Теперь я умылся, побрился, позавтракал, надел свежую рубашку, купил в киоске газету «Уик-энд» и журнал «Лук», сел в автобус и стал ждать, пока соберутся остальные. Почитал в газете рубрику необычных сообщений и открыл журнал «Лук». Я еще не видел заголовка статьи, но мои глаза наткнулись на фотографию небольшого формата. Со снимка на меня смотрело… мое лицо. Необычный ракурс — поворот головы с наклоном вперед — не оставлял сомнений: снимали меня в «Оберж де Пирамид». Тогда я увидел и заголовок: «Русский шпион на Востоке». Только теперь мне стало понятно, каким путем меня полностью нейтрализовали, более того, насовсем убрали с Ближнего Востока. Джеральдина сделала свое дело, подставила меня со всех сторон под объектив. И как же мне не хотелось с ней встречаться последний раз, но Визгун давил на меня: «патриот», «честь Родины», «доверие», «партия». Ему хотелось отличиться, пока Шеина нет. Показать, какой он профессионал. А фактически он совал меня под топор. И когда я говорил ему, что это провал, он твердил, как упрямый баран, что никакого провала нет. Меня снимали на пленку — это и есть провал. А он гнул свое — никакого провала. Давай ему к праздничному столу шифровальщицу! Мать его… Во всей колонии я был единственный, кто пока знал о моем положении. Теперь мне предстояло доложить генералу Шеину, что в его епархии основательно завалился инок и загубил перспективную американку. Я прочитал всю статью и понял, что здесь поработало крупное ведомство. И охота шла не по мелочам: коротко сообщалось о Рогове в Ливане, назывался погибший в автомобильной катастрофе в Турции Султанбеков. На маленьком снимке на странице журнала просматривалось знакомое лицо. И я вдруг понял, что это вся наша тройка. Всех троих готовил Мыловар. Откуда известно обо всех нас? Значит, информатор сидит где-то в ГРУ и имеет доступ к документам, фотографиям. Не по этой ли причине　погиб Султанбеков и искалечили Рогова? Выходит, нас еще только готовили, а вражеский агент уже всех нас засветил. Господи! Вот это катастрофа! Такого яростного лица я еще ни разу не видел за все время знакомства с советником-посланником. Визгун был тут же и напоминал собой то ли побитую собаку, то ли надолго с головой опущенного в воду. Значит, Шеин уже знал про статью. Хорошо же начиналось утро. Как в старом анекдоте: приговорили еврея к смертной казни, а он спрашивает судью: «А какой сегодня день?» «Понедельник», — ответил судья. «Ну и неделька начинается!» — воскликнул приговоренный. — Садись! — кивнул Шеин на кресло. — Коротко, самое главное. Я приказал тебе тихо сидеть. Почему ты вылез на американку? — Он еле сдерживался, что давалось ему с трудом. Лишь желваки выдавали его эмоции. Поставленный вопрос удивил меня. Выходит, я сам, по собственной инициативе, начал слежку за Эвелин? Визгун не поднимал головы и смотреть на меня, видно, не собирался. Я пожал плечами. Нашли-таки козла отпущения. Отыграются на мне. Представят все так, будто я сам полез на рожон и провалился. Ну и сволочи! Вот так шайка! — Чего молчишь? Я ведь спросил! — грозно прошипел Шеин. — Вам же Борис Иванович доложил. Что я могу добавить? — Мне нужно не добавлять, а четко и ясно изложить мотивы, — не меняя жесткого тона, потребовал Шеин. — Я поручил ему, — хрипло произнес шеф. — Мне подумалось, можно… У меня с плеч гора упала. Все-таки Визгун сохранил свое лицо. Шеин метнул в него яростный взгляд, но снова сдержался. Гром и молнии будут без меня. — Информация пришла ко мне из Москвы. Требуют расследования. Оба напишите отчеты, каждый за себя. И не вздумайте валить друг на друга и выгораживать! Через два часа представите мне документы. Тебе, Толя, даю еще два часа на сборы. Рудаков отвезет тебя в Александрию. Ты еще успеешь на теплоход. Сейчас важно, чтобы тобой тут и не пахло. Клевещут, ну и пусть клевещут. Если надо, посольство даст опровержение. В дверь постучали. В кабинет вошел Рудаков. Он виновато взглянул на советника-посланника и сказал: — Россомахин настаивает на вашей оценке: правильно ли он поступил, арестовав Головина. Шеин уставился на Рудакова, не понимая, при чем тут Россомахин, какой еще Россомахин. Потом до него дошел смысл. Он что-то прорычал, наверное, мат. — Моих людей могу арестовывать только я сам! — жестко сказал он Рудакову. — Я прекращу этот произвол! Тут им не гарнизон! Выслуживаются… — Он явно хотел выругаться, но сдержался. Видать, не из дураков-полковников генерал. За два часа, которые мне дал