— Здравствуйте, меня зовут Лиза Савич. Я на днях звонила, насчет отца. Анна на пару секунд впала в ступор. — Юакима Рюландера, — уточнила женщина. — Да! Вы же хотели забрать вещи, — вспомнила Анна — информация достигла наконец нужного центра в мозгу. — Боюсь, там в основном всякий хлам. Женщина кивнула. — У меня еще одно дело. — Она бросила многозначительный взгляд на дальний конец стойки. Обе секретарши даже не пытались сделать вид, что работают. Анна посмотрела на экран своего мобильного. От Агнес ничего. Черт, черт! — У меня сейчас не очень со временем, — сказала Анна. — Можете прийти завтра? Вы тут в городе остановились? Женщина кивнула. — Сняла номер в “Естис” на неделю. В девять утра будет нормально? — Да, вполне. Тогда до завтра. Они распрощались. Анна гневно взглянула на подслушивающих. Обе секретарши нахально воззрились на нее в ответ. — Еще немного, и перестанешь контролировать участок, — пробормотала она про себя. Если бы Хокан разговаривал с ней, он сказал бы то же самое. Анна стала подниматься в кабинет, на ходу проверяя мобильный. Агнес молчала. Может, позвонить в школу, попросить кого-нибудь из секретариата привезти ее? Нет уж, лучше съездить самой. Но сначала выполнить обещание, данное полицеймейстеру. Анна остановилась у кабинета Морелля. Сквозь стеклянную стену ей было видно, как он сидит, слегка склонившись над компьютером. Анна постучала. — Войдите! — отозвался Морелль официальным голосом. Анна набрала в грудь воздуху. Пора принять горькое лекарство. Когда она вошла, Морелль даже не оторвался от экрана. Печатал он одним пальцем, не спеша. Анна огляделась в поисках стула для посетителей, но стулья куда-то делись. И вряд ли Морелль вынес стулья просто так. Анна должна стоять, должна позориться, прежде чем Морелль соизволит заговорить с ней. Она уловила движение за стеклянной стеной. На середине лестницы стояли обе дамы из приемной, к ним присоединилась наглая блондинка, которая передразнивала заикание Анны. По коридору медленно шли в своих “биркенштоках” двое следователей с кружками кофе, призванными замаскировать истинную цель прогулки. Все эти люди явились, чтобы увидеть, как Морелль поставит ее, Анну, на место. Она услышала шепоток и повернулась, чтобы закрыть дверь. — Дверь можно оставить открытой, — сказал Морелль, рассеивая любые ее сомнения по поводу происходящего. Анна ощутила, как в ней набухает гнев, как пульсирует жилка на виске. Но она должна контролировать себя, должна подчиняться приказам. Морелль все еще смотрел на экран. — Хенри, — начала Анна, — я подумала, нам надо кое-что прояснить. — Она покосилась на открытую дверь; шепот стих. Щеки и шея горели от унижения. Морелль наконец поднял глаза и снял очки. — Да, Анна. О чем ты хотела поговорить? — Ну, мы, кажется, не очень удачно начали, и й-ях… ах… — Анна сделала паузу, вдохнула, чтобы пресечь заикание, но стало только хуже. Ей показалось, что с лестницы доносится хихиканье. Морелль кивнул ей с отеческим выражением, которое больше не казалось ей приятным. — …ах…ах… — Заикание не сдавалось, голосовые связки превращали дыхание в серию мелких ахов. Анна перевела взгляд с Морелля на фотографии, во множестве висевшие на стене позади него. Трюк, призванный заставить мозг переключиться на новую, более эффективную связь между мыслью и речью. Взгляд упал на групповое фото. Трое мужчин в костюмах и один в форме. Посредине Хенри Морелль. Стоявший рядом с ним почти лысый человек со знакомым лицом вручал ему медаль — вероятно, ту самую, что висела рядом с фотографией. Под эмблемой прокуратуры шла золотая гравировка “За безупречную службу в судебных органах”. Рядом с Мореллем стоял главный прокурор Торд Сантесон. Все вдруг встало на свои места. Возобновление расследования, газетная статья, разговор с полицеймейстером. Это не невезение, не просто неудачное стечение обстоятельство, и не случайно на нее пролилось столько дерьма. Все было спланировано, и спланировано кем-то, кто вознамерился добраться до Анны. Пульс уже не стучал в висках — он гудел во всем черепе. — Так что ты хотела мне сказать? — Хенри бросил взгляд сквозь стеклянную стену, в коридор. Углы губ поднялись в торжествующей улыбке, которая застыла, едва Хенри встретился с Анной глазами. — У тебя ровно десять минут, чтобы собрать вещи и покинуть мой участок. — Анна призвала на помощь все свое спокойствие. — Не пойдешь сам — я тебя собственными руками поволоку вниз по лестнице. Не дожидаясь ответа, она повернулась и вышла. В дверях задержалась и посмотрела на полицейских на лестнице. Их лица удивительно напоминали скворечники. — Эй вы. Вас же Фрида зовут? — Анна махнула женщине, которая высмеивала ее заикание. — Даю вам и вашей компашке тридцать секунд, чтобы вернуться к работе. Если не хотите, чтобы вас сию минуту уволили. Это понятно? Женщина что-то невнятно пробурчала. — Это понятно? — повторила Анна, сама поражаясь, как жестко звучит ее голос. — Да, — буркнула Фрида громче, глядя в пол. Через пятнадцать секунд лестница была пуста. Глава 47 Осень 2017 года Больше всего Анне хотелось броситься на поиски Агнес, но ссора с Мореллем означала, что придется оставаться в участке до конца рабочего дня и время от времени появляться в коридорах. Ни