Видимо, бездомный заботился о своей одежде, насколько это позволяли обстоятельства и жизнь на улице. Поэтому люди могли легко не заметить его нужду; потому что, лишь подойдя ближе, можно было увидеть слой грязи, покрывающей его когда-то дорогое хлопчатобумажное пальто, и грубо заштопанный пиджак. И лишь затем чувствовался сладковато-затхлый запах тела – еще одно доказательство, что у мужчины не было постоянного места жительства. – Не волнуйся, я ничего не видел, приятель, – сказал мужчина с беззубой улыбкой. – Хорошо, просто все не так, как выглядит. Я сейчас отвезу женщину в больницу. Марк подхватил Эмму под руки и из последних сил приподнял. Ее дыхание было быстрым и поверхностным. Бездомный лишь кивнул и с любопытством смотрел, как Марк мучается со своей ношей. Лишь когда тому удалось протащить Эмму вокруг машины, открыть пассажирскую дверь, усадить ее и пристегнуть, старик тихо рассмеялся: – Ну и ночка выдалась, а? Марк обернулся к нему и вытер пот со лба. – Послушайте, если вы хотите денег, то мне очень жаль. У меня тоже ничего нет. Он убедился, что голова Эммы не может откинуться вперед, и закрыл пассажирскую дверь. – Я знаю. Марк, который уже направился к водительской стороне, остановился: – Откуда? – Простите, я уже проверил. Но там ничего не было. Вот. Бомж протянул ему грязную руку. Только на одном из четырех пальцев был ноготь. Большой палец полностью отсутствовал, и это вызвало у Марка раздражение. Не веря своим глазам, он уставился на кошелек и проверил карманы, чтобы удостовериться, что действительно потерял портмоне, которое бездомный хотел ему вернуть. – Фредди его нашел. Он любит хватать вещи, которые валяются на земле. Не правда ли, малыш? Бездомный потрепал морду пса, который тут же улегся на спину, надеясь, что его погладят. – Спасибо, – растерянно сказал Марк. – Не за что. Я честный человек. Пойдем, малыш. – Он потянул за поводок, и пес снова поднялся. – Но в следующий раз не шумите так, – засмеялся он, постучал себя пальцем по лбу и ушел. – Да, конечно, – ответил Марк, повертел портмоне в руке и сунул в карман. Эмма начала постанывать в машине. Очевидно, она как раз приходила в себя. Марк сел в «жук», включил передачу и завел двигатель. Прежде чем тронуться, он последовал внутреннему импульсу и еще раз вытащил кошелек. Открыл его, чтобы убедиться, что водительское удостоверение – последнее доказательство его личности – на месте. К счастью, карточка торчала в предназначенном для нее отделении. Марк хотел достать ее, чтобы взглянуть на свою старую фотографию, на которой выглядел невероятно моложе и здоровее, чем сегодня, но почувствовал сопротивление. Когда он полностью вытащил удостоверение, на колени ему упала маленькая записка. Какого черта? Он развернул сложенный листок и не поверил своим глазам. Что это? Он был уверен, что никогда не видел этого листка и тем более не хранил его в кошельке. Марк заглушил двигатель, лихорадочно отстегнул ремень и вышел из машины. – Эй, – крикнул он в темноту, в которой исчез бездомный. – Вернитесь. Затем он побежал, хотя у него практически не было на это сил и он был уверен, что ждет его в конце спринта в подъезде: ничего. Как пес, так и бездомный, который только что передал ему написанную от руки записку его умершей жены, исчезли. 44 Многие люди совершают ошибку, желая все повторить. Они не довольствуются воспоминаниями, а хотят еще раз пережить прекрасные часы своей жизни. Снова и снова. Поэтому они во второй раз летят на курорт, где им так понравилось, многократно пересматривают один и тот же фильм и спят с бывшими, хотя уже состоят в новых счастливых отношениях. Лишь для того, чтобы убедиться, что ничто не будет так, как в первый раз. Потому что ощущение счастья невоспроизводимо по желанию. Его нельзя вызвать нажатием кнопки. Парадоксально, но – как только что выяснил Марк – это не касается боли, страданий и мук. Однажды он уже стоял перед их старым домом. Однажды он уже чуть не умер от скорби. Марк вышел из машины, оставив Эмму в «жуке». Она не захотела ехать в клинику, хотя больница Мартина Лютера была по пути. Действительно, большинство повреждений барабанной перепонки заживают сами собой, он сам в этом однажды убедился после воспаления среднего уха. К тому же ее машина была нужна ему как средство передвижения и, возможно, побега. Даже если Эмма страдала паранойей и подозревала его брата в убийстве, в настоящий момент она единственная была на его стороне и могла подтвердить сумасшествие, в котором он пребывал. В конце концов, он все равно больше не понимал, кто друг, а кто враг, и поэтому предпочитал не упускать из виду врагов, если она была одним из них. Марк открыл ворота в сад. Казалось, что маленький двухэтажный таунхаус все еще дышит. В отличие от всех остальных идеально окрашенных соседских домов, чьи ухоженные