…Сама Суздаль встретила нас оглушительной тишиной. Вот правда, при приближении к городу первым возникло ощущение, что он просто мертв. Те же пожарища, черные пепелища на посаде, наглухо закрытые ворота – и практически сплошное безмолвие. Ни людских голосов, ни лая собак, ни рева каких животных… Только огромная стая ворон взлетела над небольшим деревянным кремлем, когда из надвратной башни вдруг ударила пушка, пославшая в сторону моих рейтар, неосторожно приблизившихся к крепости, первое ядро! - Назад, все назад! Лагерь разбиваем!!! - У них же вроде бы нет пушек… Тапани, замерший за моим правым плечом, кажется неприятно удивленным. - Ну, все правильно. Лисовский в поход с собой пушки не тащит… Но в городе-то они были. Чего бы не использовать трофеи… Тапани понятливо кивнул – а я тотчас добавил: - Нам бы обе наши вертлюжные пушки направить на ворота. Одну зарядить ядром, вторую сразу картечью; что-то мне подсказывает, что если пойдут на вылазку, ударят именно по нам! Йоло согласно кивнул, и принялся отдавать приказы рейтарам, уже отхлынувшим от крепости, да принявшимся возводить табор. Ну посмотрим, что ты будешь делать, Лисовский… Первая осадная ночь встретила нас метелью, рвущей стенки шатров, да самым беспокойным дежурством за все время моей «службы». Уверенный в том, что враг обязательно рискнет ударить, воспользовавшись снежной завесой, я ежечасно проверял караулы, ожидая, что лисовчики вот-вот откроют ворота и пойдут на вылазку – или раздастся грохот пищалей со стороны засады Давыда Жеребцова. Но нет, не пошли. Ни на вылазку, ни бежать из града восточной дорогой, справедливо рассудив, что оставили мы этот путь свободным вовсе не просто так… Так что уже утром все три старших командира встретились в северном стрелецком лагере, где заправляет голова Михаил Кретов, а подкопом ведает швед Свен Стрюгвассон: - Ну что, братцы, не купился Юзеф на нашу обманку. Может, еще рискнет пойти на вылазку, но слишком очевидным получилось наше приглашение с «мышеловкой». Что по подкопу? Явно озадаченный Свен коротко ответил: - Зэмля… Ощень холедно. Трудно. Стрелецкий голова Кретов хмуро расшифровал: - Земля мерзлая, киркам-лопатам не поддается, приходится костры жечь ежечасно, чтобы вгрызться поглубже! - Н-да… Похоже фокус с подкопом не пройдет. Не дурнее нашего Лисовский, понимает, что в мерзлой земле ничего не нароем… Однако закончить мысль мне не дал коротко хохотнувший Жеребцов: - Свен небось привык, что у них земля где-нибудь в Готланде промерзает на три косых сажени – но у нас-то всего на пару аршин! Неужто не докопаетесь до рыхлой землицы, стрельцы?! Ежели так, Михаил, давай сменимся этой ночью – твоим куковать в ледяном лесу, на лапнике у костров, а мои будут в шатрах греться, да рыть подкоп! Я прикинул обозначения русских мер длинны, вспомнив, что аршин – это шаг и равен примерно семидесяти сантиметров, а косая сажень – это расстояние по диагонали от носка ноги, до кончиков пальцев вытянутой в сторону руки, то есть чуть более двух метров. Ну если так, то копать до легкой землицы действительно неглубоко… - Погоди, Давыд. Твои вои что же, костры жгут? В этот раз Жеребцов посмотрел на меня так, словно увидел перед собой скорбного умом: - А как еще-то?! Ты видел, какая пурга ночью шла? Хочешь, чтобы мои стрельцы замерзли насмерть?! Без костров не выжить, тут шкуры-то, накинутые сверху, не спасают… Да не бойся, фон Ронин, со стен костров наших не увидать, за версту же засаду разбили. Я согласно кивнул, в душе все же засомневавшись: зимний лес хорошо просматривается, а огонек костра в ночи порой виден и за версту, особенно со стен. Конечно, пурга закрывала всякий обзор, но… Да ладно. Даже