— Да, конечно, это когда можешь сосредоточиться только на чем-то одном. Как я сейчас, когда я могу думать только о моем сыне. — Да, верно, но когда мы говорим о туннельном видении применительно к полицейским, то речь идет о другом. Если детектив убежден, что подозреваемый виновен, он фокусирует все свое внимание только на этом подозреваемом, отбросив все другие возможности. Нет, он не пытается шить дело, но он видит то, что хочет видеть, слышит то, что хочет слышать. Он утрачивает объективность и видит все доказательства через призму той теории, в которую уже свято верит. — Вы хотите сказать, что, когда речь заходит о Дэррене Гантере, Лео Фарли становится необъективен? — спросила Марси. Лэнгленд пожала плечами и отпила свой кофе. — Я хочу сказать, что такое возможно. Одного только сборника очерков, написанного в тюремной камере, недостаточно для того, чтобы обеспечить себе такую поддержку, какой смог заручиться Гантер, и такое количество сторонников, требующих его освобождения из тюрьмы. — Детектив поставила свою чашку на блюдце и подалась вперед, готовясь пояснить: — Во время суда Гантер утверждал, что в его драку с другим посетителем бара вмешался кто-то третий, когда они вывалились на тротуар, и именно этот неизвестный достал нож и зарезал хозяина бара. Присяжные не поверили ему, но Гантер продолжал придерживаться этой версии все годы своего заключения. — Разве не все осужденные утверждают, что они невиновны? — Да, это делают многие. Но отнюдь не все они могут подтвердить свои утверждения результатами анализа ДНК. Вам известно, что такое тач-ДНК-метод[12]? Марси покачала головой. — Речь идет о возможности провести экспертизу ДНК клеток кожи, которые остаются на том или ином предмете. Восемнадцать лет назад это было невозможно, однако теперь мы делаем это сплошь и рядом. Нет, это делается не совсем так, как в сериале «CSI Место преступления», в котором плохой парень, зайдя в комнату, оставляет свою ДНК на всех поверхностях, но этот тест куда точнее, чем то, что имелось в нашем арсенале даже десять лет назад. Ну так вот, в прошлом году Гантер обратился в суд с ходатайством обязать штат Нью-Йорк провести такую экспертизу в отношении ножа, которым был зарезан Лу Финни. Ему повезло — суд удовлетворил его ходатайство. И действительно, в лаборатории сумели отыскать пригодный для экспертизы образец ДНК на той части рукоятки ножа, которая находится рядом с клинком, и этот образец не совпал ни с ДНК Гантера, ни с ДНК второго участника драки. После этого дело было передано в отдел окружной прокуратуры по пересмотру приговоров. — А что это такое? — спросила Марси. И вдруг представила себе, что на соседнем стуле сидит Джонни и плачет. Он был везде, и его не было нигде. — В этом отделе проводят повторное расследование уже закрытых дел, в отношении которых имеются разумные основания полагать, что был осужден невиновный. В штате Нью-Йорк существует база данных ДНК, в которой содержатся образцы, взятые у некоторых категорий осужденных по тяжким статьям. Использовав эту базу данных, окружная прокуратура обнаружила, что клетки кожи на рукоятке ножа принадлежат некоему Мейсону Роллинзу. Восемнадцать лет назад этот Роллинз был всего лишь двадцатилетним парнем, за которым числились арест за опасное посягательство и судимость за мелкое преступление в сфере оборота наркотиков. Однако теперь у него длиннющий список правонарушений, и он провел четыре года в тюрьме. Попробуете угадать, за что? — За что? — За то, что десять лет назад он ударил человека ножом в потасовке, затеянной в баре. — Лео нам этого не говорил, — сказала Марси. — Вот об этом-то я и толковала, говоря о туннельном видении. У него, вероятно, есть теория, объясняющая, почему наличие ДНК Роллинза на ноже не имеет значения, потому что он убежден, что Гантер виновен. — Лео сказал, что Гантер сознался. — А Гантер говорит, что это не так. Других свидетелей его признания нет, и все это происходило до того, как в полиции начали вести видеосъемку всех допросов. Марси была не очень хорошо знакома с Лео Фарли, но она знала, что он хороший и честный человек, и не могла себе представить, что он сфабриковал показания, которых на самом деле не было. Так она и сказала детективу Лэнгленд. — Я и не утверждаю, что он их сфабриковал. Но на протяжении нескольких часов он не раз допрашивал Гантера, причем допрашивал один на один без присутствия адвоката. Некоторые копы не хотят верить, что такое возможно, но доказано, что при соответствующих обстоятельствах невиновного можно заставить оговорить