садики были защищены заборами от диких кабанов, дом номер семь казался немного запущенным и именно поэтому живым. Как неприбранная детская комната, стены которой разрисованы карандашами и которую ни за что на свете не променяешь на дизайнерский интерьер из журнала «Красивая жизнь». Марк еще раз взглянул на листок, который нашел в своем портмоне. «Встретимся на вилле в Груневальде. Приходи скорее. LOL – С.» Короткая простая записка не вызывала сомнений. Конечно, она не являлась доказательством того, что Сандра была жива. Раньше она часто оставляла подобные листки на кухонном столе: «Я на спорте. Не ешь всякую гадость, сегодня я что-нибудь приготовлю. Вчера ночью было великолепно. Не забудь сдать тару». В какой-то момент Марк начал подписывать свои записки «LOL», ошибочно полагая, что это сокращение означает «lots of love»[9]. Сандра громко смеялась, когда прочитала это в первый раз, потому что – как она ему объяснила – в действительности эту комбинацию букв используют, если в интернет-чате над чем-то смеются. Laughing out loud[10]. С тех пор это стало их внутренней шуткой и они добавляли «LOL» практически к любому сообщению. Это и знакомый почерк однозначно указывали на то, что записку написала Сандра. Еще одним доказательством было назначенное место встречи. Их таунхаус в Айхкампе нисколько не походил на виллу – еще одна их внутренняя шутка. Марк убрал записку и вытащил свою связку ключей. Входную дверь немного заклинивало, но она всегда с трудом открывалась. Вопреки ожиданиям внутри не пахло затхлостью. Было холодно, отопление работало в дежурном режиме, чтобы трубы зимой не замерзли, но типичный запах пустующих зданий отсутствовал. Казалось, кто-то недавно здесь проветривал, а заодно и вымыл пол. Черные следы на паркете, оставшиеся при переезде от прорезиненных ножек дивана, исчезли. – Эй, есть кто-нибудь? – крикнул он. Его голос металлическим эхом отозвался от голых стен пустого холла. Марк осторожно переставлял ноги, словно ступал на тонкий лед, а не входил в гостиную. При этом он не был уверен, чего боится больше – находиться одному в доме или действительно встретить свою жену. – Ау! – снова позвал он, хотя ему хотелось крикнуть имя Сандры. Но на это у него не хватало смелости. К гостиной прилегал пристроенный позже зимний сад, через окно которого Марк посмотрел в заросший сад. Он включил внешнее освещение, и маленькие галогенные светильники давали эффект мягкорисующего объектива. Все выглядело размытым, словно в дымке, и приобрело золотистое свечение. Фруктовые деревья, их гниющие плоды на лужайке, заросший камышом лягушиный пруд, в котором было больше трясины, чем воды. Поднялся ветер и сорвал несколько листьев с березы, которая стояла у самой веранды. У Марка была аллергия, но он так и не решился срубить гордое дерево. Он смотрел на его верхушку, наблюдал, как из кроны в небо поднялась ворона, и его глаза слезились, словно береза цвела полным ходом. Слезы еще больше усилили эффект мягкорисующего фильтра, неожиданно дерево стало намного светлее. Марк потер глаза, но эффект не исчезал. Что это? Он закинул голову и попытался проанализировать свечение, которое распространялось только на небольшую часть листвы. Когда ветер закачал длинные ветви, Марк понял. Дерево освещалось, но не фонарями в саду, а другим искусственным источником света. Который находился в двух с половиной метрах над его головой. На втором этаже. Внутри! С этого момента все происходило очень быстро. Марк помчался обратно в холл, взлетел вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени, и уже несколько секунд спустя распахнул дверь в спальную комнату. Действительно. Хотя здесь, наверху, все приборы были выдернуты из розеток, а лампочки вывернуты из патронов, комната была ярко освещена. Он вошел, открыл рот, и снова из глаз у него брызнули слезы. Он не мог поверить тому, что видел в комнате. «Этого не может быть. Сандра, почему? Ну почему?» Он избавился от всей мебели. Двуспальную кровать, шкаф с жалюзийными дверьми, стол для макияжа с большим зеркалом. Их забрал какой-то поляк вместе со своим сыном; они разобрали все на его глазах, спустили вниз и увезли на прицепе. А сейчас, спустя три недели, все было как прежде. Кровать, шкаф, стол – все снова стояло на своих местах. И кое-что еще. То, что выглядело так же неправильно, как и беременная женщина с сигаретой. Она была небесно-голубого цвета, с белоснежным балдахином и стояла в центре комнаты – новенькая заправленная детская кроватка. На мгновение Марку показалось, что она раскачивается – словно ее подталкивает невидимая рука в такт детской колыбельной, напеваемой фальшивящим голосом, – но кровать не двигалась. Зато она сделала нечто еще более ужасное: она начала говорить. 45 – На помощь! Пожалуйста, помогите мне. Марк отпрянул от кроватки. Голос стал громче: