И что самое поганое во всей этой ситуации (если забыть о том, что я являюсь ее автором) – уход королевской рати Сигизмунда ничем не облегчает участь осажденного Смоленска! Ибо, во-первых, уцелевшие батареи мортир остаются в осадном лагере – везти их через половину России Жолкевский благоразумно отказался. Во-вторых, город по-прежнему блокирует солидный польско-литовский корпус, в котором нет запорожской босоты – зато есть полторы тысячи тяжелых панцирных всадников! А заодно и достаточное количество вооруженных мушкетами шляхтичей, чтобы разбить нас в открытом бою… Соответственно, снять осаду вылазкой невозможно – а в итоге и что гарнизон, и жители Смоленска будут нести все те же потери от голода и обстрелов врага, что несли и ранее… И ведь во всем этом, прежде всего, моя вина! Блин, ну вот во всех книгах про попаданцев последние едва ли не мановением руки, росчерком пера останавливают вермахт в июне 41-го или громят Наполеона еще под Аустерлицем, спасают монархию от падения в 1917 – или же СССР в 91-ом! Ну, вот что со мной не так?! Почему я, исходя из лучших побуждений и даже добившись тактического успеха, в стратегическом плане довел ситуацию до катастрофы?! …Терзаемый беспокоящими меня мыслями, тревогой о Раде и «фон Ронине», а также князе Михаиле, да снедаемый чувством вины, сегодня я сам собой пришел в Успенский собор, чтобы помолиться. Молитва моя была горячей, шла от сердца – и паника с непроглядным унынием, смешавшие все мысли в голове, понемногу отступили… Наконец, когда я уже приложился к раке с мощами Меркурия Смоленского, да подошел к иконе Богородицы, на ум вдруг пришел фрагмент недавней осады Троице-Сергеевой лавры. И в этот миг я осознал, что у нас все же есть шанс хоть что-то да изменить… - Воевода! Ты говорил, что я могу обратиться к тебе напрямую в любое время. Шеин лишь вполоборота развернул голову – и мельком посмотрев в мою сторону, вновь развернулся к бойнице, сухо ответив: - Я помню свои слова. Я, стараясь говорить спокойно и внятно, не тараторя, начал издалека: - Я вот что вспомнил, воевода… Во время осады Троице-Сергеевой лавры еще прошлой зимой, гетман Сапега подготовил засаду для отряда ратников, отправившихся на вылазку из монастыря. О вылазке он узнал от перебежчиков; людям гетмана, внезапно атаковавшим русских охотников, удалось отрезать их от монастыря. В то время как собственная конница гетмана, включая роту крылатых гусар, ворвалась в открытые ворота крепости. Я расчетливо взял небольшую паузу, вынуждая воеводу вступить в разговор – и Михаил Борисович не подвел! Отвернувшись, наконец, от бойницы, он посмотрел мне прямо в глаза: - Не слышал о таком. И как же наши отбились? - Прежде всего, благодаря умелым пушкарям – они сумели остановить атаку бросившейся на штурм литовской пехоты. Ну а тяжелых всадников… Их истребили в тесноте внутренних монастырских построек, где гусары не могли развернуться и толком сражаться – в то время как на головы им летели камни и бревна, кои бросали простые крестьяне! И в итоге все всадники врага бесславно погибли внутри монастыря. Еще не успел я закончить свой сказ, как темные глаза воеводы прояснились, а тяжелый взгляд его, устремленный на меня, просветлел. Кажется, Шеин уловил мою мысль… Но немного погодя, невесело усмехнувшись, воевода не без издевки в голосе осведомился: - И что же нам, открыть ворота да ждать, когда польские всадники ринутся в атаку? А после молиться, чтобы они, ворвавшись в крепость, не поднимались на стены и не оседлали воротной вежи? Покачав головой, я ответил спокойно, размеренно – понимая, что горячая убежденность в голосе скорее оттолкнут Михаила Борисовича: - Нет, я предлагаю вылазку. Достаточно крупным отрядом, чтобы враг ничего не заподозрил – и основательно всполошился. Если поверят, что крупный бой, бросят в бой конницу – и она погонит уцелевших ратников к открытым воротам… А добравшись до них – ворвется в крепость на плечах бегущих охотников. Глаза Шеина опасно сверкнули, желваки на скулах заходили