— Подумайте о своей дочери, — проникновенно сказал Сантесон. — Ведь Агнес имеет право знать, как умер ее отец? Перед глазами у Анны всплыло лицо Агнес. Ее дочь, ее маленькая девочка, чье имя Сантесон произносит так, будто знаком с ней. Анна открыла глаза и облизала губы. Линзы камер уставились на нее. Сантесон наклонился ближе, словно чтобы лучше слышать. — В каком году вы прошли курс? — подчеркнуто спокойно спросила Анна. — Какой? — Фальшивое сострадание Сантесона улетучилось, веко дернулось. — Курс ФБР по технике допроса. В каком году вы его прошли? Я ездила в Нью-Йорк в 2010 году. — Злость комом встала в горле, но Анна загнала ее назад. Веко у Сантесона задергалось быстрее. Ему пришлось сузить глаза. — Вы хороший ученик, — продолжала Анна. — Положили в папку побольше бумаги, чтобы она выглядела набитой. В прошлый раз она и на четверть не такая толстая была. — Анна смерила папку пальцами. — Потом вы как бы незаметно постукиваете по ней, чтобы я все время думала, что же там, в этой папке. Вон сколько доказательств накопилось! Отлично придумано. Рот Сантесона превратился в жесткую линию, отчего прокурор приобрел легкое сходство с Элисабет Видье. — Вы виртуозно жонглируете словами, — продолжала Анна. — Не сказали напрямую, что мои отпечатки пальцев оказались на инфузионном насосе. Вместо этого вы спросили, могу ли я указать причину, по которой они могли бы там оказаться. Звучит похоже, но это не одно и то же. А человек в состоянии стресса разницы не уловит. Сантесон и бровью не повел, зато с лица человека-бульдога невозмутимое выражение сошло без остатка. Глаза забегали, бульдог то и дело вопросительно посматривал на босса, избегая встречаться взглядом с Анной. — Ну а конец вашей речи и вовсе вишенка на торте. Вы умаляете деяние, чтобы оно выглядело более приемлемо. Не убийство, а акт милосердия. Не убийство, а акт сострадания и любви. Ибо акт любви принять намного проще. Ты вроде как не закоренелый преступник, а хороший человек. Сантесон выпрямился и так сжал губы, что рот почти исчез. Маленькая, едва заметная капля пота появилась на виске, и он сердито стер ее. — Значит, так, Сантесон, — спокойно сказала Анна. — Да, я действительно спрашивала одну из медсестер, как работает инфузионный насос. Ничего странного в этом нет. В свои последние недели Хокан жил только благодаря морфину, так что неудивительно, что я интересовалась, как работает насос и какую дозу получает Хокан. Анна помолчала. Отметила, что ни разу не заикнулась. Вдохнула полную грудь воздуха и заговорила медленнее — для надежности. — Что касается поискового запроса с компьютера в угрозыске лена, то тут у меня нет объяснений. Да они мне и не нужны. Доказать, что я что-то искала, — ваше дело. Сумеете? Есть в этой кипе бумаги что-то, что связывает меня с компьютером моего коллеги? Анна наклонилась вперед и постучала указательным пальцем по толстой папке — точно так же, как совсем недавно стучал Сантесон. Человек-бульдог поерзал и почти незаметно отодвинулся и от своего шефа, и от стола, словно желая отстраниться от происходящего. Сантесон теперь смотрел на Анну, уже не пытаясь скрыть гнев. Она ответила ему таким же злым взглядом, после чего откинулась на спинку стула. Теоретически Сантесон может задержать ее и без доказательств и отправить под арест на сорок восемь часов — просто чтобы сделать гадость. Поэтому лучше прекратить эту членомерку. Дать Сантесону возможность отступить, не потеряв лица, а не унижать его дальше. — На самом деле… — Анна развела руками, вздохнула. — На самом деле я понятия не имею, как Хокан получил ту последнюю дозу морфина. Возможно, кто-то из врачей или медсестер пожалел его, или насос забарахлил. Реле отключилось, произошел скачок напряжения. Но в любом случае, я благодарна. — Анна немного опустила голову, приоткрывая свою печаль. Это оказалось легче, чем она ожидала. — Хокан был очень волевым человеком. Он боролся изо всех сил, прожил дольше, чем большинство с такой стадией рака. Но под конец даже он не в силах был выносить боль. Сантесон не сводил с нее глаз; бульдог и адвокат словно окаменели. Самый воздух в допросной стал неподвижным. Анна смотрела на Сантесона, и где-то там, в глубине его взгляда — ей показалось — она заметила проблеск истинного сострадания. Под железной броней был человек — с чувствами, близкими людьми, способностью сопереживать. — Хокан был отцом моего ребенка, — тихо произнесла Анна. — Я развелась с ним, но он остался любовью всей моей жизни и моим лучшим другом. Не проходит и дня, чтобы я не думала о нем. Не говорила с