Она снова закатила глаза. — Проклятый крест, который я несу с самого рождения. Лора знала от Эндрю, что Джейн ненавидела это семейное прозвище. Она чувствовала, что это неправильно — знать так много о девочке, когда та не знала о ней ничего, но таковы были правила игры. — На мой взгляд, «Джейн» подходит вам больше. — Надеюсь на это. — Она молча стряхнула пепел с сигареты. То, что Лора видела ее выступление, очевидно ее напрягло. Если бы Джейн изобразили на картине, то от ее тела исходили бы волны тревоги. Наконец она спросила: — А где вы меня видели? — В Голливуд-боул. — В прошлом году? — В восемьдесят четвертом. — Лора попыталась скрыть тоску в своем голосе. На этот концерт ее в последний момент пригласил муж. Они поужинали в их любимом итальянском ресторане, где Лора выпила слишком много кьянти. Она помнила, как опиралась на мужа, когда они шли по парковке. Его твердую руку на своей талии. Запах его одеколона. — Это был один из концертов «Джаз в Боул» перед Олимпиадой, — сказала Джейн. — Я выступала вместе с оркестром Ричи Риди. Это был трибьют Гарри Джеймсу, и… — она нахмурилась, припоминая: — Кажется, я сбилась во время «Ту О’Клок Джамп». Слава богу, трубачи вступили раньше. Лора не заметила никаких огрехов, только то, что весь зал встал в конце выступления. — Вы помните ваши выступления только по допущенным ошибкам? Она только покачала головой, но за этим скрывалась целая история. Джейн Квеллер была пианисткой мирового класса. Она посвятила музыке свою юность. Ушла из классики в джаз, а из джаза в студийную работу, и за это время успела выступить в самых знаменитых концертных залах и на самых престижных площадках. А потом она ушла. — Я читала вашу статью про штрафное налогообложение. — Джейн подбородком дала бармену знак принести ей еще один коктейль. — Если вдруг вам интересно, отец требует от нас быть в курсе его профессиональной жизни. Даже на расстоянии десяти тысяч километров. — Очень назидательно. — Скорее пугающе, чем назидательно. Он тайком подкладывает свои записки в письма моей матери, чтобы сэкономить на почте. «Дорогая дочь, мы будем присутствовать на обеде с Фланниганами на этой неделе, так что, пожалуйста, будь готова отвечать на вопросы, касающиеся прилагаемой мной статьи по поводу макроэкономических показателей в Никарагуа». — Джейн наблюдала, как из бутылки льется джин. Бармен наливал ей щедрее, чем Лоре, но молодым и красивым девушкам всегда достается больше. Джейн продолжила: — Ваши слова об экономической политике как оружии против меньшинств заставили меня действительно по-другому взглянуть на государство. Хотя, если послушать моего отца, то ваша модель социального строительства уничтожит мир. — Только для таких людей, как он. — Осторожно, — это предупреждение было уже серьезным. — Моему отцу не нравится, когда ему противоречат. Особенно женщины. — Она встретилась с Лорой глазами. — Особенно женщины, которые выглядят, как вы. Лора вспомнила, что много лет назад ей говорила ее мать. — Мужчина никогда не должен чувствовать себя некомфортно среди женщин. Женщина должна чувствовать себя некомфортно среди мужчин всегда. Джейн усмехнулась, туша сигарету в пепельнице. Лора потянулась за вторым джин-тоником, хотя первый ее желудок принял не очень хорошо. Ей просто было нужно, чтобы руки перестали трястись, а сердце не дробило, как лапки перепуганного кролика. У нее оставалось только полчаса на подготовку. Даже при самых благоприятных обстоятельствах Лора никогда не была хорошим оратором. По природе она была наблюдателем, предпочитала смешиваться с толпой. Из-за Якокки в качестве основного докладчика секция Квеллера обещала быть самой посещаемой на конференции. Входные билеты закончились в первый же день после объявления участников. Помимо них там еще выступали двое мужчин — немецкий аналитик из корпорации РАНД и