Стояло знойное и тихое июньское утро. Листья деревьев обвисли под палящим солнцем, розы поникли. У меня начала болеть голова, я ощущала легкий озноб, какой бывает в первые дни гриппа. Меня это не слишком обеспокоило; я привыкла постоянно цеплять вирусы на работе. Я подумала, что за выходные успею отлежаться, почитаю и отдохну. Услышав трель телефона, я быстро схватила его, но это был не Люк. Я поборола разочарование. — Рэйчел? — Голос Нейтана звучал по-другому — странно и расстроенно. — У тебя все хорошо? Ада вчера сказала, что не видела тебя… — Она забывает обо мне, как только я выхожу из комнаты. — Нейтан помолчал, а затем продолжил, слегка торопливо: — Ты слышала новости? — Какие новости? — У меня пересохло во рту, тон мужа настораживал. — С Лиззи все в порядке? — У нее все хорошо. Лучше присядь, детка. Это по всему Интернету. Я удивлен, что ты не в курсе. — Не в курсе чего? Нейтан никогда не называл меня деткой; видимо, он старался сообщить мне что-то неприятное помягче. У меня перехватило дыхание. Сразу возникла мысль об автомобильной аварии во Франции, о перевернутом недалеко от Сен-Реми-де-Прованс зеленом пикапе. Но разве это могло стать поводом для сенсации в Интернете? Даже если и могло, Нейтан не понял бы, что это значило бы для меня. Я опустилась на нижнюю ступеньку лестницы, крепко вцепившись в перила. — Это случилось на территории Подворья кое с кем из твоих знакомых. Мне очень жаль, все плохо. Почему людям внушают, что сообщать плохие новости нужно постепенно? Лучше услышать их сразу, как только ты узнаешь, что они есть. — Бога ради, Нейтан, говори уже! Кровь стучала у меня в ушах так громко, что я сперва не расслышала имя. Глава17 Июнь 2017 года — …Убили прошлой ночью. — Кого? — Кэрол. Кэрол? Мою Кэрол? Как же так? Я видела ее вчера. Она выглядела полной жизни со своей безупречной прической, высокими каблуками и красной авторучкой. Это просто не могло быть правдой. В голове у меня все перемешалось, я попыталась собраться с мыслями. Было невозможно представить, как тяжело будет перенести эту потерю Киту, как будет потрясен Роджер. — Сегодня утром ее нашел какой-то прохожий с собакой. Почему тела всегда находят собачники? Неужели только мы ходим на прогулки? Я знала ответ: собаки пытливы, они шастают по кустам, чувствуют необычный запах и раскапывают труп под листьями. Пытаются лизнуть бледную руку… — Уже известно, как это произошло? — В Интернете полно слухов. Похоже, он накинул ей на голову мешок, а потом исколол всю спину ножом. Он… он отрезал ей четыре пальца. Говорят, по следам видно, что она поднималась и снова падала. Однажды меня опрокинуло огромной волной и, обессиленную, выбросило на берег. Сейчас я чувствовала себя так же — я пыталась сориентироваться. — Нам нужно предупредить Лиззи! Если убийца разгуливает на свободе… — Мы только что разговаривали, с ней все в порядке. Она в своей квартире с другом. Я с облегчением закрыла глаза, но мой внутренний взор настойчиво рисовал в сознании яркий образ страдающей, израненной и истекавшей кровью Кэрол. Нейтан продолжал говорить: — …думаю, они были знакомы, отсюда и мешок на голове. Он не хотел, чтобы Кэрол его опознала и сообщила в полицию. Отсюда следует и то, что он не собирался ее убивать. Если бы хотел, ему было бы наплевать, видит она его или нет. Кэрол вела совершенно обычную жизнь; ее жуткую смерть невозможно было осмыслить. — Надо думать, полиция уже несколько часов обшаривает Подворье. Удивительно, что ты ничего не слышала. Я вспомнила затихающий вой сирены ранним утром — помощь, которая была так нужна, но пришла слишком поздно. Страх и мучения Кэрол трудно было себе представить. Должно быть, он отсек ей пальцы после того, как пырнул ножом, чтобы она не могла сопротивляться. Возможно, шок от первой раны притупил боль от последующих. — Где ее нашли? — спросила я, но догадывалась, каким будет ответ, еще до того, как он прозвучал. — В кустарнике. Я снова вспомнила