советник-посланник на сборы, я успел купить кое-какие подарки. Что-нибудь докуплю в Греции. Так бесславно закончился этот важный период в моей жизни. К подъезду подкатила машина, из нее вышел Рудаков. Я взял чемодан, кейс и, оглядев напоследок конспиративную квартиру, пошел к лифту. Ни Визгун, ни Шеин даже не позвонили. Было обидно, словно я старая, уже отслужившая свой век собака, которую терпел и кормил хозяин, пока она еще охраняла дом и защищала домочадцев. Я вышел из подъезда полный горечи и разочарования. В лицо пыхнул уже разогретый знойный воздух. Велико же было мое удивление, когда в машине на заднем сиденье я увидел советника-посланника. Непередаваемое чувство взволнованности и признательности охватило меня до такой степени, что я еле сдержал слезы. Очевидно, это результат напряжения последних часов. — Мне тут до Замалека по пути, — коряво пояснил Шеин. — Толя, если что было не так, не поминай лихом. Это тебе сувенир от меня, — передал он мне пакет, перетянутый лентой. — И на Бориса Ивановича не держи зла. Все они из патриотических побуждений, преданности Родине, партии, а вовсе не со зла так себя вели. А если уж кому что не дано, так оно и не дано. Пожелаю тебе счастья! Поступай в академию. Надеюсь еще увидеть тебя. У посольства Шеин вышел, сказав мне на прощанье, что направит на меня отличную характеристику. Контрразведка-2 Уже после первой встречи с одним из чиновников ГРУ я понял, что разведуправлению в стране я просто не нужен. Оно и понятно: кому нужен засвеченный разведчик. Но меня держали. Чиновник долго размышлял, изучал какие-то бумаги, вроде бы пытаясь найти мне место. Потом отпускал и просил прийти завтра. Так продолжалось целую неделю. Меня удивляла неповоротливость этого аппарата. Почти два месяца я отдыхал, как и мечталось мне, жил в палатке на Дону, ловил рыбу, купался. Приятным сюрпризом было то, что я смог при всей нашей волоките в три дня оформить покупку «Волги». И вот теперь, после стольких дней отсутствия, я ходил в Генеральный штаб каждое утро и уходил ни с чем. Как-то сказал: — Может, уволите… На лице офицера от такой мысли отразился страх. Кто-то у меня был за спиной. Однажды чиновник встретил меня, сияя искренней улыбкой. — Вам крупно повезло! Наконец-то я могу вам предложить что-то стоящее по вашим способностям. — Он сделал паузу, очевидно ожидая, что я упаду перед ним ниц и рассыплюсь в благодарности. — Идемте! — ввел он меня в кабинет, отделанный мореным дубом. Навстречу поднялся генерал-лейтенант, и сразу: — Поедете в Одессу. В Высшее пехотное училище прибыла группа двадцать шесть человек из Южно-Африканской Республики. Здесь они пройдут курс обучения партизанской войне и политике. Ребята прошли через огонь национально-освободительной борьбы, тюрьмы. Мы решили доверить вам политическое воспитание этой группы. Вы будете проводником марксистских идей, будете политически контролировать их. Прикроем вас, поедете как переводчик. Я испытывал неподдельную радость от поездки в Одессу, даже связывал свой визит с подсознательной надеждой об изменении своей жизни. Захваченный такой мыслью, я как-то пропустил мимо ушей напутствия чиновника с высоким званием, и напрасно: это было не напутствие, а инструкция. — …Вы будете там нашими глазами и ушами, более того, генератором идей партии. Когда они закончат обучение, чтобы все были коммунистами, готовыми бороться за советскую власть, за социализм! Развернитесь как настоящий пропагандист-коммунист. Покажите, что вы не только отличный разведчик. Потом это будут наши люди, они будут работать на ГРУ. Мы создадим в Южно-Африканской Республике нашу пятую колонну, которая в нужный момент возьмет там власть… Его явно стало заносить, и мне было уже неинтересно слушать весь этот высокопарный бред. Но я, наученный нашему социалистическому лицемерию, согласно кивал головой и выражением лица показывал, что внимательно внемлю высокому идейному гласу. А генерал закатывал глаза и еще долго пел, пел и пел… Наконец-то он меня отпустил, и я смог заняться подготовкой к отъезду в славный город Одессу. Честно говоря, мне очень хотелось поскорее убраться из столицы. Предстояло приятное путешествие на машине до самого Черного моря. В Киеве остановлюсь, там живут мои друзья: Слава и Рита Волнянские. Из Египта они уехали раньше меня, и Слава теперь стал настоящий «пуриц» в газете «Правда Украины», чуть ли не зам. главного редактора. Славка был мне кое-чем обязан по службе, но, кроме того, нас