На мостике было мокро и холодно. Судно зарывалось форштевнем в серо-зеленые волны, верхушки их заливали палубу. Ветер был попрежнему ровный, поднялись и посветлели тучи. За сутки прошли всего двадцать немецких миль. Теперь попутный ветер поможет наверстать упущенное. Павел приказал убрать рифы на гроте. — Команду подает вахтенный начальник, — спокойно сказал стоявший у румпеля Лещинский. Павел живо обернулся, посмотрел на него и вдруг покраснел. С первого раза не понравился ему покорный, со скрытой насмешкой, круглолобый Лещинский. — Здесь только один начальник, сударь! — ответил он сухо и отошел в сторону. С полной оснасткой «Ростислав» взял круче к ветру. Волны обдавали его пузатую палубу. Намок и обледенел до половины кливер. Земля теперь виднелась совсем близко. Ветер усилился. После полудня встретили стадо морских котиков. Поздней осенью они покидают лежбища, уходят в море. Громадная серая масса колыхалась до самого горизонта. Протяжный, несмолкающий рев заглушал посвисты ветра. Впереди стада отдельно держались котики-«секачи» — старые крупные самцы. Вся команда столпилась у борта. Зрелище было привычное, но всегда волнующее: дорогой зверь, бесчисленное богатство. Низенький боцман с морщинистым красным лицом громко сопел, то и дело вытирал ладонью волосатую шею. Один только Лещинский не поддавался общему возбуждению. Он глядел на прояснявшуюся каемку неба вдали, хмурился. Крик котиков предвещал ненастье. Раза два, не выпуская румпеля, доставал из-за пазухи зрительную трубу, торопливо оглядывал пустынный океан. Неожиданно пошел снег. Густая пелена скрыла все вокруг, не стало видно даже парусов. Где-то позади замирал рев котиков. Скрипела рея, глухо плескались волны, свистела колючая снежная крупа. Павел не сходил с мостика. Натянув на голову капюшон парки, он стоял рядом с Лещинским, стараясь разглядеть берег. Но в белесом снежном куреве ничего не было видно. Единственное, что оставалось сделать, — уклониться от, курса на запад. — Отдать кливер! — крикнул он, не глядя в сторону Лещинского. Тот с самого утра советовал выйти подальше в море. Но Павел тогда его не послушал. Ветер вырывал из рук мокрую тяжелую холстину, два матроса с трудом тянули обледенелый шкот, носовая волна сбивала с ног. Однако судно послушно легло на другой галс и, переваливаясь, почти черпая бортом воду, круто повернуло в открытое море. Через два часа снег прекратился. Но берега попрежнему не было видно. Ветер стал резче, порывистей. Тучи плотно укрыли небо, и только на самом краю обозначался узкий просвет. «Ростислав» лег на прежний курс. Павел сменил у румпеля Лещинского, приказал обколоть со снастей и палубы ледяную кору. С беспокойством следил за надвигающейся непогодой. Ветер дул теперь неровно, то затихая так, что повисали паруса, то снова усиливаясь с каждым порывом. Волны становились длиннее и выше. — Шторм будет, Павел Савелович, — обеспокоенно сказал боцман. — Отстояться бы. Павел сам думал о бухте. Но берега были неизвестны, близился вечер. До темноты все равно не отыскать стоянки. — Обогнем мыс, — ответил он коротко и облизал соленые от морской воды губы. Придерживаясь за трос, боцман спустился с мостика. В его молчаливом уходе Павел почувствовал осуждение. Старый моряк не надеялся на молодого командира. А Лещинский, тот явно не хотел покидать румпеля. Павел опять покраснел, ему стало жарко. Откинув мокрую прядь волос, крепко держась за румпель, он впервые с тревогой огляделся. Быстро темнело небо. Давно пропала на горизонте светлая полоса. Ветер как будто стал тише, но волны уже достигали низких, нависших над морем туч. Шипевшие пеной гребни становились прозрачными. Тяжелее и медленней поднималась палуба, порывисто уходила из-под ног. Павлу вдруг захотелось вернуть боцмана, посоветоваться со стариком, плававшим здесь не первый раз, но гордость, боязнь показаться неопытным удержали его. Он вытер подкладкой кафтана лицо, нагнулся к компасу. — Парус! — неожиданно крикнул марсельный, крепивший на рее блоки. Обхватив ногами балку, матрос повис над пучиной, возбужденно размахивая свободной рукой. Павел поспешно обернулся. Суденышко вскинулось на вершину волны и справа по борту открылось белое пятно парусов. Спустя некоторое время можно было различить и судно. Это была