те деревья и угрожающие тени под ними. Я точно знала, каково это: слышать за собой чужие шаги, шуршащие по гравию. Кэрол было страшно до тошноты. — Ты должна рассказать полиции, что за тобой в том же месте следил твой пациент. — Нейтан поспевал в ногу с моими мыслями. — От полиции никакого толку. Ты был рядом, когда я туда звонила, и сам все слышал. — Теперь другое дело, они воспримут твои слова всерьез. Я подумала, что тогда полицейские опросят моих пациентов и выйдут на Брайана, который под давлением может признаться, что следил за мной. Его могли арестовать, обвинить и разрушить его жизнь, хотя он не был ни в чем не виноват. Я была уверена, что мой жуткий Брайан совсем не способен на убийство. — Я постараюсь поскорее вернуться, чтобы ты не оставалась одна, — произнес Нейтан после короткой паузы. — Ты уже подобрал подходящий пансионат? — Боже, нет, конечно! Чтобы объехать их все, нужно дня четыре. — Тогда ты должен остаться. Ада нуждается в твоей помощи больше, чем я. Со мной все будет хорошо. — Ну раз ты так уверена… — Нейтан с облегчением вздохнул; вряд ли его отпустили бы с работы еще раз. — Обещай, что не будешь выходить одна. — Обещаю. Только вот Лиззи… — Я же сказал, она в курсе. С ней все в порядке, оставь ее в покое. Мама зовет, мне пора идти. Расскажи полиции о своем пациенте. — И он повесил трубку. Я осталась сидеть там, где была, на нижней ступеньке крыльца. Нейтан в спешке резко прервал разговор, но я его понимала. Он беспокоился и об Аде, и обо мне. Следовало встать, но у меня слишком кружилась голова. Вероятно, Кэрол убегала недостаточно быстро, а может, она оказалась храбрей меня. Попыталась обернуться, и тогда убийца накинул ей на голову мешок и толкнул в кусты. Она ударилась лицом о грязную землю, камни расцарапали кожу. Ветки цеплялись за ее колготки. Возможно, она успела об этом подумать — об испачканной одежде и порванных колготках, — но тут же почувствовала нож в спине. Каждый вдох после этого был мучительным. Она не смогла закричать, даже когда преступник резал ей пальцы, но мысленно звала на помощь в последние секунды своей жизни. В моей руке зажужжал телефон. — Как ты? — Роджер говорил другим голосом, не таким, как всегда. Более глухим и хриплым, скрывая слезы. По его понятиям, мужчины должны быть стойкими и защищать женщин. Он и защищал. Меня от Кэрол, Кэрол от меня. — Нейтан с тобой? — Он уже на пути домой. — Я солгала по необходимости, иначе Роджер взволновался бы и предложил приехать к нему. — Я с Китом с тех пор, как узнал о Кэрол из новостей. Он пьет чай. Чашку за чашкой. Кажется, он еще не верит в случившееся. Я отчетливо представила мужа Кэрол, сидевшего в растерянности на ситцевом диване в их гостиной, где все еще пахло ландышем, и понадеялась, что Роджер добавил виски в его чай. — На следующей неделе регистратурой займется Бетти, — с грустью продолжил Роджер. Бетти, жена Роджера, была его тихой гаванью. Слегка полноватая, она выглядела по-домашнему и не стремилась быть в центре внимания на вечеринках, оставаясь почти незаметной, но вкусно и с фантазией готовила, старалась подбодрить беседой сидевших в сторонке застенчивых стажеров и никогда не забывала поздравить меня с днем рождения. Сегодня я в очередной раз оценила тот факт, что в жизни Роджера была такая женщина. Нейтан не велел беспокоить Лиззи, но я все-таки написала ей. Я просто не могла удержаться. «Надеюсь, с тобой все в порядке, дорогая. Не выходи на улицу одна». Тоска по Люку прочно засела внутри и совсем не собиралась ослабевать. Вдобавок у меня ужасно разболелась голова и стало ломить суставы. Я поступила так, как моя чистоплотная мама, когда бывала чем-то огорчена, — устроила генеральную уборку. Все казалось бессмысленным, и я попыталась навести порядок хотя бы в вещах. Я начала с чердака и двигалась вниз, избавляясь от старой одежды и протирая пустые шкафы после нее. Выбросила все детские вещи, студенческую форму Лиззи и платья, которые