бельгийский исполнительный директор «Роял Датч Шелл», но внимание восьми сотен зрителей будет сосредоточено на двух американцах. Даже Лора должна была признать, что биография Квеллера привлекала толпы: бывший президент «Квеллер Хелскеар», почетный профессор Школы экономики Квеллера в Лонг-Бич, бывший советник губернатора Калифорнии, действующий член Совета Президента по экономическому развитию, первый кандидат на замену Джеймса Бейкера на должности министра финансов и, что самое важное, идейный вдохновитель поправок Квеллера. Именно поправки привели их всех сюда. После того как Алекс Мэйплкрофт сумела отличиться в Гарварде, а потом в Стэнфорде и Беркли, она предпочитала существовать в тихом академическим мирке, но в своих публикациях делала в общем то, чего не посмел ни один мужчина: настойчиво ставила вопрос о моральности не только поправок Квеллера, но и самого Мартина. Учитывая его положение в экономическом и финансовом сообществе, это было почти то же самое, что прибить девяносто пять тезисов[25] к дверям церкви. Лора с гордостью относила себя к адептам Мэйплкрофт. Основная идея поправок Квеллера заключалась в том, что экономическая экспансия исторически подкреплялась нежелательным меньшинством или иммигрантским рабочим классом, которые контролировались нативистскими[26] поправками. Прогресс большинства руками другого. Ирландские иммигранты, возводящие нью-йоркские мосты и небоскребы. Китайские строители, создающие трансконтинентальную железную дорогу. Итальянские рабочие, подпитывающие текстильную промышленность. И тут же — так называемые нативистские поправки: Законы о земельных правах иностранцев. Ирландцам запрещено, Черным запрещено, Собакам запрещено. Чрезвычайный закон о квотах. Закон о грамотности. Дред Скотт против Сэндфорда. Акт об исключении китайцев. Джим Кроу. Плесси против Фергюсона. Программа Брасеро. Подушный налог. Операция Ветбэк[27]. В основе теории Мартина Квеллера лежало глубокое и подробное исследование огромного количества материала. Можно даже сказать, что это скорее была совокупность фактов, нежели теория. Но проблема — по крайней мере по мнению Алекс Мэйплкрофт — состояла в том, что поправки использовались не как академическое описание некоторого исторического феномена, а как оправдание дальнейшего подобного развития монетарной и социальной политики. Что-то в духе «история всегда повторяется», только без обычного иронического подтекста. Поправками Квеллера можно было назвать и такие инициативы последних лет, как сокращение финансирования фондов борьбы со СПИДом для уменьшения количества гомосексуалов, ужесточение приговоров афроамериканским крэковым наркоманам, возвращение к более суровым приговорам при повторном рассмотрении дела, обязательные пожизненные сроки за повторные преступления, коммерческая приватизация тюрем и психиатрических учреждений. В своей большой статье в «Лос-Анджелес таймс» Алекс Мэйплкрофт охарактеризовала мышление, стоящее за поправками Квеллера, такой взрывоопасной фразой: «Хочется спросить, точно ли Герман Геринг проглотил капсулу с цианистым калием?» — Доктор? — Джейн отвлекла Лору от размышлений. — Вы не против? Она хотела еще одну сигарету. Лора вытрясла из пачки две. На этот раз бармен предложил огонь им обеим. Лора задержала дым во рту. Она наблюдала за тем, как Джейн смотрит в зеркало. — Почему вы перестали выступать? Джейн ответила не сразу. Ей, наверное, постоянно задавали этот вопрос. Возможно, она собиралась дать Лоре заготовленный ответ, но что-то изменилось в выражении ее лица, когда она повернулась на стуле. — Вы знаете, сколько сейчас известных женщин-пианисток? Лора не разбиралась в музыке — это было хобби ее мужа, — но что-то в ее памяти зашевелилось. — Есть бразильянка, Мария Арруда, или?.. — Марта Аргерич, из Аргентины, но уже неплохо. — Джейн невесело улыбнулась. — Еще? Лора