— С удовольствием слушала бы это каждый день до конца моей жизни. Кусочек морковки упал на пол рядом с Джейн. Если бы она встала, если бы сделала шаг вперед, она бы оказалась совсем рядом с Паулой. Она смогла бы вырвать нож из ее рук, достать пистолет у нее из-за пояса… А потом? Смогла бы Джейн ее убить? Одно дело презирать человека, совсем другое — лишить его жизни. Паула сказала: — Это же произошло до Берлина, да? — Она показала ножом на свой живот. — Я думала, ты начала толстеть, но… — Она раздосадованно выдохнула сквозь зубы. — Это было бы слишком хорошо. Джейн посмотрела на свой живот. Она так боялась рассказать кому-либо о ребенке, а все, оказалось, догадались сами. — Ты не заслуживаешь носить его ребенка, — сказала Паула. Джейн смотрела, как поднимается и опускается нож. Паула не обращала на нее никакого внимания. Встать, сделать один шаг, схватить нож… — Будь моя воля, я бы его из тебя вырезала. — Паула ткнула концом ножа в сторону Джейн. — Хочешь? Джейн пыталась не показывать, что эта угроза попала ей в самое сердце. Ей нужно было думать о ребенке. Дело было не только в Эндрю. Если она нападет на Паулу и проиграет, она рискует потерять ребенка раньше, чем сможет взять его на руки. — Так я и думала, — Паула вернулась к морковке с ухмылкой на лице. Джейн уронила голову на грудь. Она никогда не умела постоять за себя. Ее стратегией было молча пережидать бурю. Так она всегда поступала с отцом. Так она поступала с Ником. Она посмотрела на стопку поляроидов на столе. На фото сверху была запечатлена глубокая рана на ее бедре. Джейн дотронулась до своей ноги в том самом месте и провела пальцами по рельефному розовому шраму. След от укуса. Она очень хорошо помнила, когда была сделана эта фотография. Джейн и Ник поехали в Палм-Спрингс в то время, когда порезы и синяки Джейн только заживали. Ник ушел пообедать и вернулся с фотоаппаратом и пленкой. Прости, дорогая, я знаю, что тебе больно, но у меня только что возникла потрясающая идея. Эндрю тогда сильно колебался по поводу плана. У него были веские причины. Он не хотел, чтобы Лора Жено села в тюрьму за нападение на Мартина. Но больше всего его смущало то, что они заденут гордость Мартина. Несмотря на избиения, упреки и даже на факты, которые вскрыл Ник, работая на «Квеллер Хелскевар», в Эндрю еще сохранялись остатки любви к отцу. Смотри, что твой отец сделал с твоей сестрой. Мы должны заставить его заплатить за это. Мартин Квеллер должен расплатиться за все свои грехи. Ник решил, что Джейн ему подыграет, и с чего ей было не подыграть? С чего ей было не скрыть от своего брата, что это Ник бил ее по лицу, что это он разодрал ее плоть зубами и колотил ее в живот до тех пор, пока кровь не хлынула у нее между ног и их ребенок не исчез? С чего? Джейн бросила фотографии в металлический ящик. Вытерла потные ладони о брюки. Она вспомнила, как сидела с агентом Данберри на заднем дворе. Они раскусили Ника меньше чем за неделю. Он убедил всех в своем кругу, что он умнее, чем есть на самом деле. Что он знает больше, чем на самом деле. Паула сказала: — Я раньше очень тебе завидовала. Ты знала? Джейн сложила папки и убрала их обратно в ящик. — Да ладно. — Ну да. — Паула начала нарезать картошку. Она использовала тесак для мяса. — Первый раз, когда я тебя увидела, я подумала: «Что эта сопливая сучка здесь делает? Почему она хочет что-то изменить, если все это дерьмо идет ей же на пользу?» У Джейн больше не было ответа на этот вопрос. Она ненавидела своего отца. С этого все началось. Мартин изнасиловал ее, когда она была ребенком, избивал ее в подростковом возрасте и терроризировал после того, как ей исполнилось двадцать. А Ник дал Джейн шанс все прекратить. Не для нее, для других. Для Роберта Жено. Для Эндрю. Для остальных пациентов психиатрических заведений, которых мучили и избивали. Джейн была недостаточно сильной, чтобы самой вырваться от Мартина, так что Ник составил план, который удалил бы из жизни ее отца. Джейн прикрыла рот рукой. Ей хотелось смеяться, потому что она только сейчас поняла, что Ник сделал с Эндрю то же самое. С помощью поляроидов он смог использовать ярость и обиду Эндрю за Джейн против