Все ещё ловлю наслаждение от ее неумелых бессознательных движений, пока она не замирает. И только тогда я возобновляю толчки. Я почти полностью выхожу и с такой силой ударяю в нее, что хлопки от ударов тел эхом разносятся по комнате. Я врываюсь в ее узкую дырку, растягивая, и кажется, что она уже навсегда запомнит только мой размер. Но, стоит мне покинуть ее, как она опять сужается и я опять, толкаясь в нее, каждым миллиметром ощущаю влажную бархатистость. На этот раз все длится гораздо дольше. Я не хочу быстрой развязки. Знаю, что оргазм будет сокрушительным, но то, что я насаживаю на себя такое податливое, уступившее, признавшее свое поражение тело приносит не меньшее удовольствие. Я трахаю ее сзади, демонстрируя превосходство, показывая, кто ее хозяин, а она только хнычет то ли от удовольствия, то ли от усталости. Ускоряю темп и Милана хнычет уже в голос. Дышит тяжело и часто. Закусывает подушку. Но не просит ни остановиться, ни продолжать. Упорно молчит. Тем хуже для нее. Буду делать так, как нравится мне. Делаю ещё несколько резких толчков и тут же вынимаю член, чтобы кончить Милане на спину. — Сука! — не выдерживаю я, не в силах скрыть своих эмоций. Громко вбираю и выпускаю носом воздух. Пытаюсь выровнять дыхание. Милана обессилено падает на кровать. Я ложусь рядом, просовываю руку ей под талию и притягиваю к себе податливое тело. 64. Милана Мне стыдно от моих ощущений. От того, что я испытываю рядом с ним. Разве не должна я ощущать нечто другое? Почему к чувству жалости к этому зверю ещё и добавляется какое-то непонятное, незнакомое мне чувство? Я зажмуриваюсь, потому что стыдно и страшно признаться. А он, как будто чувствуя это, требует смотреть на него. Заставляет. И я подчиняюсь. Он уже во мне. Опять. Каждый раз, видя его член, я пугаюсь. Не понимаю, как он может поместиться во мне. Но он помещается. Входит, причиняя боль. Но эта боль почти сразу же уходит, уступая место чему-то новому. Пока ещё непонятному мне. Я должна ненавидеть его движения, но мне хочется, чтобы он продолжал. Вижу его усмешку. Он играет со мной. Сопротивляюсь из последних сил. Но мне кажется, что он знает мое тело лучше меня. Он как будто нажимает на какие-то кнопки. Руководит мной. Подчиняет себе. И что самое обидное — что ему это удается. Это уже не как в первый раз. Хотя не могу сказать, что в секс он добавил хоть чуточку нежности. Нет. Он все также грубо, по-хозяйски берет меня. Так, как хочется ему. Это продолжается долго. Когда мне кажется, что уже все, он опять входит в меня. Ругается. Стискивает зубы. Больно целует. Сжимает пальцами кожу. Его член не становится мягче ни на минуту. Даже когда он не во мне, я ощущаю его твердость и обжигающую кожу на бедрах. Он не выпускает меня. А я жду, когда же он заснёт. И, вот, вроде, слышу мерное дыхание. Замираю. И разочаровываюсь. Потому что его рука поднимается выше, обхватывает грудь. Пальцы сжимают сосок. И я чувствую, как он прикусывает мое плечо и сильнее прижимается ко мне бедрами. Опять рукой поднимает ногу и просовывает свой член. На этот раз медленно, замирая на входе и глубоко выдыхая на выходе. Шепчет мне какие-то безумные неправдоподобные вещи. Делает всё медленно, давая мне надежду на скорое завершение. Я мысленно считаю, чтобы отвлечься, но сразу же сбиваюсь со счета, стоит ему опять коснуться меня там. Его пальцы без стеснения проходят по самому сокровенному, рождая во мне очередную волну. Я выгибаюсь, но он не даёт мне далеко отодвинуться от него. Его ладонь на моей шее и он прижимает меня к себе. Слышу, как усмехается. Опять говорит ужасные вещи, вгоняя меня в краску. Мне все сложнее сдерживать стон. Закусываю губу. До боли. Но эта боль оказывается гораздо слабее тех ощущений, которых я стыжусь, но которые не хочу прогонять. Он продолжает добивать меня, толкая все ближе к пропасти. И я уже теряю контроль и срываюсь в нее. Падаю. Долго. Забывая, где я и кто столкнул меня. И сама проваливаюсь в полудрему. Не знаю, сколько нахожусь там, но прихожу в себя и обнаруживаю, что Дамир, наконец, уснул. Его рука на моей талии. Но мне надо выбраться из этого захвата. Аккуратно приподнимаю руку и выскальзываю. Подсвечивая телефоном, быстро собираю свою одежду. Натягиваю ее на себя. Хорошо, хоть в этот раз обошлось без порванных вещей. Беззвучно ступаю по полу и выхожу. На этаже не так много комнат. Мне надо найти кабинет. Отец говорил, что там, в столе, лежат бумаги, от которых зависит наша судьба. Идя сюда, к Дамиру, я надеялась показать ему документы Лейлы. Убедить его. Но в очередной раз поняла, что это невозможно. Он не слышит меня. Не даёт сказать ни слова. Поэтому я просто оставлю ему документы и уйду. Но перед этим я должна забрать векселя. Выкрасть их. Боже, что я делаю? Я — воровка? Отгоняю совестливые мысли подальше. У меня нет выбора. Наконец, нахожу кабинет. Строгий, в черных тонах, с массивной зловещей мебелью он очень подходит своему хозяину. Иду к столу и роюсь в ящиках. Отец говорил, что Дамир положил векселя в стол. В столе много бумаг. Перебираю их и стараюсь не пропустить то, что нужно мне. Но все не то. Тороплюсь. Просматриваю уже машинально, просто ища нашу фамилию. Ничего. С горечью думаю о том, что все это бесполезно. И тут мой взгляд выхватывает знакомые буквы. Но это не вексель. Хватаю документ и лихорадочно пробегаю по нему глазами. Листаю. Не может быть! Я не верю! Что все это значит? Возвращаюсь к первой странице, хочу перечитать ещё раз. И вздрагиваю от испуга, роняя бумаги на пол, услышав громкий жесткий голос: — Тебя не учили, что копаться в чужих вещах нехорошо?! ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ 65. Милана Поднимаю взгляд. Дамир стоит в дверях, скрестив руки на груди. — Ты же такая хорошая. Такая воспитанная, — с каждым словом он делает шаг ко мне. — Такая правильная. Я стою у стола не в силах ни ответить, ни сделать хоть шаг. Он медленно подходит к столу. — Нашла что искала? — спрашивает уже мягче. Или мне это только кажется? Не отрывая от меня взгляда, открывает ящик и достает оттуда папку. Протягивает мне. — На. Ты же за этим пришла? Смотрю на папку в его руках. Наверняка, там эти злосчастные векселя. Но взять не решаюсь. Не верю, что он вот так просто отдаст их. Он не может. — Это как же надо любить родителей, чтобы ради них идти на такое? — скорее не спрашивает, а как будто говорит сам себе. — Ну, бери. Пока даю, — ухмыляется. Протягиваю руку, чтобы взять у него документы, а он хватает меня за нее и тянет к себе. — Ты пришла в мой дом, чтобы украсть? — пристально смотрит на меня. Упираюсь руками в грудь. И его кожа обжигает. Он без майки.