пожала плечами. Технически, она не назвала ни одной. Джейн сказала: — Я как-то стояла за кулисами в Карнеги и поняла, что я тут единственная женщина. Такое случалось и раньше, много раз, но тогда я впервые действительно обратила на это внимание. Как и на то, что люди на меня смотрят. — Она стряхнула пепел. — А потом мой учитель меня бросил. — Слезы внезапно появились в уголках ее глаз: боль потери до сих пор была свежа. — Я занималась с Печниковым с восьми лет, но, по его словам, лучше я стать уже не могла. Лора не сдержалась и спросила: — А вы не можете найти другого учителя? — Меня никто не возьмет. — Она пыхнула сигаретой. — Печников был лучшим, я пошла ко второму лучшему. Потом к третьему. К тому моменту, когда я спустилась до уровня директоров оркестров старшей школы, я поняла, что они используют одни и те же ключевые слова. — Она встретила взгляд Лоры с выражением человека, который знает, о чем говорит. — Они говорили: «У меня нет времени, чтобы брать еще одного ученика», но имели в виду: «Я не хочу тратить свои талант и силы на глупую девчонку, которая все бросит, как только влюбится». — О, — сказала Лора, потому что это было единственное, что она могла сказать. — В каком-то смысле так даже проще, наверное. Я посвящала занятиям три или четыре часа в день всю мою жизнь. Классика требует такой точности! Ты должен играть каждую ноту, как написано. Твои движения значат даже больше, чем прикосновения. В джазе же ты можешь внести в произведение мелодическую экспрессию. А рок… вы знаете «Дорз»? Лоре пришлось поднапрячься, чтобы перестроиться. — Джим Моррисон? Джейн застучала пальцами по барной стойке. Сначала Лора слышала только судорожное постукивание, но потом, к своему удивлению… — «Лав ми ту таймс»! — Лора посмеялась этому хитрому трюку. Джейн начала говорить: — Манзарек играет одновременно партию клавишных и басовую партию. Поразительно, как ему это удается — будто каждая рука играет по отдельности. Практически расщепление личности, но люди не обращают внимания на технические аспекты, им просто нравится звук. — Она продолжала отстукивать песню, пока говорила. — Если я не могу играть музыку, которую люди ценят, я буду играть музыку, которую люди любят. — Ну и хорошо. — Лора позволила еще нескольким тактам прозвучать в тишине, а потом спросила: — Вы говорили, что были в Европе последние три месяца? — Берлин, — руки Джейн наконец улеглись. — Я работала как сессионный пианист на «Ханса Тонстудио». Лора покачала головой. Она никогда не слышала об этом месте. — Это звукозаписывающая студия рядом со Стеной. Там есть такое пространство, Майстерзал, в котором акустика просто прекрасна для всех видов музыки — классической, камерной, поп, рок. Там записывался Боуи. Игги Поп. «Депеш Мод». — Значит, вы познакомились с кое-какими известными людьми? — О нет. Моя работа заканчивалась, когда они только появлялись. В этом вся прелесть: только я и мое исполнение в полной изоляции. Никто не знает, кто сидит за инструментом. Никого не волнует, мужчина ты, женщина или французский пудель. Они просто хотят, чтобы ты чувствовал музыку, и вот в этом я хороша — чувствовать, куда меня ведут ноты. — Страсть, с которой она говорила, подчеркивала ее естественную красоту. — Если любишь музыку — действительно искренне любишь, — тогда играешь для себя. Лора почувствовала, что кивает. Музыка не была ей близка, но она понимала, как чистая любовь к чему-то может не только придать сил, но и заставить двигаться вперед. И все же она сказала: — От многого приходится отказаться. — Правда? — Джейн, казалось, искренне не понимала. — Как я могу отказаться от чего-то, что мне на самом деле никогда не принадлежало просто из-за того, что у меня между ног? — Она ожесточенно рассмеялась. — Или чего нет у меня между ног, или что может оттуда в какой-то момент появиться?