Мы спустились вниз. Я потянул за провод и поднял лестницу наверх. – Кто построил это укрытие? – Я сам всё сделал. Я здесь уже два месяца живу. – В жизни не поверю. – Не хотите – не верьте. Я старался не смотреть на то, что делал Фредди. Сначала он снял с солдата форму. – Она мне понадобится, – как бы извиняясь, сказал он. Форму он упаковал в узел вместе с каской. Узел спрятал за кучей кирпичных обломков. Потом он схватил солдата за ноги и поволок. Я отвернулся. Он дотащил его до пролома в соседний дом – там, где тогда увидел меня. – Убирай следы, которые за мной остаются, – скомандовал он. Я засыпал песком и камнями лужу крови на том месте, где лежал солдат. Затем пошёл по следам – надо было сделать так, чтобы всё выглядело как раньше. Поверх полосы, образовавшейся после того, как Фредди протащил здесь тело, я накидал обломков кирпичей, штукатурки и прочего мусора, валявшегося на развалинах повсюду. Потом мы с трудом, но всё-таки смогли протолкнуть мёртвого солдата через пролом. В одиночку Фредди бы не справился. Я сам удивился тому, насколько мне было наплевать на этого мертвеца. – Что теперь? – спросил я. – Бросим его в одной из квартир. – Но ведь я тут живу, – сказал я. – Нельзя вот так взять и оставить здесь мёртвого солдата. Они придут за ним… На лестничной клетке Фредди опустил мертвеца на пол и сказал: – Сегодня ночью я пойду к повстанцам. Теперь у меня есть винтовка и пули, я должен пойти. Но Хенрик останется с тобой. Его рана не очень серьёзная. Пулю можно достать. Он знает, как перебраться обратно через стену. У нас есть связной, и Хенрик наверняка сумеет узнать, где он живёт, и передать ему сообщение. Связной отведёт вас обратно в лес, к партизанам. Ты пойдёшь с ними, тебе не стоит оставаться тут одному. Хотя твоё укрытие – это просто невероятно! Я до сих пор до конца не верю, что ты всё здесь сделал сам. Но в любом случае я говорю тебе, что они собираются скоро открыть этот район для поляков. Все эти дома. Что ты тогда будешь делать? Куда подашься? Ты не сможешь ни передвигаться, ничего. Особенно если кто-то из польских бродяг решит поселиться на развалинах. Ты ведь знаешь, там у многих нет жилья. Они запросто могут взять и построить себе здесь какой-нибудь сарай. – Я не могу уйти, – сказал я. Мне вдруг стало совершенно ясно, что никуда я отсюда не уйду. И не буду присоединяться к восстанию, как думал ещё сегодня утром. Это восстание – не из тех, о которых я читал в книгах, когда подростки бьются наравне со взрослыми и становятся героями сражений. Проклятого мёртвого солдата, который лежал сейчас на полу у ног Фредди, мне было более чем достаточно. Лучше я останусь на месте и продолжу ждать. – Почему не можешь? – Я жду папу. – А он знает, что ты здесь? – Да. – И когда он придёт? Я пожал плечами. – А где он? – Я не знаю. Его забрали в тот день, когда закрыли нашу фабрику. – Какую «вашу»? – Верёвочную. Фредди хотел что-то сказать, но передумал. – Ладно, потом поговорим. Он посмотрел на меня как-то странно и вдруг добавил: – Беги обратно, наверх. А я спихну этого в мусорную яму во дворе и засыплю сверху как следует. Вон у них тут как раз есть яма. Мусора точно хватит. – Может, я посторожу на воротах? – предложил я. – Посторожи, хотя… – Он с сомнением посмотрел на меня. – Ты ужасно бледный. – Да? Я ничего не чувствую, – сказал я и ощупал своё лицо. Я пошёл к воротам. Улица была пустынной. Время от времени издалека доносились пулемётные очереди и взрывы. Там шло восстание. Фредди провозился с солдатом довольно долго. По крайней мере, мне так показалось. Внезапно мне стало плохо. Но явно не от страха. Что со мной? Я заболел? Наконец Фредди закончил и позвал меня. Я подошёл. – Всё в порядке, – сказал он и похлопал меня по плечу. Мы вернулись обратно в мой двор через пролом. Я дёрнул за провод, и лестница взвилась вверх над нижним полом, как дрессированная змея у умелого заклинателя змей. Потом я отпустил провод, и она скатилась вниз, прямо к нашим ногам. – Твоё изобретение? Я кивнул. – Вы с Хенриком говорили тут про одного поляка, Болека, – сказал я. – Как он выглядит? – Слушай, полезли-ка наверх. Ты… С тобой правда всё в порядке? Нет, со мной было что-то не так. Внутри меня как будто всё дрожало. Сильнее и сильнее. Мы залезли наверх, и я поднял верёвочную лестницу. Фредди описал мне Болека. Теперь я не сомневался. Это был тот самый пан Болек, мой знакомый. Я понял, как мародёр может быть таким добрым. Он, наверное, просто притворялся, что собирает по квартирам костюмы. Но я ничего Фредди не сказал. Просто ещё раз повторил про себя адрес, который давно знал наизусть. И тут я вдруг зарыдал в голос. Я больше не мог сдерживаться. И не мог остановиться. Это произошло в одну секунду, выплеснулось наружу мощной волной. Фредди обнял