– Ты где? Марк потерял чувство времени. Он не знал, как долго смотрел в черную ночь за окном. На пятом этаже не было пожарной лестницы, козырька, строительных лесов или люльки мойщиков окон, с помощью которой можно было бы покинуть квартиру. – Константин? Его тесть словно в воздухе растворился. Марк закрыл окно, вышел в прихожую и хотел включить верхний свет, но выключатель не сработал. Лишь со второго взгляда он заметил, что в патроне нет лампочки. – Где ты прячешься? Его голос гулким эхом отразился от голых стен узкого коридора. «Пожалуйста, пусть я проснусь. Пожалуйста, пусть все это будет просто сном». Марк повернулся к входной двери и поморщился, когда увидел, что цепочка была накинута изнутри. – Где ты? – прошептал он больше самому себе. Он уже подозревал, что обнаружит в спальне, после того как проверил кухню: ничего. Ничего, кроме двуспального матраса и еще одной коробки, на которой стоял дешевый ночник, который он включал каждое утро, чтобы поздно вечером не искать в темной комнате кабель с крошечным выключателем. Но Марк ошибся. И эта ошибка окончательно заставила его сомневаться в своем рассудке. Потому что ночник исчез. «Как Константин. Как Сандра. Как моя жизнь». Однако темно не было, потому что слабый голубоватый свет проникал через щели коробки. «Это невозможно!» Марк подошел к матрасу и неожиданно ощутил непреодолимое желание упасть, натянуть на голову одеяло и погрузиться в вечный глубокий сон, но сумеречный свет гипнотизировал и притягивал его, напоминая об одном разговоре, который произошел у него с Сандрой много лет назад. «– Эй, что случилось? Почему ты на меня так смотришь? – Пообещай мне… – Что? – Пообещай мне всегда оставлять свет?» Он открыл коробку, дрожащими руками отогнул края… и его сюрреалистический мираж подтвердился. «– Что думаешь? – Ну, скажем так… к нему нужно привыкнуть. – Скорее тут подходит слово „уродливый“». Он закрыл глаза, но воспоминания не уходили. «– Что такое… ты плачешь? – Послушай, я знаю, это звучит дико, но я хочу, чтобы мы с тобой кое о чем договорились. – О’кей. – Если кто-то из нас умрет… Подожди, дай мне договорить. Тогда тот, кто ушел, должен подать другому знак». Когда он открыл глаза, уродливый, работающий от батареек голубой ночник с дельфинами все еще стоял в коробке. И светился впервые в жизни. Я приду, чтобы найти тебя, даже если мне на это потребуется вся ночь. Я больше не могу стоять здесь вот так, я хочу, чтобы все было идеально, как раньше… Я хочу изменить все это, я хочу изменить[7]. Ничто не звучит лучше слов «Я это помню»[8]. 33 Странный шум, который обеспокоил его еще сильнее, чем светящий ночник, напоминал опасное жужжание осы, которая попала между жалюзи и оконным стеклом и становилась все агрессивнее из-за неудачных попыток освободиться. Правда, шум доносился из прихожей, где не было окон, и казался слишком ритмичным для неконтролируемо мечущегося насекомого. Марк повернулся к двери в спальню, и жужжание в ушах прекратилось. В квартире вдруг стало так тихо, что он слышал тиканье электросчетчика и потрескивание батареи. – Кто здесь? – крикнул он резким голосом. И вздрогнул от неожиданности в тот самый момент, когда вступил в темную прихожую. Оса вернулась. Теперь она была еще громче. Еще злее. Пульс Марка ускорился, и, осторожно идя по прихожей, он искал какой-нибудь предмет, которым мог бы защититься. Но затем, когда шум перешел в непрерывное жужжание, Марк осознал, как нелепо ведет себя. Он посмотрел на маленький серый ящик справа над входной дверью. – Черт, я боюсь собственного дверного звонка, – прошептал он. И снова попытался посмеяться над собой, но попытка обуздать страх провалилась. «Как оса. Напоминает злую зажатую осу». Кроме грузчиков фирмы по переезду и Розвиты никто не знал его нового адреса. «Кто бы это мог быть?» Взгляд Марка упал на цепочку на входной двери, которую кто-то накинул после того, как тесть исчез, и его бросило в дрожь. – Константин? Он приблизился к двери, по его телу побежали мурашки. Посмотрел в глазок и застонал. Несмотря на то что непрерывное жужжание перешло в ритмичное стаккато, он не мог разглядеть того, кто жал снаружи на кнопку звонка. «Что здесь происходит? Может, все это существует только в моей голове? Может, нет никакого звонка, двери, квартиры и никакой Сандры». Теперь он действительно рассмеялся, пусть и с истерическими нотками. «Может, и меня не существует?» В приступе фатализма он сначала сорвал цепочку, а потом распахнул входную дверь. Никого. Ни за дверью, ни в коридоре. Ни Константина, ни соседей, ни чужих. Марк был один, таким он себя и почувствовал, когда медленно закрыл дверь изнутри и прижался лбом к дверному полотну. Яростное жужжание звонка на мгновение прекратилось, а затем сменило ритм. Три коротких, три длинных сигнала. Потом снова три коротких. SOS? Он схватился за влажную от пота повязку на затылке – единственное место на теле, не скованное холодом, который все сильнее пробирал Марка. «Звонок, посылающий сигналы азбукой Морзе. Ну, одно нужно признать. Даже у моих галлюцинаций есть чувство юмора». Затем он спиной вперед вернулся к гостиной, не спуская глаз с маленького жужжащего ящика над дверью, из которого к полу шел кабель, разделяющийся на уровне дверной ручки; одна часть уходила к плинтусу, другая шла параллельно полу и исчезала за зимним пальто на вешалке, которая уже была в квартире при переезде Марка. Три коротких. Три длинных. Ну конечно! «Я так устал, что уже ничего не соображаю». Он отодвинул пальто в сторону и вспомнил о дифирамбах маклера, словно обыкновенный домофон являлся новейшим изобретением космического значения и одновременно оправданием для неадекватно высокой арендной платы. Когда он снял телефонную трубку, раздался звонкий пищащий сигнал. Затем оса перестала жужжать. – Да? – прохрипел он в трубку и почувствовал почти облегчение, получив ответ. Хотя это был голос человека, от которого он только что сбежал.