у кого не должно возникнуть ни малейшего сомнения насчет того, кто здесь хозяин. Анна поговорила с коллегой, ответственным за допуск в участок, и убедилась, что пропуск Морелля аннулировали. Потом приказала поутратившим любопытство тетушкам из приемной освободить кабинет Морелля, а то, что он не забрал, упаковать и отослать ему домой. Сама она в последний раз видела Хенри, когда он шагал к машине, неся в руках коробку, набитую бумагами. Остаток дня Анна посвятила тому, чтобы сформулировать выводы по делу Рюландера и отправить их полицеймейстеру, как и обещала. Анна постаралась подчеркнуть, что шантажистское письмо, неправильное положение автомобильного кресла, отсутствующий телефон, а также недавно залеченная рана на ноге и есть причины, по которым смерть Рюландера не стоит списывать на самоубийство. Морелль наверняка позвонил полицеймейстеру, пока ехал домой, и Анна почти всю вторую половину дня прождала еще одного начальственного внушения, однако его не последовало. Ровно в пять Анна села в машину и поехала на вокзал, чтобы встретить Агнес с поезда. Не обнаружив “веспы” среди других мопедов, она поняла, что опоздала. “Веспы” не оказалось и во дворе Табора, и по тому, с каким нетерпением Мило ждал, когда его выпустят, Анна поняла, что Агнес домой не возвращалась. Так где же она? Она снова набрала номер дочери — и снова попала на голосовую почту. Поиски в приложении “Найти айфон” тоже ни к чему не привели: похоже, Агнес его отключила. В начале седьмого, когда стали сгущаться сумерки, Анна уже была близка к панике. Кажется, даже Мило понял, что что-то не так; он скулил и беспокойно вертелся в коридоре. Может, позвонить патрульным, узнать, не произошло ли аварии? Анна посадила Мило в машину и поехала на поиски. Когда она выруливала на шоссе, зазвонил мобильный. Анна резко затормозила и схватила трубку. На экране высветился незнакомый городской номер. — Алло! — Алло, Анна? Это Элисабет Видье. — А-а, здравствуйте. — Анна тревожно осматривала обочины в поисках “веспы”. — Агнес у меня. В Энглаберге. Анне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное. — У вас? — Да, сидит на кухне. Она просто раздавлена. Бедняга прочитала о вас. И о своем отце. Анна ощутила, как внутри нее снова расползается дыра. — Мы выпили кофе, поговорили. Кажется, она немного успокоилась, и я решила позвонить вам. Было бы неплохо, если бы вы заехали. Анна поставила машину там же, где в прошлый раз. Бросив Мило в машине, она побежала по гравийной дорожке. Элисабет ждала ее у беседки, возле фонтана с ангелом. Из-за платка на голове и толстого пальто она казалась еще худее. — Агнес приехала в начале шестого. — Голос Элисабет прозвучал необычно мягко. — Постучалась к Матсу, но он в последнее время не слишком разговорчив и открыть не захотел. С ним иногда такое случается. Я заметила, что Агнес несколько не в себе, и позвала ее в дом. Клейн показал мне статью в газете. Про вас… Элисабет замолчала. Анна стала ждать очевидного вопроса, но он так и не прозвучал. Элисабет продолжила: — Мы с Агнес долго говорили. О горе, о потере. У меня, как вам известно, имеется некоторый опыт. — Элисабет грустно улыбнулась уголком рта и кивнула на калитку, которая вела на задний двор большого дома. — Кстати, можно я возьму вас под руку, как в прошлый раз? В последнее время ноги меня подводят. Анна кивнула, и Элисабет уцепилась за ее руку. Они прошли в калитку и дальше, вдоль дома. — Карл-Юхан любил Энглабергу. — Элисабет слабо махнула в сторону сада и простиравшейся за ним долины. — Но под конец болезнь уже не позволяла ему жить здесь. Он почти ослеп, да и в голове у него все чаще путалось. Вставал ночью, бродил по двору и в лесу — искал Симона. В конце концов мне не осталось ничего другого, как перевезти его в город, в специальный пансионат. — Она медленно покачала головой. — Карлу-Юхану там хорошо, я знаю. Он не жалуется. Когда я его навещаю, он всегда радуется. Они шли мимо большой террасы; Элисабет замолчала, потом указала на лесенку в дальнем конце дома. Рядом с лестницей стояла старая скамейка, такая же, как у могилы Симона. — Я сказала Агнес, что иногда приходится совершать поступки ради тех, кто тебе дорог. Поступки сложные, иные могут даже разбить тебе сердце. Но ты все-таки идешь на такой поступок. Из любви. Старуха остановилась и указала на лестницу. — Агнес на кухне. Вы, наверное, захотите побыть один на один, так что я подожду здесь. — Она села на старую скамейку. Анна замешкалась, и старуха махнула на нее рукой. — Ну идите же. Я прекрасно обойдусь одна. Анна повернулась, медленно одолела шесть ступеней и положила руку на дверь. Агнес сидела спиной к окну. Волосы заколоты за ухом, отчего в линии подбородка проявлялось что-то, напоминавшее о Хокане. Скажи ей, прошептал он, совершенно без предупреждения, и сердце сделало легкий перебой — от радости. Скажи правду. Прямо сейчас. Всю правду. Анна, не отвечая, постояла, глядя на их красавицу-дочь. Агнес заметила ее и медленно обернулась. Она, видимо, плакала, но сейчас казалась сосредоточенной. Взгляд не злой, не презрительный — просто печальный. Анна открыла дверь и встала в проеме, не в силах сделать хоть шаг дальше. — Мама, ты правда сделала это? Убила папу?