носила беременной. Мода давно переменилась, глупо было думать, что они еще пригодятся. Открыв старую картонную коробку, я обнаружила в ней крестильную рубашку дочери, сшитую из тонкой шерсти и теперь изъеденную молью. С ней мне было трудно расстаться. Лиззи была такой крошечной, я прижимала ее к себе в нашем огромном соборе, испытывая один из тех моментов, в которые ощущаешь всю полноту жизни, слияние счастья и любви. Нейтан сделал снимок, но я давным-давно отдала его Лиззи и не видела много лет. Скорее всего, дочь его потеряла: близость со мной — это последнее, что могло ее теперь волновать; во всяком случае, она старалась держаться от меня подальше. Я сунула испорченную рубашку в пакет с прочей ненужной одеждой и столкнула его вниз по лестнице, а потом пропылесосила чердак и взялась за свою комнату. Я очистила шкаф от севших от стирки кардиганов и старых кроссовок, протерла полированные поверхности и дверные ручки, но когда добралась до обратной стороны двери в спальню, застыла на месте. Кофр все еще висел под моим халатом — в таком идеальном тайнике, что я сама о нем забыла. Я сдернула халат, сняла кофр с крючка и, охваченная неодолимым желанием немедленно увидеть картины Люка, села на кровать и стала доставать их одну другой. Дом и солнце, освещающее ряд его окон, спящая Коко, оливковые деревья, ласточки в небе, лимоны в миске. Вид на горы. Как будто Люк снова стоял рядом со мной у окна спальни и касался меня плечом. Когда я убирала картины обратно в кофр, мои пальцы наткнулись на футляр с фамильной реликвией — картиной прапрадеда Люка. О ней я тоже забыла. Я достала футляр и расстегнула застежки. Содержимое было упаковано в несколько слоев черной бумаги и полиэтилена. Я развернула картину. На ней был изображен вид из окна, выполненный в стиле Ван Гога и совсем непохожий на тот, что написал Люк. Оливковые деревья изгибались вдалеке, но не зеленые и серые, как у него, а в виде вытянутых вширь синих окружностей, расположенных на охряных стволах. Горы цвета слоновой кости вздымались на фоне желтого неба. Трава была голубой, фиолетовой, красной и зеленой. Между мазками проглядывал голый холст, словно художник торопился запечатлеть эту сцену до того, как изменится освещение. Картина производила захватывающе-мощное, почти гипнотическое впечатление. Когда в дверь позвонили, я не открыла — я была далеко, в прованской жаре. Слушала шелест ветра в оливковых деревьях и наблюдала за игрой света на их листьях, трепетавших, как язычки пламени. Через какое-то время я снова обернула картину черной бумагой и полиэтиленовой пленкой и вернула ее в футряр, а футляр — в кофр. Я повесила кофр обратно на крючок, аккуратно накинула сверху халат и пошла убирать бывшую комнату Лиззи, хотя та давно уже была пуста. Дочь освободила свой туалетный столик и гардероб, забрав с собой всю одежду. Остались только вещи из ее детства: плюшевый медвежонок с оторванным ухом, набросок собора, который я сделала для нее много лет назад, ожерелье из ракушек, подаренное бабушкой Адой. Я взяла мишку в руки и держала, пока снова набирала сообщение дочери. «Береги себя, Лиззи. Пожалуйста, не выходи одна». Ответное сообщение пришло мгновенно: «Мам, выдохни и прекрати писать мне одно и то же!» Я отложила телефон. Чего я ожидала? Нейтан просил оставить дочь в покое, надо было прислушаться к нему. Лиззи в порядке, а это главное. Я убрала все комнаты и, дрожа от усталости, вычистила последний шкафчик на кухне. В дверь позвонили снова, когда я выливала мыльную воду из ведра. Виктория стояла на пороге и рассматривала мой пыльный рабочий комбинезон и заплаканное лицо. Она была в широких брюках и простой темно-синей штормовке. Сам ее вид успокаивал. — Я только что вернулась. Сегодня ты ужинаешь со мной, — спокойно объявила она. — Эбби рассказала мне, что случилось. — Похоже, у меня начинается грипп, Ви. Вдруг ты его подцепишь? — Мой иммунитет крепче скалы, дорогая, так что не отвертишься.