если и из-за костров Лисовский отменил бегство по восточной дороге, ничего уже не попишешь, Жеребцов прав – без огня в зимнем лесу вообще не выжить. - Давыд Васильевич, ты бы хоть палатки малые разбил, шалаши какие для воев сгородил – все какая-никакая защита от холода. А то ведь действительно померзнете! Воевода только отмахнулся: - Не глупей тебя, немец, ставим. После чего, хищно так втянув воздух носом – словно хищник какой, почуявший добычу, добавил: - Чую, надолго задержимся под Суздалю… - Надолго нельзя! У кесаря итак мало воинов, должны успеть! Так, Михаил, посты тебе нужно удвоить – а прочим стрельцам хоть в три, хоть в четыре, хоть в пять смен рыть гребанный подкоп! Без него нам крепость не взять! Кретов хмуро кивнул, Свен удалился вместе с ним, несколько приободрившись; мы с Жеребцовым уже засобирались покинуть северный лагерь, удалившись кружным путем через лес каждый к своей стоянке, как вдруг с ближней надвратной башни бахнула пушка – а со стен прозвучало несколько выстрелов. После чего раздались грязные ругательства на польском и ломанном русском, а затем последовали и «приглашение» на переговоры: - Эй, псы московитские! Хочу с главным говорить! – донесся гнусавый голос с хорошо различимым акцентом. - А ты кто таков будешь? Не иначе, свинья литовская? – ответил со смехом кто-то из стрельцов. Со стены раздался выстрел, а затем яростный крик, на последних словах сорвавшийся на визг. - Я Александр Юзеф Лисовский, и я тебе язык вырву! - Так ты спустись вначале, дятел гнусавый, а ужо потом поговорим… Словесная перепалка вызвала у меня определенное любопытство; последовав вперед, к кричащим (но благоразумно держась в стороне от надвратной башни) я пригляделся к ворогу, высунувшемуся из бойницы надвратного облама – и с легким вздохом покачал головой. Н-да уж… В моем представление Лисовский, начавший свою карьеру на службе у валашского господаря, отчего-то походил на Влада Цепеша с видимых мной картин: узкое, худое лицо, высокий лоб, расчесанные, длинные волосы и аккуратные вислые усы. Но нет! Со стены в нашу сторону смотрит полноватое, с рябым лицом и обвисшими усами страшилище, подстриженные под котелок волосы которого торчали в разные стороны! А от других татей тушинского полковника отличает разве что дорогой, расшитый золотом и серебром кафтан. И ведь этот человек уходил от всех засад, да разгромил царскую рать в Зарайской битве! Н-да уж, внешность действительно обманчива… - Ну, так кто из вас главный?! Разбойный главарь все еще надрывается со стены – и, решившись, я сделал шаг вперед: - Эй, выродок! Смотри сюда! Я – полковник Себастьян фон Ронин, командир рейтарского полка, вставшего у южных ворот кремля! Слышал про ложные обозы? Это когда твои воры хотели пощупать телеги, да нарвались на засаду?! Так то был я и мои люди! И да, под Калязином твоих всадников я тоже гонял и в хвост, и в гриву! Так вот, чучело – коли ты чего-то стоишь, давай сразимся; одолеешь – слово даю, что пропустим тебя и твоих воинов! Ну а если нет… Сговорюсь с твоими под мое полковничье слово, что помилуем в плену! Однако же со стены в ответ раздался лишь издевательский хохот – после чего в бойницах показалось сразу несколько коротких ружейных стволов. Не иначе штуцеры?! Мгновением спустя грохнул залп – и я едва успел прыгнуть на землю, в то время как стоящие подле меня стрельцы попадали, пробитые пулями воров… Выродок!!! …Вернувшись в свой лагерь, я принялся спешно готовить рейтар к бою, уверенный, что в этот раз Лисовский точно решится повторить свой успех в Зарайской битве – ведь тогда именно внезапная вылазка из осажденного кремля подарила ему победу. По моей просьбе оба лагеря были также