Она сделала глубокий вдох. Левой рукой она начала исполнять басовую линию, играя ноты, которые накрепко засели у нее в голове. Она начала аккомпанемент с ми минора, потом пошла ля, потом снова ми минор, потом она спустилась на ре, потом трижды стукнула по до, прежде чем перейти вместе с припевом в мажор, от соль к ре, потом к ми, затем к септаккорду, а потом она снова вернулась к аккомпанементу с ми минор. В голове она уже слышала, как складывается песня — Рэй Манзерек шизофренически переплетает свои басовые и мелодические партии. Гитара Робби Кригера. Джон Дензмор вступает на барабанах, а Джим Моррисон поет… «Полюби меня дважды, милая…» — Фантастика! — Ник повысил голос, чтобы его было слышно за музыкой. «Полюби меня дважды, девочка…» Лора снова закрыла глаза. Она отдалась этим скачущим повторениям. Темп был слишком быстрым. Наплевать. Ее душа наполнялась. Вот ее первая любовь, а не Ник. Просто играть снова — это уже дар. Наплевать, что пальцы были неуклюжими и запаздывали на ферматах. Она снова в Осло. Она отбивает ритм на барной стойке. Лора Жено увидела в Джейн Квеллер хамелеона и стала первым человеком, который оценил ту часть нее, которая была способна к постоянной адаптации. Если я не могу играть музыку, которую люди ценят, я буду играть музыку, которую люди любят. — Моя дорогая. Рот Ника оказался совсем рядом с ухом Лоры. Она сдержалась, чтобы не вздрогнуть. Она знала, что этим кончится. Она так часто ощущала, как он нависает над ней — сначала все шесть лет, что они были вместе, потом в своих снах, потом — в кошмарах. Она молилась, что, когда она все-таки подведет его к пианино, он не сможет сдержаться. — Джейн, — он погладил большим пальцем ее шею. Он думал, что пианино заглушает его голос. — Ты все еще боишься, что тебя задушат? Лора крепко зажмурила глаза. Она топала ногой, чтобы сохранять ритм, и била по клавишам все сильнее и звонче. На самом деле это было просто. Это было почти как играть в пинг-понг — одни и те же ноты то уходили, то возвращались. — Я помню, как ты боялась за Эндрю. Говорила, что задыхаться — это как будто тебе на голову надевают пластиковый пакет. На двадцать секунд, верно? Он признавался, что послал Капюшона. Лора замычала под музыку, надеясь, что вибрация ее челюсти не помешает Майку разобрать запись. «Да, у меня подгибаются колени…» — Тебе было страшно? — спросил Ник. Она покачала головой, нажимая на правую педаль, чтобы струны завибрировали. «Оставь меня на всю неделю…» Ник сказал: — Это все твоя вина, любовь моя, разве ты не понимаешь? Лора перестала подпевать. Ей так же хорошо был знаком ритм угроз Ника, как и ритм этой песни. — Это твоя вина, что мне пришлось послать Пенни на ферму. Его губы терлись о ее ухо, словно наждачная бумага, но она не отодвигалась. — Если бы ты просто дала мне то, чего я хотел, то Эдвин был бы жив, Клара была бы цела и Андреа была бы в безопасности. Все это на твоей совести, любовь моя, и все потому, что ты не слушала меня. Соучастие. Лора продолжала играть, хотя уже чувствовала, как огромный воздушный шар ее сердца начинает сдуваться. Он признался, что послал Паулу. Они записали его там, в темной комнатке. Деньки Ника на этом курорте были сочтены. Но он не закончил. Его губы коснулись кончика ее уха. — Я предоставлю тебе еще один выбор, моя дорогая. Мне нужно, чтобы моя дочь выступила в мою поддержку. Чтобы она сказала комиссии по досрочному освобождению, что хочет вернуть папочку домой. Ты заставишь ее это сделать? Он нажал пальцем на ее сонную артерию — точно так же, как тогда, когда душил ее до потери сознания. — Или я должен заставить тебя делать еще один выбор? Только теперь это будет не Эндрю, а твоя драгоценная Андреа. Будет ужасно, если ты потеряешь ее после всего случившегося. Я не хочу вредить нашему ребенку, но я это сделаю. Угрозы. Запугивание. Вымогательство. Лора продолжала играть, потому что Ник никогда не умел вовремя остановиться. — Я говорил тебе, что из-под земли тебя достану, моя дорогая. Меня не