разрезанных листов бумаги. Я будто оказалась в каком-то другом месте: то ли на солнечном пляже с черными скалами по краю, то ли на кукурузном поле Ван Гога с воронами над ним, то ли в пустыне с резкими острыми тенями. Я не знала, было ли так задумано и Люк хотел с помощью цвета и формы увести меня куда-то далеко отсюда, или это бессонница свела его с ума. Моя голова пошла кругом от беспокойства. Я обнаружила признаки явного безумия, но все-таки в увиденном мною прослеживался и некий смысл. Ван Гог, кумир прадеда Люка, бывало, вел себя как психопат, когда писал свои картины. Возможно, Люк решил, что тоже должен выйти за рамки нормальности, чтобы создать свою лучшую работу. У меня не было времени на размышления, нужно было поскорее все убрать, соскрести желтую бумагу со стен и краску с окон, выскоблить пол. Почему Люк не рассказал мне, что он тут устроил? Это почти уничтожило комнату Лиззи и могло разрушить наши семьи. Моя злость усиливалась по мере того, как я, задыхаясь, бегала вверх-вниз по лестнице с ведрами воды в руках. Я скребла и драила. Чтобы удалить все следы, мне потребовалось два часа. Я содрала руки в кровь. Вся разорванная мокрая бумага была засунута в черные пластиковые мешки, нитки с абажура оборваны, стул протерт. Когда я закончила, окна выглядели тусклыми, но были хотя бы отмыты от краски, половицы — влажными, но чистыми. На стенах еще оставались мокрые пятна, но они быстро высыхали. Уже начинало темнеть, приходилось спешить. Зазвонил домашний телефон, но я не ответила, не было времени. Нейтан мог вернуться в любой момент. Я стащила мешки вниз и сложила в мусорные баки во дворе. Я была в ванной и чистила ногти, когда услышала, как открылась калитка и кто-то прошел к входной двери. Мое сердце заколотилось, по коже от страха пробежали мурашки. Я прокралась вниз, взяла из гостиной кочергу и, ощущая тошноту, на цыпочках подошла к двери. Секунду спустя в замке загремел ключ и вошел Нейтан. Мы удивленно уставились друг на друга, будто каждый столкнулся с незнакомцем, затем я выронила кочергу и шагнула вперед, чтобы обнять мужа. Он казался другим — стройнее, что ли; от него даже пахло по-другому. — Похоже, тебя не на шутку тряхнуло. — Нейтан отстранился и внимательно посмотрел мне в лицо. — С тобой все в порядке? Я никогда не понимала, почему очевидно невредимых людей спрашивают, в порядке ли они, в то время как беда случилась с кем-то другим. Это не меня затащили в кусты, изрезали, изуродовали и оставили умирать. Не дождавшись ответа, Нейтан взял меня за руку и повел на кухню. — Я очень волновался за тебя. — Он выпустил мою руку, открыл холодильник и достал недопитую бутылку белого вина. Налил нам по стакану и сел. — Я звонил несколько раз, но ты не брала трубку. — Я плохо себя чувствовала. — Ты рассказала полиции, что за тобой следили именно в том месте, где была убита Кэрол? Сейчас это чрезвычайно важно. Я села напротив него и сделала глоток. Вино легко скользнуло внутрь, холодное и чуть кисловатое. Я еще не звонила в полицию, но кивнула. У меня не было сил выслушивать упреки, к тому же я почти не солгала — я собиралась сходить в полицейский участок завтра. — Ты выбрал пансионат? Муж выпил вино и аккуратно поставил бокал на стол. — Ада не поедет в пансионат. — Но ты ведь для этого задержался? — Я удивленно взглянула на него. — Выяснилось, что она не хочет покидать дом, в котором прожила всю жизнь. И это можно понять. — Ее деменция прогрессирует, Нейтан. Когда я звонила, она не помнила даже то, что ты приехал. — Я организую ей хороший уход и дома, можешь не сомневаться. — Теперь пришел его черед изучать меня, оценивающе прищурив глаза. — Ты как-то по-другому выглядишь. Похудела вроде. — Я же болела, — напомнила я. — Но сейчас мне гораздо лучше. — Если бы я знал, вернулся бы побыстрее. — Я не хотела тебя напрягать, матери ты был нужнее, чем мне. Нейтан налил себе второй бокал вина, опустошив бутылку, и встал, чтобы достать еще одну из холодильника. Он двигался ловко и тоже как-то по-другому. Если бы я не знала, что он провел несколько дней со своей выжившей из ума матерью, сказала бы, что он стал здоровее и будто помолодел. На мгновение я задумалась, не ездила ли Сара вместе с ним. Он снова посмотрел на меня, почувствовав мой пристальный взгляд: — Что? — Ты выглядишь намного свежее, чем раньше. — Отдохнул, наверное. — Разве уход за Адой можно назвать отдыхом? — От работы, я имел в виду. Кстати, хорошо, что ты напомнила — мне нужно позвонить в школу. — Он натянул куртку. — Матрона[11] болеет, и Сара замещает ее с тех пор, как я уехал. Я обещал, что возьмусь за дело, как только вернусь. Ужинай без меня. Сара не сопровождала его в поездке, она не могла. Я изменила Нейтану, но это не означало, что он тоже способен изменять. Я встала и коснулась его руки: — Будь осторожен, поблизости бродит убийца. — Ты беспокоишься обо мне? Муж улыбнулся и на секунду стал прежним Нейтаном, Нейтаном из давних времен. До сих пор я не задумывалась, как редко он в последнее время улыбался. Выйдя во двор, он обернулся к окну, из которого я выглянула, и помахал мне рукой. Наша семейная фотография стояла в рамке на кухонном подоконнике так долго, что я перестала ее замечать. Сполоснув бокалы, я взяла ее и поднесла к свету. Лиззи примостилась между нами с Пеппером на руках. Тогда, лет десять назад, он был еще щенком. Лиззи смеялась, Нейтан ухмылялся в камеру, а я улыбалась Лиззи. Мы выглядели крепкой семьей. Я села на стул с фотографией в руках и попыталась вспомнить, о чем думала в тот момент, но это напрочь стерлось из памяти. Люк появился слишком поздно. Моя жизнь принадлежала моей семье. Так было, и я знала, что так будет всегда. Нейтан мог флиртовать с Сарой, Лиззи — думать только о своем парне, но это не уничтожило бы существующую между нами связь. Она прервалась бы, если бы продолжился наш роман с Люком. Лиззи окончательно разочаровалась бы и во мне, и в самом понятии брака. Офелия бы пострадала, Оскар тоже. Распались бы сразу две семьи. Я поставила фото на место. Моя прежняя жизнь победила в поединке с той, о которой я мечтала. Я поднялась и, ощутив головокружение, оперлась о стену. Нужно было соблюдать осторожность — не вставать со стула слишком резко, не гулять в темноте в одиночку и не следовать зову сердца. Счастье Лиззи и Нейтана оказалось важнее моего собственного. У Лиззи впереди была целая жизнь, замужество и дети. Какой пример я бы ей подала, если бы продолжила изменять? Я перешла в гостиную, села в кресло у окна и оставалась так, пока совсем не стемнело. Когда Нейтан вернулся, он включил свет, и я вздрогнула. — Извини, что так долго. — Мне показалось, он бежал и запыхался. — Ученики совсем отбились от рук. — Ничего страшного, я нашла чем себя занять. Время пролетело незаметно. Сейчас это странно осознавать, но мы оба солгали.