— Что я буду делать дома? — Выздоравливать! — чуть не рявкнула Лера. — Кино смотреть. В шахматы играть. — Один? — Мы с Матвеем будем тебя навещать. Каждый день. Обещаю. — Выбора у меня нет? — еще раз уточнил отец. — Я тебе клянусь. Я сделаю, что обещала. Лера не шутила, и отец это понимал, потому споры прекратились. Пока ждали обед, занялись делом. Валерия продолжала изучать документы, задавая Рыбакову вопросы, на которые он с удовольствием отвечал. Иногда она требовала точных и однозначных ответов, а Максим Витальевич умел донести сложную информацию простыми словами. Дочь Соломатина покорила его своей хваткой и умом, а поскольку сам Рыбаков был трудоголиком и в работе большим занудой, они быстро нашли общий язык. Во время обеда у него не замолкал телефон. Беременная жена Максима Витальевича никак не могла решить, какой цвет стен будет в спальне их третьего ребенка. Ответив на очередное сообщение, Максим громко вздохнул. — А как вы хотели, Максим Витальевич, — улыбнулась Лера. — Спальня малыша — это очень важно. Это не ползунки купить. — Так мы уже в четвертый раз стены перекрашиваем! Сначала был… не помню, какой цвет… потом серо-голубой, потом молочный, сейчас жемчужный, — и он показал ей картинки в телефоне. — Ну, — кивнула она. — Жемчужный лучше, чем молочный. — Они одинаковые! — возразил Рыбаков. — Нет. Разные, — уверенно сказала Лера. — Мужчины обычно не различают таких оттенков. Белое — это белое. Красное — просто красное. Но у белого тысячи оттенков, а у красного миллион, — засмеялась она. — Боже, вот вы женщины… — Рыбаков беспомощно откинулся в кресле. — Рыбаков, — сказала Лера, неожиданно перейдя на «ты», — это всё не про цвет. Это про любовь. Просто скажи своей жене, что ты ее любишь, и готов перекрасить стены хоть десять раз в любой цвет, который она выберет. Даже если это будет цвет детской неожиданности. Поверь, больше дискуссий на эту тему у вас не будет. — Сейчас проверим, — сказал он и отправил жене голосовое сообщение, пересказав в точности Леркины слова. В ответ ему посыпались смайлики с сердечками и поцелуями, а чуть позже пришло сообщение, что все-таки жемчужный цвет самый лучший. — Магия, — улыбнулся Максим Витальевич. — Она самая, — улыбнулась Лера, чувствуя, как остро саднит в самой середине груди. *** — Позвони мне сам, хорошо? — попросила Валерия. — Я не буду, вдруг ты отдыхаешь. — Хорошо, — пообещал отец, садясь в машину. Лера покачала головой, снова поражаясь то ли его упорству, то ли глупости. Ну, какая работа может быть в таком состоянии?! Беспалов захлопнул дверцу, и машина медленно выехала с парковки. — Надеюсь, не произойдет никаких эксцессов, — сказала Валерия, провожая автомобиль взглядом. «Мерседес» уже скрылся из виду, влившись в трафик, а она всё стояла. Не двигаясь с места и глядя в какую-то неопределенную точку впереди себя. — Лера, с тобой всё в порядке? — спросил Беспалов, внимательно посмотрев ей в лицо. — Моего отца вчера чуть не убили, а ты спрашиваешь, в порядке ли я? — она глянула на Беспалова, потом стала рыться в сумке, ища ключи от машины. — Всё нормально. Только у меня кофемашина сломалась. Надо новую покупать. — Давай я посмотрю, может, покупать не придется, — предложил он. Поразмыслив пару секунд, она отдала ему ключи. — Поехали. Отвезешь меня и глянешь заодно. Лера вымоталась за день и не хотела садиться за руль. Устала она не от работы — от притворства перед самой собой и другими. Притворяться, что всё в порядке, не сложно — сложно быть в порядке. Беспалов привез ее домой, поднялся вместе с ней в квартиру, вымыл руки и прошел на кухню. — А инструментов у тебя нет, наверное… — вспомнил он. — Как это нет. Всё у меня есть. — Лера открыла ящик: — Тут поройся. Беспалов снял пиджак и среди разной кухонной утвари нашел набор маленьких отверток. Сначала он попробовал сварить кофе, понажимал кнопки на приборной панели. Убедившись, что машина и правда не работает, отсоединил ее от сети и начал раскручивать болты. Лера села на стул и уставилась на его широкую спину, обтянутую черной футболкой. Смотрела она на него, но видела перед собой другого человека. Другую спину, другое тело, крепкое, с рельефными мышцами и гладкой кожей. Такой приятной на вкус и на ощупь. Столько в Полевом было нутряной правды, благородства и мощи, мужского обаяния и мужского тепла. Тоска по нему начала грызть не только сердце и голову, но и впивалась во всё тело. Дмитрий, повернувшись, что-то сказал ей, и она вскинула на него глаза. — Что? — Лера сглотнула, чтобы унять подкатившую к горлу боль. — Надо бойлер менять, — повторил он. — Не надо ничего менять, я куплю новую машину. — Это недолго и несложно. — Оставь всё, как есть. В дверь позвонили, и Лера пошла открывать, радуясь, что Алька приехала так быстро. Еще в дороге она написала подруге сообщение и попросила приехать. — Я привезу тебе кофемашину, — сказал Дмитрий, захватив пиджак и выходя с ней в прихожую. — Не надо, — отказалась Лера, торопясь отправить его за дверь. — Я сама с этим разберусь. Потом. — Ой, здрасьте… — сказала Аля, столкнувшись с выходящим из квартиры Беспаловым. — Лерочка, что-то случилось? — Кофемашина у меня сломалась, — пояснила Соломатина. Они прошли на кухню, и Лера засуетилась, заваривая чай и организовывая перекус, пытаясь за этими энергичными движениями спрятать свои раненые чувства. — И всё? Больше ничего не произошло? — не поверила Алина, заметив эту нарочитую суетливость. — Я знаю про папу. Прости, что вчера не позвонила. Не знала, можно ли. — Мы расстались, — сказала Лера. — Я так и подумала, — тихо ответила Аля. — Юлик сказал, что Лёха рвет и мечет. Я так и подумала… Всё плохо, да? Лера не ответила. Но ей и не нужно было. Во всем ее облике сквозила какая-то надломленность. И в голосе, и в словах. Хотя ничего такого она не сказала. — А как сделать, чтобы это прошло побыстрее? Алина вздохнула: — Если хочешь, можем напиться и поплакать. У меня завтра выходной. — У меня тоже, но напиться не вариант. Если напьюсь, то поеду к нему, а мне нельзя. А плакать я не люблю. *** Лера знала, что будет тяжело, и дала себе слово выдержать эту моральную пытку. Но прошло две недели, а легче не стало. Наоборот. Каждый день без Полевого был словно нескончаемое издевательство. Она как будто не жила, а боролась. С кем-то или с чем-то. Сопротивлялась какой-то злой силе, которая хотела отнять у нее здоровье, разум и превратить ее в труп.