ним, не тосковала по нему. Она сглотнула и собралась с силами. — Я хотела, чтобы он умер. — Анна судорожно вдохнула. — Но я не убивала его. Глава 41 Осень 2017 года Пока Сантесон совещался с коллегами, они сидели в приемной. Как только Сантесон удалился настолько, что не мог ни видеть, ни слышать их, адвокат вздохнул. — Это был или самый умный, или самый глупый ваш поступок. Анна покачала головой. — Да, я далеко зашла. Но когда он приплел Агнес… Тошнота возникла из ниоткуда. Началась где-то внизу живота и устремилась вверх. — Простите, я. — Анна направилась к туалету, стараясь выглядеть спокойной. Последние два метра до кабинки она пробежала. Упала на колени, и ее вывернуло наизнанку. Весь обратный рейс Анна проспала. Самолет приземлился в Стурупе поздним вечером. Мысли еле ворочались в голове, и итоги дня Анна смогла подвести, только уже сидя в машине. Она держалась молодцом, и ее не арестовали — безусловный плюс. Но расследование продолжается, да и то, что она раскатала Сантесона в лепешку в присутствии одного из его сослуживцев, вряд ли пойдет ей на пользу. Главный прокурор не из тех, кто спустит подобное, он отомстит при первой же возможности. Вопрос только, когда и как. Но сейчас у Анны не было сил думать об этом. Ей просто хотелось домой. Вот как она теперь думает о Неданосе и Таборе. Прожила здесь всего пару недель — а Табор уже кажется ей их с Агнес домом. На автоответчике ее ждали два пропущенных сообщения. Первое — от отчима Рюландера. Неприятный торговец автохламом прогундел что-то про почту Рюландера — он-де “отправил эту муть в полицию” — и положил трубку. Второе сообщение оказалось гораздо симпатичнее. Какая-то женщина приятным голосом сказала, что она Лиза Савич. Старшая дочь Юакима Рюландера. Лиза сообщила, что на следующей неделе приедет за вещами отца в Неданос и тогда еще позвонит. Через пару миль туман у Анны в голове рассеялся, и факты начали вставать на свои места. Савич — та же фамилия, что у девушки, которая была с Рюландером на каменоломне, а потом на автозаправке. Таня Савич, умерла от передозировки в начале двухтысячных. Просто-Лассе упомянул, что говорил с ее дочерью, но молодая женщина проявилась только сейчас. У Юакима Рюландера и Тани Савич был ребенок. Дочь по имени Лиза. Значит ли это что-нибудь для дела? После некоторого размышления Анна склонилась к отрицательному ответу. Она проехала мимо дорожного щита. Рефтинге. Вскоре ей попалась большая автозаправка. Не здесь ли арестовали Рюландера в ночь, когда умер Симон? Анна решила проверить. Продавщица, девушка лет двадцати, оказалась дочерью владельца. Анна предъявила удостоверение и объяснила, что ее интересует; девушка позвонила отцу и спросила, помнит ли он тот давний случай. Анне повезло. Она нашла ту самую автозаправку и того самого человека. Девушка протянула ей трубку. — Они прикатили на мотоцикле в начале второго ночи, — сказал мужчина на том конце. — Парень и девица. Парень, похоже, был пьян, вел себя агрессивно. Пару раз напускался на девушку, по-моему, даже затрещину ей дал. Я позвонил в полицейский участок Рефтинге. Когда они заправились и пора было платить, парень попытался стащить зажигалку. Дешевую чепуху, мы такие выкладывали у кассы. Я сказал, чтобы он заплатил за зажигалку, тут он и завелся. На меня наехал, чуть не разгромил витрину — как будто решил устроить драку. Девушка пробовала его утихомирить, но безуспешно. Тут явилась полиция, и его увели. — А девушка? — Мне стало ее жалко, и я отвез ее к ночному автобусу до Клиппана, автобус там останавливался около двух. Хорошая девочка, которая попала в плохую компанию. Анна купила банку энергетика и выпила, не садясь в машину. Вскоре она почувствовала себя бодрее, да и настроение улучшилось. Резкий ветер обжег щеки, вдохнул в Анну новую жизнь, освежил голову. Остаток дороги до дома Анна употребила на то, чтобы избавиться от ощущений после стокгольмской поездки и поразмышлять о Юакиме “Джо” Рюландере. На момент гибели Симона Видье ни самого Рюландера, ни его подруги Тани Савич на каменоломне не было, во всяком случае — со слов остальных четверых свидетелей, однако Рюландер в своем письме все-таки намекал, что кое-что знает о смерти Симона и что его молчание стоит денег. По всей вероятности, это и явилось причиной его собственной смерти. Что же знал Рюландер? Письмо с угрозой было разослано всем четырем друзьям, так что тайна, вероятно, касалась их всех. Если только это не какой-то трюк. Способ надавить на того или тех из четверки, кому есть что скрывать. И еще: как кассета с песней Симона