меня, прижал к себе сильно-сильно. Он гладил меня по голове. Может, из-за этих рыданий, которые подступали, душили меня изнутри, я и был такой бледный? Может, из-за них всё внутри так дрожало? Я долго не мог успокоиться. Просто старался плакать потише. Я хорошо усвоил папин урок, я сделал всё в точности, как он сказал. Я ни о чём в тот момент не думал. Ничего не чувствовал. Я действовал как автомат – чётко, технично, сверхэффективно. Взвести курок. Держать двумя руками. Стабилизировать, чтоб не дрожало. Снять с предохранителя. Навести прицел. Целиться по центру. Не колебаться и не тянуть время. Думать и чувствовать можно только потом, иначе будут дрожать руки. И тогда погибнешь ты, а не он. Я снова и снова пытался не плакать и не мог. Но ведь я… я просто был как Робинзон Крузо. Робинзон Крузо тоже стрелял в дикарей, когда они хотели съесть Пятницу. Я сварил для Фредди и Хенрика рис и открыл в их честь последнюю банку сгущёнки. Фредди дважды поменял Хенрику повязку, а потом они о чём-то шептались между собой, время от времени посматривая на меня. Может быть, Фредди просил Хенрика уговорить меня уйти с ним отсюда. Я показал Фредди свой склад на верхнем полу. Он забрался туда и проспал там до вечера. Я поболтал с Хенриком. Пожалел, что не взял из бункера шахматы. Мы с ним сыграли несколько партий в шашки на самодельной картонной доске, используя вместо фигур монеты и щепки. Я даже пару раз выиграл. Хотя, может быть, Хенрик мне поддавался. А может быть, это была всамделишная победа. Фредди ушёл вечером. Он пожал Хенрику руку. Я хотел, чтобы Фредди пожал руку и мне тоже, но вместо этого он снова крепко обнял меня и чмокнул в макушку. Узел с формой он зажал под мышкой, а каску надел на голову. Он улыбнулся мне и отдал честь, прямо как солдат. Он пошёл через двор и несколько мгновений спустя растворился в темноте. Только слышны были его шаги, хрустящие по песку и обломкам. А потом он дошёл до ворот, и этот хруст тоже затих. Этой ночью, просыпаясь от стонов Хенрика, я каждый раз прислушивался к далёким выстрелам и думал: может, это Фредди стреляет. И я молился, чтобы с ним всё было хорошо. 14. Нужен врач Я проснулся рано утром из-за стонов Хенрика. Ему было очень плохо. У него поднялась температура. Он весь горел. Было ясно, что в таком состоянии он никуда идти не сможет. Он даже говорить толком не мог. Но при этом пытался меня успокоить. Я дал ему воды, а у него даже не было сил приподняться, чтобы попить. Тогда я попоил его с ложечки: капельку, ещё капельку – как поят совсем маленьких грудничков. Я вдруг подумал, что Хенрик умирает. Нужен врач. А я знал только одного врача, и он никогда в жизни меня не видел. В общем, я расспросил Хенрика о тайном ходе, по которому они с Фредди попали в гетто. Оказалось, что это совсем недалеко. На углу Пекарской улицы и нашей. Хенрик говорил ужасно медленно. Может, чтобы мне было понятнее. А может, потому что говорить быстрее просто не мог. Я намочил полотенце и положил ему на лоб. Ему стало немного легче. Мама всегда клала мне мокрое полотенце на лоб, когда у меня была температура. – Пекарская улица, 32, – ещё раз прошептал он. Я сидел и смотрел в вентиляционное отверстие, чтобы понять, что происходит сейчас на улице. Дети ещё не вышли в школу. Но тот вредный мальчишка уже околачивался возле своего дома, выискивая жертву. Маленькой девочки на улице пока не было, и он стал приставать к женщине, которая в одном из верхних этажей вытряхивала одеяла и ковры. Он крикнул ей: – Тётя, у вас подушка упала. Она глянула вниз и продолжила заниматься своим делом. Маленький приставала выглядел разочарованным. Неужели он такой дурак – думает, будто она, услышав его, сразу сломя голову кинется вниз? Да, наверное, такой. Полицай вышел из дома и погрозил мальчишке кулаком. Этого хулигана знала вся улица. Наконец он запустил камнем в собаку, которая, на своё несчастье, как раз пробегала мимо. Собака заскулила. Жена врача выглянула в окно и прикрикнула на мальчишку. И тут вдруг на улице появилась его тётка и заорала страшным голосом: – Ты ещё не ушёл?! Что ты здесь ошиваешься? Я же тебе сказала: иди, да поживее! Где записка? – У меня! – крикнул он в ответ, достал записку из кармана и помахал ею. – Так иди уже давай, исчадие ада! Она, как обычно, отослала его с каким-то поручением. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез из поля зрения. Похоже, он вернётся не очень скоро. Я навёл бинокль на окно врача. Врач был дома. Его жена принесла ему чашку чая. Он сидел за письменным столом, что-то писал и пил чай. Я не стал брать пистолет. На улице я всё равно не смогу выстрелить, даже если ко мне пристанут хулиганы. Будь что будет. Я взял с собой фонарик. – Если мой папа придёт, он позовёт меня: «Алекс», – объяснил я Хенрику.