связывали общие симпатии. Дорога до Киева была малоинтересной. Да еще в придачу ко всему, Волнянских я не встретил: они были в Ессентуках. Поэтому я решил двинуть дальше, на Одессу. Меня не пугало, что солнце уже пошло к закату. Я прикинул, что часов за пять доеду. Но с наступлением темноты я вдруг начал дремать за рулем, а один раз даже заснул на секунду-две и проснулся, похолодев от страха. Я выбрал местечко на обочине и, привалившись на подушечку к стойке, мгновенно отключился. Мой мозг не реагировал на проносившиеся мимо автомашины, свет фар меня не тревожил. Сколько я проспал — трудно сказать, но разбудил меня неожиданный удар чего-то об автомашину и скрежет металла… Я разглядел, что перед «Волгой» градусов под сорок пять стоял «жигуленок» с включенными фарами, которые выхватили зеленую стену лесопосадок. Что-то он сделал с моей машиной, этот нахальный «жигуленок». Мне было　понятно, что он хотел остановиться впереди моей «Волги», и при повороте водитель задним бампером зацепился за мой передний бампер и вырвал его: себе он тоже оторвал бампер, и все это выглядело фантастически: словно машины взялись за руки. Из машины вылез водитель, и я приготовился дать по нему словесный залп: все, что я думаю о нем как водителе, и прочее, но слова мгновенно застряли у меня в горле — передо мной была женщина. — Мадам, где вас научили так ездить? — спросил я, укрощая свой гнев. — Вы, наверное, купили права. Во сколько вам это обошлось? — пытался я ее уязвить, задав ехидный вопрос. — Умоляю простить меня! — воскликнула она испуганно. — У меня еще нет опыта. Я шесть месяцев училась. По пятьдесят рублей, — лепетала она, не воспринимая моего ехидства. Я окончательно подавил в себе злость — не бить же ее за аварию, все-таки шесть месяцев училась. Но терять позиции правого и достигнутого превосходства мне не хотелось. — Вы только посмотрите, мадам, что вы сотворили с моей новенькой «Волгой»! — трагическим тоном воскликнул я. — Знаете, сколько она пробежала? Полторы тысячи километров! — печально произнес я. — Полжизни работать вам на ремонт моей «Волги». Тут уж я перестарался. Она завелась буквально с полоборота и резким тоном ответила: — Ладно уж слезы лить! Говорите, сколько вы хотели бы с меня содрать. Честный человек не покупает «Волгу». Наверно, спекулянт! Что перепродаете? Это было уже слишком, я молча подошел к ее машине и вытащил ключ зажигания. — Теперь никуда не уедете. Вызывайте ГАИ. Я пока посплю, когда приедет инспектор, разбудите, пожалуйста. — Не дождетесь! Вот сидите тут и ждите инспектора. Вы заинтересованы в ГАИ, а не я. — В ее голосе прозвучали торжествующие нотки. Она явно провоцировала меня на перепалку. Но я молча сел в кабину, устроил голову на подушке поудобнее и сделал вид, что буду спать. Она прошлась взад и вперед, обхватив руками плечи, видно, ей было не жарко в летней кофточке с коротким рукавом, и влезла в кабину. Мне не спалось, до утра никакой автоинспекции здесь не будет, поэтому я решил нормально отдохнуть. Вытащил из багажника палатку, спальный мешок, прихватил термос с кофе и пошел к посадкам, где и устроил себе ночлег. Через несколько минут я уже спал. Однако прошло часа полтора, и меня разбудил дрожащий голос: — Эй, товарищ! Вы спите? — Теперь уже нет, — ответил я. — Приехала инспекция? — До чего же вы черствый человек! — воскликнула она, слегка всхлипнув. — Я совсем замерзла. А вы развалились в тепле и храпите. — А что, я не могу храпеть в своей собственной комнате? — Я замерзла! Вы это понимаете? — Это ваши проблемы, но я их понимаю. Залезайте сюда, в мою теплую комнату. Надо же вас сохранить для ГАИ. Я расстегнул молнию на палатке и включил фонарик. — Заползайте в мешок, там еще сохраняется мое тепло, которое заставит вас прочувствовать, какой моральный и материальный урон вы мне нанесли. — Ну и нудный же вы тип! — воскликнула она, быстро залезая в мешок. — Тут действительно тепло и уютно, но я не чувствую угрызений совести, — ехидно, но все еще дрожащим голосом заметила она. — Тогда вылезайте! Я не для того вас пустил, чтобы вы бесстыдно наслаждались. — Теперь я понимаю тех жен, которые убивают своих мужей. — Она отвернулась от меня. — Я хочу налить вам чашку кофе, по-французски, с молоком. Вы пьете с молоком? Или только по-турецки? — Сейчас выпью кофе даже по-бенгальски, с соевым маслом. Я в таком состоянии… — Мой кофе с сахаром. Вы как? Вдруг не любите сахар. — Давайте уж ваш кофе, не заговаривайте мне зубы. Я жду!