шхуна с косо поставленными мачтами, идущая тем же курсом. Шхуна приближалась. Выкрашенная в черный цвет, без единого светлого пятнышка на узком, длинном корпусе, она напоминала военный корвет. Белизна парусов подчеркивала его строгие, четкие линии. Судно шло с полной оснасткой, быстро приближаясь к «Ростиславу». В первую минуту Павел обрадовался. Океан не был пустыней, надвигавшийся шторм не казался страшным. Но с каждым кабельтовым, уменьшавшим расстояние между кораблями, неясное беспокойство овладевало Павлом. Шхуна шла в полном безмолвии, без флага, без обычного оживления на палубе. Словно молчаливый призрак. Павел приказал поднять свой флаг. Трехцветное полотнище взвилось над мачтой, затрепыхало по ветру. Шхуна не отвечала. — Зарядить пушки! — скомандовал Павел и увидел, как суеверно перекрестился боцман. Шхуна продолжала приближаться, уже отчетливо видна была на носу под бушпритом резная деревянная фигура... Водяной вал вскинул русское суденышко. В ту же секунду сверкнул над шхуной огонь, ядро разворотило борт «Ростислава». Павел упал, но сразу же поднялся, ухватил румпель. Худшие опасения подтвердились. — Отдай шкоты! — закричал он высоким мальчишеским голосом. — Все наверх! С окровавленным лбом, — падая, он содрал кожу с виска, — дрожа от возбуждения, Павел налег на румпель, пытаясь круто повернуть судно. Ему это почти удалось. Второе ядро угодило в море. Бот лег бортом на воду и, скрипя обшивкой, тяжело поднялся. Однако шхуна без всяких усилий повторила маневр, новое ядро сорвало кливер с «Ростислава». Мокрая холстина грохнулась вниз, повисла на искалеченном борту. Потом ее унесло в море. Цепляясь за изорванные снасти, за палубу, боцман пробрался на мостик. Упавшей реей ему переломило ногу, ушибло спину. Старик ухватился за трос, вытер кровавую слюну. — Не уйти, — сказал он, с трудом шевеля губами. — Выкидывайся на каменья... Корсар это... Кончит... Лещинский оттащил потерявшего сознание боцмана в каюту. Павел видел, что «Ростиславу», действительно, не уйти. Но сдаваться он не собирался. Все надежды Баранова, оставшихся на Ситхе людей были обращены на этот маленький бот, на него, Павла. Гнев и ярость охватили его. «Напасть на русское судно, в русских водах!» Он торопливо огляделся. Огромная водяная степа подняла бот, с высоты ее виден был почерневший океан и совсем близко закрытая парусами шхуна... — К орудиям! — стараясь перекричать вой ветра, налегая изо всех сил на румпель, скомандовал Павел. И пока растерянные матросы добрались до пушек, он повернул бот и ринулся вместе с водяной лавиной вниз, на врага, Мелькнули паруса, черный высокий борт корабля, длинный однорукий человек, ухватившийся за тали, повисшие на снастях люди. — Огонь! — скомандовал Павел. Из трех пушек блеснуло пламя, бот дрогнул, качнулся. Гул залпа на мгновенье заглушил треск столкнувшихся кораблей. Медленно раскололась и рухнула мачта шхуны. Валились обломки, свистели, извиваясь, концы снастей. Показавшийся из люка Лещинский припал к трапу, закрыл руками голову. «Сумасшедший мальчишка утопил их всех». Дерзость нападения, внезапность, когда победа была явно на стороне шхуны, ошеломили Лещинского. Когда, наконец, он поднялся, бот уже был далеко от своего врага. Со срезанным начисто бушпритом, единственным уцелевшим гафелем суденышко неслось на высокой волне. Позади, в наступавшем мраке, чуть приметно белели на двух теперь мачтах паруса корсара. А Павел стоял на коленях, — ударом его сшибло с ног, и не выпускал румпеля. Холодные брызги смешались с кровью, сочившейся из раненого виска, парка была разорвана, черные волосы слиплись на лбу, обледенели. Он перестал быть мальчиком. Он был мужчиной, выполнявшим свой долг. ГЛАВА 7 1 Шторм налетел ночью. Огромные валы с грохотом неслись в темноте, рушились водяные стремнины. Выл и свистел ветер. Вода заливала палубу, с неистовой силой швыряла суденышко из стороны в сторону. Метались обрывки снастей, клочья истерзанных парусов. Паруса не удалось зарифить, буря сорвала их вместе с реей. Павел привязал себя к румпелю. Двоих матросов унес ураган, а может быть, придавило обломками. Павел ничего не знал. Не выпуская румпеля, впившись в него окостеневшими пальцами, по пояс в воде, держался он на небольшом помосте. Компасный фонарь еще мигал, впереди