волнует, скольких людей мне придется за тобой послать и сколько из них погибнет. Ты все еще принадлежишь мне, Горе Квеллер. Каждая твоя частичка принадлежит мне. Он ждал ее реакции, нащупывая пальцами пульс в расчете уловить первые признаки паники. Она не паниковала. Она ликовала. Она снова играла музыку. Ее дочь слушала. Лора могла бы остановиться прямо сейчас, ведь он рассказал уже достаточно. Но не могла отказать себе в удовольствии закончить начатое. Лора поднялась на ля, потом вернулась к ми минору, потом спустилась на ре, потом снова трижды ударила по до, и вот она уже была в Голливуд-боул. В Карнеги-холле. Тиволи. Музикферайн. Ханса Тонстудио. Она держала на руках своего ребенка. Любила Гордона. Отталкивала его. Боролась с раком. Прогоняла Энди. Она смотрела на то, как ее дочь наконец превращалась в цветущую, интересную молодую женщину. И она собиралась держаться за нее, потому что Лора больше никогда не откажется от того, что любит, ради этого отвратительного человека. «Один раз — на завтра… и всего один раз на сегодня…» Она напевала слова этой песни в тюремной камере. Наигрывала ее на воображаемых клавишах на спинке койки так же, как отстукивала на барной стойке для Лоры Жено. И даже сейчас, когда Ник разыгрывал из себя дьявола у ее левого плеча, Лора позволила себе доиграть песню до самого конца, где звонкое стаккато приводило ее к внезапному финалу: «Я ухожу». Руки Лоры легли на колени. Голова опустилась. Последовала традиционная драматичная пауза, а потом… Аплодисменты. Восторг. Топот ног. — Фантастика, — закричал Ник. Он грелся в лучах оваций, как будто они предназначались ему. — Это моя девочка, леди и джентльмены. Лора встала, смахнув с плеча его руку. Прошла мимо Ника, мимо больших пластиковых столов для пикника, мимо огороженной детской зоны. Но внезапно осознала, что действительно последний раз в жизни видит человека, который называл себя Николасом Харпом. Она обернулась. Взглянула ему прямо в глаза и сказала: — Меня теперь не сломать. Послышалась еще пара хлопков, прежде чем комната погрузилась в тишину. — Дорогая? — В улыбке Ника сверкнула холодная угроза. — И мне не больно, — сказала она. — Я излечилась. Моя дочь излечила меня — моя дочь. Мой муж излечил меня. Моя жизнь без тебя излечила меня. Он хохотнул. — Ну ладно, Горюшко. Тебе пора бежать. Нужно еще принять кое-какие решения. — Нет, — сказала она с той же непоколебимой решимостью, которую она продемонстрировала тридцать лет назад в доме на ферме. — Я никогда не выберу тебя. Неважно, какими будут остальные варианты. Ты — не мой выбор. Он сжал челюсти. Она чувствовала, как в нем поднимается ярость. — Я великолепна, — сказала она. Он снова хохотнул, но ему уже не было смешно. — Я великолепна, — повторила она, сжав опущенные кулаки. — Я великолепна, потому что я абсолютно неповторима. — Лора прижала руку к сердцу. — Я талантливая. Я красивая. Я потрясающая. И я нашла свой путь, Ник. И это был правильный путь, потому что эту дорогу я наметила себе сама. Ник сложил руки на груди. Она его смущала. — Мы обсудим это позже. — Мы обсудим это в аду. Лора развернулась. Она зашла за угол и встала у запертых дверей. У нее тряслись руки, пока она ждала, когда охранник найдет ключ. Дрожь поднялась к ее плечам, охватила ее тело, проникла в грудь. К тому времени, как открыли дверь, у нее уже стучали зубы. Лора вошла в двери. За ними был еще один проход. Еще один ключ. Ее зубы бились друг о друга, как морские камешки. Она посмотрела в окно. Майк стоял между двумя запертыми дверьми. Он выглядел обеспокоенным. Ему стоило беспокоиться. Лора почувствовала приступ тошноты, когда поняла, что сейчас произошло. Ник угрожал Энди. Он велел ей выбрать. Лора сделала свой выбор. Все повторялось снова. Я не хочу вредить нашему ребенку, но я это сделаю. Дверь открылась. — Он угрожал моей дочери, — выпалила она в лицо Майку. — Если он придет за нами… — Мы позаботимся об этом. — Нет, — рявкнула она на него. — Я позабочусь об этом. Ты меня понял?