Видье попала к Рюландеру? Студия со всем, что принадлежало Симону, сгорела в ночь после его смерти. Имел ли Рюландер отношение к пожару или он раздобыл кассету каким-то другим способом? Когда она добралась до Табора, в доме было пусто, ни Агнес, ни “веспы” не видно. Первым поползновением Анны было позвонить дочери, узнать, где она, но Анна просто отправила эсэмэску с вопросом, что Агнес хочет на ужин. С минуту подождала, не выпуская телефона из рук, но ответа не получила. Анна выпустила Мило на улицу. Этот дурак, как всегда, обошелся с ней как с пустым местом. Пока Мило бегал, Анна принимала душ, смывала с себя Стокгольм, Сантесона и допрос. Она снова повторила себе, что держалась молодцом и что не стоит себя накручивать. Подождала, возразит Хокан или нет. Хокан промолчал, и Анна почувствовала себя ужасно одинокой. Струи стекали по волосам и лицу, и Анна стояла так, пока не кончилась горячая вода. Агнес ответила на ее эсэмэску коротким “без разницы”. Не тот ответ, на какой Анна надеялась, но и такой пойдет. Отношения между ними выстраиваются тяжело, шаг вперед — шаг назад, но Анна постаралась уговорить себя, что они на верном пути. Что все будет хорошо. Сегодня вечером это далось ей труднее, чем обычно. Анна надела майку, мягкие штаны, завернулась в мохнатый халат, сунула ноги в туфли на деревянной подошве. Снаружи начало темнеть, и когда Анна вышла на крыльцо, чтобы впустить Мило, она заметила свет, прыгавший между деревьев. Сначала Анна решила, что это фара “веспы”, но потом поняла, что по лесной дороге едет машина. Анна стала ждать на крыльце. Подъехал пикап Клейна, и Анна увидела на пассажирском сиденье Агнес. — Привет, мам. — Голос Агнес не был ни приветливым, ни неприязненным, обниматься дочь не стала, только криво улыбнулась. — Я была в Энглаберге, фотографировала другие картины Карла-Ю из коллекции Матса. Тетя Элисабет попросила Клейна отвезти меня домой. Он насыпал нам яблок. Не успела Анна отреагировать на то, что Агнес начала называть Элисабет Видье “тетей”, как появился Клейн с большим деревянным ящиком. — Оранжевый ренет, — сказал он. — У нас много. — Спасибо. — Анна подвинулась и пропустила их на кухню. Клейн поставил ящик на стол, Агнес ушла к себе. Мило крутился рядом, как всегда загипнотизированный Клейном. Наконец Агнес позвала его. Клейн беспокойно взглянул в сторону ее двери. — Я бы хотел вам кое-что сказать. Если можно, на улице. Анна вышла за Клейном к пикапу. В зябком вечернем воздухе чувствовался запах прелых листьев. Только теперь Анна увидела, что “веспа” стоит на платформе, пристегнутая ремнями к кабине. — Подождите, я помогу ее снять. Клейн помотал головой, кивнул на ее халат и тапочки. — Я сам. У вас одежда не та. Клейн опустил заднюю стенку кузова и вытянул широкую доску, уперев ее в край платформы. Потом осторожно скатил “веспу” по импровизированному пандусу. С виду это было просто, но Анна услышала, как он закряхтел, и вспомнила, что Клейн гораздо старше, чем кажется. — Ну вот. — Клейн поставил “веспу” возле дома, сдвинул кепку из той же зеленой ткани, что и дождевик, и вытер лоб. Агнес чем-то гремела на кухне. Похоже, готовила ужин. — Так вот. — Клейн подошел ближе. Суровое лицо выглядело немного озабоченным. — Элисабет сказала: вы считаете, что человек, которого в понедельник нашли мертвым в “Glarea”, как-то связан с Симоном. Анна медленно кивнула, ожидая продолжения. Клейн задержал дыхание, словно подыскивая нужные слова, и продолжил. — Последние двадцать семь лет у Элисабет одно желание: возобновить дело Симона, она только этим и живет. — Клейн поправил кепку. — Не сомневаюсь, что Элисабет вам очень рада, и я вам благодарен. И все же… Клейн замолчал и взглянул на открытую дверь. — И все же должен предупредить вас, — тихо сказал он. — Некоторым совсем не хочется копаться в прошлом. И эти люди пойдут на все, лишь бы расследование не открыли снова. — Сгоревший гараж? Студия Симона, спортивная машина Карла-Юхана. — Анна указала на сарай, где прятался остов автомобиля. На лице Клейна появилось выражение человека, которого застали врасплох; на мгновение оно даже стало испуганным. — Как… — начал было он, но взял себя в руки. Голос стал тверже. — Анна, я только хочу сказать: подумайте как следует, прежде чем действовать. — Клейн нагнулся, их лица теперь почти касались друг друга. — Элисабет Видье — самый важный для меня человек. Если ее это как-то ранит… если ее ранит что-то или кто-то. Клейн не договорил. Он выпрямился, натянул кепку на лоб. Залез на водительское сиденье и резко тронул машину с места.