усилены по сотне стрельцов Жеребцова; приблизившись к нам на лыжах в пределах леса, позже ратники вошли в мой табор под покровом ночи. Однако Лисовский не рискнул пойти на вылазку – вместо этого на дозор моих рейтар набрел перебежчик… Приведенный моими людьми человек крайне худ и истощен. Глаза его смотрят словно сквозь нас, одежду заменяет какое-то рубище, а ноги обмотаны лишь грязными тряпками; никакой обуви просто нет. - Кто это? – я невольно содрогнулся. - Перебежчик из-за стен. – доложил солдат. – Говорит, что монах Спасо-Евфимиевого монастыря. - Так и есть. Инок Александр я. – голос пришедшего глух, он попытался поклониться, но едва не упал. - Оставь, брат, присядь у костра! Ты верно, хочешь есть? – я обернулся к солдату. – Принеси нормальную одежду и валенки. Солдат тотчас ринулся выполнять поручение. Я же, немного поколебавшись, приблизил к незнакомцу котелок с кулешом, приготовленном на сале, с вяленым мясом. - Не побрезгуешь из одного котелка с нами? Монах изобразил некое подобие улыбки, после чего отрицательно покачал головой: - Прости, добрый человек, не могу принять твоего угощения, ни ем мяса. Я согласно кивнул, убедившись, что перебежчик действительно является монахом – ведь запрещено употреблять в пищу любые мясные продукты. - Прости брат, не знал. Сейчас рыбы вяленой достанут, подварим ее чуток, чтобы мягче отделялась, да чтобы жижку горячую можно было пить… А ты пока сказывай, как из крепости ушел, да с чем к нам явился? - Да с чем, чем… Нехристь лисовская не дает людям житья. Женщин ироды насилуют, не взирая на замужество и возраст. Стариков всех под корень вырубили, чтобы еду на них не тратить… Мужиков, кто роптал да за баб своих заступался, порубили – а кто уцелел, так теперь служат литовцам, не поднимая голов. Даже деток малых не жалеют, окаянные… – плечи монаха задергались в беззвучных рыданиях. Я до белых пальцев сжал рукоять сабли. Рядом скрежетнул зубами Тапани… - Большинство монахов повесил перед монастырем, Царство им Небесное. – гость перекрестился. – Только недавно тела дозволил снять, ирод! А всех остальных в домовую епископскую церковь согнал; издеваясь, велел молитвы читать за себя и свое «воинство»! Коли же ослушаемся, обещал на глазах наших младенцам главы сечь… Так сдержал же слово, поганый. Теперь вот, молимся… К горлу моему подкатил комок – но тут в разговор включился Тапани, осторожно уточнивший: - Как же ты выбрался к нам, отче? Ворота ведь наверняка хорошо охраняются, на стенах караулы… Инок, однако, ответил без всякого смущения: - Церковь примыкает к архиерейским палатам – а те возведены на месте княжьего терема. В подвале, куда нас сгоняют на ночь, сегодня днем обнаружился тайный лаз в подземный ход, ведущий за стену; в той дубраве, где натолкнулся я на дозор, он и кончается. Я почуял, как сильно бьется мое сердце, после чего уточнил: - И сколько же человек может пройти ходом? Александр пожал плечами: - Один, но свободно. - Ага… Ну и последний вопрос: к каким воротам ваша церковь ближе всего находится? - К вашим воротам и примыкает. Только дело вот в чем: наш подвал невелик, всего на несколько человек его и хватает. Тайных ход же кончается в подвале архиерейских палат, кои занял Лисовский с преданными ему ближниками; сотен пять там литовцев, не меньше… Но сам ход ироды не обнаружили и в подвале они не ночуют, пусто там ночью. Я почувствовал, как участилось мое сердцебиение; вот он наш шанс! Архиерейские палаты ведь – каменная крепость в крепости, стали бы естественным опорным узлом лисовчиков во время штурма. Теперь же у нас есть возможность проникнуть в них – и, вырезав спящих литовцев, лишить их лидера! После чего, открыв ворота…