Появляется он. Входит и закрывает за собой дверь. И опять этот ледяной пронизывающий взгляд черных глаз. Но я выдерживаю его. Даже не моргаю. Он молча снимает пиджак и бросает его на стул. Делает шаг ко мне. Инстинктивно отступаю назад. Он останавливается и ухмыляется. — Я могу уйти? — спрашиваю, заставив себя не дрожать от своей смелости. На секунду его глаза расширяются, но потом он снова берет себя в руки. — Нет, — отвечает жёстко и расстегивает ворот рубашки. — Но я должна навестить маму! Вдруг ей хуже? Она же в больнице! Он вдруг зажмуривается на мгновение и быстро открывает глаза. Огонь в них способен испепелить все вокруг. — Восемь лет назад, — сквозь зубы цедит он, — мне сообщили, что моя мать умерла. Я чуть не вскрикиваю, но в последний момент сдерживаю себя. — Я не смог ни проститься с ней, ни кинуть горсть земли на ее гроб, — продолжает он и смотрит уже не на меня, а на стену за мной. Как будто погружается в воспоминания. — Я сидел в четырех стенах и резал себе пальцы от бессилия. Он переводит взгляд на меня. — Твоя мать жива, — говорит он. — И твое присутствие там необязательно. Помочь ей ты можешь только здесь. Его рассказ задевает что-то внутри меня. Когда он говорит о своей матери, что-то в его глазах меняется. Но стоит ему взглянуть на меня, как опять возвращается эта жестокость и ненависть. Да, мне, наверное, в чем-то жаль его. Но моя мама жива и нуждается во мне. И я должна бороться за то, чтобы быть рядом с ней. — Но ты же получил свое! — возмущаюсь. — Ты же не собираешься держать меня здесь взаперти вечно? Откуда-то во мне появляется уверенность. Может быть, потому что я впервые вижу хоть какие-то эмоции на его лице. Вижу, что он злится. Но не боюсь. Хотя чувствую скрытую угрозу. Опасность, исходящую от него. — Что же я получил? — усмехается и продолжает расстёгивать рубашку. Я не решаюсь ответить. Прикусываю губу. Опускаю взгляд. Чувствую, что краснею. Но собираю всю пока несломленную силу воли и произношу: — Вы лишили меня девственности. Стали первым. Разве Вы не этого хотели? И решаюсь посмотреть ему в глаза. Но в них опять холод. — Нет, — произносит он. — Ты не исполнила мой приказ. Я не был у тебя первым. От возмущения я начинаю глотать воздух. В конце концов, немного успокоившись, спрашиваю: — Как Вы можете? Ты… Вы же видели все сами! — Ты про кровь? Его вопрос опять вгоняет меня в краску. — Ты же сама сказала, что у тебя месячные. Эти пятна крови не из-за того, что я порвал твою целку. Ее уже там не было. Ты ослушалась. Поэтому будешь наказана. — Меня будут искать. Уже ищут, — говорю я. — Вас посадят. — Тогда твоя мать умрет, а отец сгниет в тюрьме. Он так спокойно говорит об этом, как будто о погоде на завтра. — Не забывай, — сквозь зубы цедит он и делает ещё один шаг ко мне, — я твой хозяин. Ты принадлежишь мне. И долг пока не погашен. Подходит совсем близко, кладет ладонь мне на горло и прижимает к стене. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ 31. Дамир Двое суток я пытаюсь выбить эту девку из башки. Сука. У меня и до нее были девственницы. Но почему-то именно первый секс с ней никак не хочет выходить из моей головы. Закрываю глаза и слышу ее крик, когда вогнал в нее член. Одним толчком. Сразу по самые яйца. И чувствую, как по позвоночнику пробегает волна электрических искр. Я всегда мог контролировать свои эмоции. Но не с ней. Каждую нашу встречу мне стоит больших усилий оставаться холодным. Она разжигает во мне то, что запрятано давно и глубоко. И я не хочу доставать это. Эта ее способность злит меня больше всего. Взглядом своих голубых глаз она ныряет куда-то в глубины моей души. Хотя мне казалось, что души у меня давно уже нет. Но эта маленькая сучка заставляет меня в этом сомневаться. Я лишился души десять лет назад. В тот день, когда мне предъявили обвинение и я осознал, что это не шутки. Несмотря на явное отсутствие доказательств. Все обвинения в мой адрес строились на словах Лейлы. Ни одной значимой экспертизы. Следователю она заявила, что не смогла носить на себе память об изнасиловании и поэтому приняла душ, прежде чем идти писать заявление. Правда, побои с нее сняли. Она сказала, что сделал это я. Но я никогда не поднял бы руку на женщину. Ни при каких обстоятельствах. И ни при какой самой сильной степени опьянения. Удивительно, но я вообще ничего не помнил о той ночи. Внутренне я был уверен, что не насиловал Лейлу. Я никогда не испытывал недостатка в женщинах. И причин насиловать ее у меня не было. И сил, как мне кажется, тоже. Учитывая, что проснулся я дома. И даже с кровати встал с трудом. Мама сказала, что меня привез Стас. Стас. Мне всегда казалось, что наша дружба не настоящая. Не знаю, почему. Шестым чувством ощущал это. Мои люди уже занимались Стасом. Но пока никакой значимой информации добыто не было. Похоже, он очень постарался, чтобы информация о нем не попала в чужие руки. Но я знал, что это был лишь вопрос времени. Я всегда получал нужную мне информацию. В тюрьме я долго размышлял, как так получилось, что я сижу за то, чего не совершал. Я не приемлю насилие. Но твердо решил, что найду Лейлу и сделаю с ней то, в чем она меня обвинила. Лейлы нет. Зато есть Милана. Все эти дни я жил мыслью о том, как буду вгонять член в нее. И, вот, когда это случилось, мне стало ещё хуже. Я хотел ненавидеть ее. Наказать. Но она так искренне сопротивлялась. Боролась за свою честь. Что откуда-то из глубины моего сознания пыталась пролезть жалость. Но сразу же была подавлена жаждой мести. Милана Кострова — обычная девка. Оплата долга. Она всего лишь отвечает за преступление своей сестры. Это правильно. Так должно быть. Кровь за кровь. Потерпевшая сторона должна получить сатисфакцию. Удовлетворение. И я его получил. Конечно, она была целкой. Нетронутой. Несмотря на слова Стаса.