мерцала мокрая мачта, вскипала белесая пена. Дальше ничего не было видно. Шхуна давно потерялась в гудевшей темени. Буря прервала побоище, и оба корабля боролись теперь со стихией. Бот был полуразрушен; гибель последнего паруса и почти половины команды довершила его судьбу. Уцелели Павел, Лещинский, умиравший боцман и три матроса в кубрике, равнодушно ждавшие конца. Павел нечеловечески устал. Если бы не конец, державший его у рулевого управления, он был бы снесен в пучину. Иной раз, когда «Ростислав» долго не мог подняться, юноше хотелось развязать конец, перестать сопротивляться. И только мысль о людях заставляла его судорожно цепляться за румпель. Вот так же, когда ему было двенадцать лет, трепала их буря у алеутской гряды. Баранов привязал его вместе с собой у румпеля, команда, охотники держались за мачты,— каюта и трюмы были затоплены. Двое суток носились они по морю, потом тайфун швырнул судно на камни. Корабль бился о рифы, раздвигалась и сжималась треснувшая палуба, в щелях давило людей. Баранов приказал срубить мачты, строить плот, но его разметало по заливу, люди погибли. Когда буря утихла и Баранов с Павлом выбрались на берег, мальчик долго и зло кидал в море камни, словно хотел ему отомстить. — Крестный, — заявил он с хмурой решимостью, — вырасту, железный корабль куплю. Все каменья изломаю. Павел не выпускал румпеля. Вода неслась стремительным потоком, заливала его. Представление о действительности поддерживали только хилый, вздрагивающий огонек компаса и улетающий звон корабельного колокола. Потом фонарь потух, умолк и сорванный колокол. Вдруг сквозь грохот волн возник однотонный приближающийся гул. Павел понял и медленно разжал пальцы. Это буруны. «Ростислава» несло на прибрежные скалы. Ничто не могло спасти обреченное судно. Не было парусов, погас огонь, кругом бушующий, осатаневший мрак... Однако сила жизни продолжала сопротивление. Снова обхватив руками румпель, Павел долго, упорно поворачивал его. В памяти держались деления компаса, румбы. Ему казалось, что еще можно оторваться от скал. В одном обледенелом кафтане, — парку давно сорвала волна, — задыхаясь, припав грудью к мокрому румпелю, помогая себе ногами, командир «Ростислава» все еще боролся. Гул усиливался, приближался. В темноте среди бурунов мелькнул в белой пене голый утес. Удары кормой и днищем... Бот закачало на короткой волне, черкнуло о подводные камни. Ветер внезапно прекратился, исчезли высокие волны разбушевавшегося океана. «Ростислав» очутился в бухте. Павел все еще продолжал сжимать румпель. То, что произошло, медленно проникало в его сознание. И только когда Лещинский, оторвав крышку люка, бросился к якорям, он очнулся. Негнущимися пальцами, зубами распутал он узлы конца, которым был привязан, ползком добрался к помощнику. Вдвоем они отдали якорь. Но канат оказался неукрепленным, только один раз был обернут вокруг брашпиля. Трос высучивался с необычайной скоростью. Стуча зубами, как в лихорадке, Павел сунул свой кафтан под ворот, Лещинский бросил шинель. Не помогло. Якорь пополз. Судно продолжало нестись к берегу... Лишь отдав второй якорь, удалось остановить судно. Павел протянул руку Лещинскому. — Вы... — сказал он взволнованно, — я буду звать вас Федор Михайлович... А меня зовите Павлом. Я весьма повинен... — Он замолчал, вытер разорванным подолом рубашки лицо. Лещинский ничего не ответил, торопливо и крепко, двумя руками пожал его холодные, распухшие пальцы. Затем уверенно прикрикнул на матросов, уже возившихся с запасным якорем. Павел совсем промерз. Только теперь он почувствовал, что весь дрожит. Подняв кафтан, он заторопился в каюту переодеться, но вдруг остановился на мостике, вскрикнул. Лещинский и матросы подняли головы. — Гляди! — шепнул Павел, указывая за правый борт. Далеко в темноте, то появляясь, то пропадая, мерцал небольшой огонек. Это, был бортовой фонарь шхуны. Корсар, как видно, хорошо знал бухту и спокойно пережидал здесь бурю. 2 Осторожно, чтобы не скрипнуть досками узкого трапа, Лещинский поднялся, сдвинул крышку люка, осмотрелся. Попрежнему в ночном мраке золотилась колеблющаяся световая точка. Помощник шкипера выбрался на палубу, тихонько опустил крышку. При движении плащ у него распахнулся, на секунду блеснул оранжевый глазок фонаря.