себя. — При всем моем уважении, детектив, ваши слова не похожи на то, что может сказать типичный полицейский. Они больше похожи на речи моего деверя Алекса, а он раньше был адвокатом по уголовным делам. Лэнгленд вскинула ладони. — Я не утверждаю, что все обстояло именно так, но я позвонила одной моей знакомой, работающей в окружной прокуратуре Нью-Йорка, и она сказала, что в этом деле Лео Фарли уперся рогом, поскольку рассматривает его как посягательство на свое доброе имя. И еще она заметила, что, если бы восемнадцать лет назад делом Гантера занимался какой-то другой, не столь заслуженный детектив, то, вероятно, Гантер был бы уже освобожден. — На основании наличия на ноже клеток кожи? — На орудии убийства имеется ДНК преступника-рецидивиста, а объяснения, как оно туда попало, нет. Я не хочу влезать в эту историю, но, возможно, здесь Лео необъективен. Моя задача — разыскать вашего сына, Марси, а не разбираться в том, что произошло в Вест-Виллидж восемнадцать лет назад. Подумайте: Лео Фарли считает, что за исчезновением Джонни стоит Гантер, поскольку тот является социопатом, способным инспирировать похищение ребенка, чтобы добиться пересмотра своего дела и освободиться из тюрьмы. Но что, если он в самом деле невиновен и его дело действительно нужно пересмотреть? Теперь Марси видела связь между этой новой информацией, которую ей сообщила Лэнгленд, и ее уверенностью в том, что Гантер никак не связан с исчезновением Джонни. — В таком случае он бы ни за что не стал организовывать новое тяжкое преступление в то самое время, когда суд может вот-вот реабилитировать его. Лэнгленд откинулась на спинку своего стула с видом человека, который удовлетворен тем, что сумел доказать свою точку зрения. — Значит, вы считаете, что мне надо попросить Лори не заниматься Гантером, да? — сказала Марси. — Лори и Лео могут заниматься всем, чем они хотят. Просто, как это ни печально, я считаю, что это не поможет нам найти Джонни. Я не хочу давать вам ложную надежду. И да, вот еще что — вчера я говорила вам о том, что сегодня вам надо будет дать пресс-конференцию. Именно этим нам и надо сейчас заниматься. * * * Когда Марси вернулась в свой люкс, в руках у нее было триста новых экземпляров листовок с призывом найти Джонни. Ее муж тотчас же встал с дивана. Лори и Алекс также находились здесь. — Слава богу, — сказал Эндрю и на несколько секунд заключил ее в объятия. — Мы уже начинали беспокоиться о тебе. — Этот визит в салон быстрой печати занял целую вечность. — Еще одна ложь. — Я отправил тебе несколько сообщений. — Тут плохой сигнал. — Это не было ложью. По словам Лори, сотовая связь в Хэмптонс была известна тем, что она то и дело дает сбои. — Простите, что я вас напугала. А где девочки? — Лео вызвался отвезти их в Монток и показать им тамошний маяк. Чтобы дать им ощущение, что все нормально, как и советуют специалисты. Надеюсь, ты не против. Об этом я и писал тебе на телефон. Кроме того, хотя я и не хочу на тебя давить, я тут думал о пресс-конференции. Мне кажется, нам надо ее дать. — Ты читаешь мои мысли, — ответила она, чувствуя себя виноватой из-за того, что она уже попросила детектива Лэнгленд организовать для них эту встречу с прессой. Глава 24 Пятнадцать минут спустя Лори положила трубку телефона, стоящего на письменном столе в номере Алекса. Она решила звонить отсюда, потому что Тимми в ее собственном номере, расположенном по соседству, все еще спал. Алекс смотрел на нее со своего углового кресла, ожидая ее комментария. — Добиться от Бретта Янга добра на то, чтобы мы занялись этим делом, оказалось проще простого — просто, как никогда, — объявила она. — Да, если судить по тому, что говорила ты, все идет хорошо. — Голубовато-зеленые глаза Алекса блестели, и Лори вдруг поняла, как ей не хватает его в работе над ее шоу. — Значит, он «за»? — Более чем. Он сказал, что поддерживает меня обеими руками и что я могу использовать все возможности студии, чтобы получить необходимые нам ответы. — Возможно, у твоего эгоцентричного и раздражительного босса все-таки есть сердце. — А возможно, он просто хочет сделать выпуск нашего шоу, посвященный этому делу, побыстрее, чтобы наши рейтинги взлетели до начала следующего квартала финансового года. У него прямо слюнки потекли от перспективы участия в шоу такой многообещающей иконы стиля, как Дэррен Гантер, новое расследование дела которого будет вести дочь полицейского, отправившего его за решетку. Но каковы бы ни были его намерения, главное состоит в том, что он дает мне зеленый свет. — Но тебя все еще беспокоит