Мартина. Они были, как йо-йо, которые он возвращал назад одним движением запястья. Паула тем временем продолжала: — С Эндрю все то же самое, но это его так мучает, знаешь? Он все время борется с этим. — Она зубами сорвала пластиковую упаковку со стеблей сельдерея. — Ты, кажется, никогда с этим не боролась, но в том, видимо, весь фокус с девочками вроде тебя. Правильные школы, правильная одежда, правильные прически. Они играют в Пигмалиона с вашими тощими белыми задницами с самого рождения, так что вы уже и не можете с чем-то бороться. Вы знаете, какую вилку для чего использовать, какую Мону Лизу кто написал, бла-бла-бла. Но глубоко внутри, — она вытянула вперед крепко сжатый кулак, — вы просто пылаете от ярости. Джейн никогда не чувствовала себя «пылающей от ярости», но теперь она поняла, что именно злоба жила все эти годы в тени ее страха. — Ярость — это роскошь. — Ярость — это чертов наркотик. — Паула рассмеялась, напав с ножом на сельдерей. — Вот почему Ник мне так подходит. Он помог мне обратить мою злость в силу. Джейн приподняла бровь. — Ты нянчишься с его подружкой, пока он устанавливает бомбы. — Заткни свой поганый рот! — Паула бросила нож на столешницу. — Ты думаешь, ты такая охрененно умная? Думаешь, ты лучше меня? — Когда Джейн не ответила, она заорала: — Посмотри на меня, дура ты конченая! Скажи это мне в лицо. Скажи, что ты лучше меня. Давай, тебе что, слабо? Джейн повернулась на стуле, чтобы оказаться лицом к лицу с Паулой. — Ник тебя трахал? У Паулы отвисла челюсть. Вопрос застал ее врасплох. Джейн не совсем понимала, откуда он у нее возник, но продолжила давить: — Ничего, если трахал. Я почти уверена, что он трахал Клару. — Джейн рассмеялась, ведь теперь это казалось совершенно очевидным. — Он всегда западал на хрупких знаменитых женщин, а хрупкие знаменитые женщины всегда западают на таких парней, как Ник. — Это все хрень собачья. Джейн с удивлением обнаружила, что мысль о Нике и Кларе не вызвала в ней ни тени ревности. Почему Джейн было настолько все равно? Почему единственное, что ее волновало, — это то, что Кларе удалось получить от Ника все, чего ей хотелось, не потеряв при этом себя? Джейн сказала Пауле: — Могу поспорить, он тебя не трахал. — По уязвленному выражению лица Паулы она поняла, что угадала. — Не то что он не трахнул бы тебя, если бы ему это было нужно. Но ты так откровенно и отчаянно ждешь любых проявлений доброты… Не давать тебе этого гораздо эффективнее, чем давать. Верно? И из этого рождается вся твоя драма про ужасную меня, потому что я — единственное, что мешает ему быть с тобой. У Паулы задрожала нижняя губа. — Заткнись. — Один из агентов ФБР очень хорошо сформулировал это несколько дней назад. Он сказал, что Ник просто очередной самозванец, который организовал очередную секту, чтобы спать с симпатичными девочками и играть в Бога с мальчиками. — Я сказала, заткни свой чертов рот! — В голосе Паулы уже не звучало угрозы. Она уперлась ладонями в столешницу. Слезы бежали у нее по щекам. Она истерично трясла головой. — Ты не знаешь. Ты ничего о нас не знаешь. Джейн закрыла металлическую крышку ящика. С одной его стороны была крошечная ручка — для Эндрю она была слишком мала, но тонкие пальцы Джейн легко зацепились за нее. Она поднялась из-за стола. Паула взяла нож, разворачиваясь к ней. Джейн сделала шаг вперед и с размаху ударила Паулу ящиком по голове. Бах! Как будто кто-то выстрелил из игрушечного пистолета. Рот Паулы открылся от удивления. Нож выскользнул у нее из рук. Она рухнула на пол. Джейн склонилась над Паулой и нащупала пульс на ее шее. Она подняла ей веки. Левый глаз стал молочно-белым, зрачок в правом сузился под ярким верхним светом. Джейн стремительно вышла через двойные двери, засунув ящик под мышку. Она прошла через гостиную и коридор. Эндрю лежал в спальне. Пузырек с морфином был пуст. Она встряхнула его: — Энди. Энди, просыпайся. Он обернулся на голос, его глаза болезненно блестели. — Что такое? — Ты не слышал телефон? — Джейн смогла придумать только одну ложь, которая заставила бы его двигаться. — Ник звонил. Нам надо убираться отсюда. — Где?.. — Эндрю с трудом пытался сесть. — Где Паула?