ощущение наличия конфликта интересов, да? — Да нет, не очень. Если есть шанс, что Гантер причастен к исчезновению Джонни, я должна его разоблачить. Пока это только подозрение, но у меня больше возможностей разобраться с этим делом, чем у полиции. Если надо, я всегда могу остановить процесс. Бретт будет в ярости, но наш главный приоритет — это найти Джонни. Теперь остается молиться, чтобы Гантер оказался достаточно самовлюбленным, чтобы проглотить наживку. — Есть только один способ выяснить, так это или не так. — Алекс протянул ей свой айпад. На экране был открыт сайт Трэйси Махоуни, адвоката по уголовным делам, которая недавно согласилась бесплатно представлять интересы Дэррена Гантера в рассмотрении его ходатайства в суд о пересмотре его неправомерного осуждения. — Номер ее телефона дан здесь же, внизу. Если мне не изменяет память, когда ее нет в офисе, звонки передаются прямо на ее мобильник. * * * Оказалось, что Трэйси Махоуни находится сейчас у себя в офисе, и ее секретарша соединила Лори с ней после того, как Лори объяснила, кто она и что она звонит по поводу Дэррена Гантера. — Миз[13] Моран, какой сюрприз! Или теперь вас следует называть миссис Бакли? Хотя Лори и старалась не распространяться о своей личной жизни, ее не удивляло, что новость о ее помолвке с Алексом так быстро разлетелась среди местной адвокатуры, поскольку Алекс был широко известен в этих кругах. — Во-первых, зовите меня Лори. Во-вторых, мы с моим женихом еще не дошли до алтаря, но я в любом случае не стану менять мою фамилию. — Она приняла это решение после нескольких недель не свойственных ее натуре колебаний. Когда она вышла замуж за Грега, она была молода и еще не достигла таких высот в своей карьере. Она решила взять фамилию Грега, потому что хотела, чтобы у всей ее семьи была одна и та же фамилия, и потому, что ей как журналистке не помешало бы носить иную фамилию, чем ее отец, хорошо известный блюститель закона. К тому же ей казалось, что имя «Лори Моран» красиво звучит. Теперь это была фамилия, которую носил Тимми и которая напоминала ей о его отце. Когда она сообщила Алексу, что не хочет ничего менять, он удивился тому, что она вообще рассматривала альтернативный вариант. — Правильно, — одобрила Махоуни. — Я сделала то же самое, но фамилия моего мужа Мэйси, так что принять такое решение мне было легко. Вы можете себе представить, как бы это звучало? Трэйси Мэйси — ничего себе! К тому же мы живем в такое время, что, возможно, это мужчинам следует брать фамилии жен. Ведь теперь именно женщины делают дела, что, разве не так? Алекс уже рассказал Лори то, что ему было известно о Трэйси Махоуни. По его словам, она была легка в общении и обладала хорошо развитым чувством юмора, однако, несмотря на внешнюю покладистость, являлась «истинно верующей» в высокое предназначение адвокатуры. По убеждению Махоуни, система уголовного правосудия была глубоко порочна. В то время, как Лори признавала, что даже самые лучшие полицейские департаменты могут и должны совершенствовать свою работу, Трэйси Махоуни как-то раз сравнила полицейский департамент Нью-Йорка с мафией. Алекс сказал, что Махоуни на редкость умелый адвокат, настолько умелый, что она смогла бы заработать состояние, защищая корпорации и финансовых воротил-мошенников. Однако вместо этого она каждый год бралась только за небольшое число денежных дел, и только затем, чтобы иметь возможность защищать остальных своих клиентов бесплатно, дабы исправлять то, что она считала проявлениями несправедливости. Делом Гантера она вроде бы занималась, именно руководствуясь стремлением восстановить справедливость, однако Лори знала, что, если он добьется реабилитации, ему должны будут выплатить огромную компенсацию и его адвокат сможет претендовать на немалый процент от этой суммы. — Что ж, Трэйси, я надеюсь, что вы сможете помочь мне сделать мое дело. Я звоню вам по поводу Дэррена Гантера. — Если я не ошибаюсь, вы имеете отношение к этому делу, притом личное и прямое. Лори не очень-то удивилась тому, что адвокат Гантера уже знает, что она является дочерью Лео. — Да, но я звоню вам в моем профессиональном качестве. Мы хотели бы дать вашему клиенту возможность рассказать свою версию событий перед общенациональной аудиторией в нашем следующем выпуске шоу «Под подозрением». Вы знакомы с нашей передачей? — Само собой. Вероятно, я одна из ваших самых горячих поклонниц. Я обеими руками за любое шоу, которое освещает провалы нашей так называемой системы правосудия. — Я рассматриваю нашу программу в несколько ином свете.