ходуном… Но воздержавшись от негодования и уточняющих вопросов, он коротко бросил: - Продолжай. - Коннице, что ворвется в крепость, только один ход – вперед. Но мы должны заранее подготовиться; например, ограничить возможность скакать вдоль стен в обе стороны, перегородив возами проходы между пряслами и домами. Прикрыв, таким образом, соседние башни – и подъем на стены сквозь них… Причем ту часть возов, что будет обращена к врагу, стоит дополнительно обшить деревом, оставив лишь бойницы для пищалей да малых пушек. Вполне подойдут и те, что прихватили с собой черкасы… Переведя дыхание, я тотчас продолжил: - Таким же образом мы перегородим и улицы, по которым будут скакать всадники. Понятное дело, что не с самого начала – мы позволим гусарам углубиться в крепость чуть подальше… Но в конце своего пути каждый отряд всадников должен упереться в заграждение – и хотя бы небольшую пушку, заряженную картечью! Кроме того, необходимо будет подготовить и дома, и дворы – забить окна, оставив лишь крошечные бойницы, поднять и укрепить ограды, подпереть ворота… И заранее разместить людей так, чтобы при прорыве ляхов не пострадали ни женщины ни дети – а ополченцы кидали в ворога камни и бревна, ошпаривали их кипятком и стреляли из-за каждого забора, с каждой крыши! Михаил Борисович чуть прищурился, обдумывая мои слова, в то время как, немного разгорячившись, продолжил: - На прясла стен, прилегающих к воротной баше, сквозь которую мы и пустим ворога, необходимо поставить всех стрельцов. Но когда всадники ляхов только ринутся на штурм, стрелять будет не более десятой части ратников – чтобы не остановить гусар заранее. А вот когда те ворвутся на улицы Смоленска и начнется бойня – вот тогда залпами станут бить уже все стрельцы, посылая в ляхов пули с обеих сторон крепостной стены! Также и пушкари… Еще одна короткая пауза – и я, наконец, подхожу к концу: - Детей боярских посадим на лошадей и заранее приготовим к бою. Когда ляхи наконец-то покажут спины, наши всадники покинут крепость сквозь соседние ворота – и ударят им в спину, гоня на собственную пехоту! И если мы и не разобьем ворога в одной сече, все же заметно ослабим осаждающих перед решающим боем. Ну, а сняв осаду, мы перережем пути снабжения ляхов и заставим коронную армию остановить поход на Москву, заодно обновив запасы продовольствия и в Смоленске. Шеин ответил далеко не сразу, как кажется, обдумав и взвесив каждое мое слово. Наконец, он заговорил: - И кого же ты предложишь отправить на верную смерть? Черкасов, присоединившихся к нам в последней вылазке? Я отрицательно мотнул головой: - Ни в коем разе, ибо ненадежны! Даже если ничего не объявим заранее, догадаются обо всем, видя наши приготовления. А там любой из них может захотеть вернуть себе расположение польских господ, перебежав и предупредив их о готовящейся западне… Нет, запорожцев я бы вообще предложил разоружить и взять под стражу в те дни, что мы будем готовить вылазку. В охотники же стоит позвать простых ратников… Пообещав, что семьи их во время осады не будут знать никакой нужды – и объяснив, что голод в конце концов убьет многих женщин и детей, если мы не отгоним ворога от стен Смоленска. Михаил Борисович вновь немного помолчал – после чего с тяжелым вздохом отметил: - Задумка хороша, да боюсь, не рискнут ляхи скакать вдогонку к воротам. Воротные вежи ведь прикрыты срубами, среди них всадники сильно замедляются, следуя едва ли не поодиночке, превращаясь в легкую цель. Гусары это понимают и к воротам не сунутся… А ежели попытаемся разобрать срубы – так насторожим ворога. Шеин прав – но я уже подумал и об этом: - А ежели мы не все срубы разберем, а только часть их, чтобы спрямить и расширить путь конных к воротам? И работать лишь по ночам… Это будет выглядеть как подготовка к вылазке, что может, и насторожит врага. Но в конце концов, лишь сыграет нам на руку – ведь ляхи заранее приготовят своих всадников к отражению удара из крепости! Подумав, Михаил Борисович негромко подметил: - Ну, допустим. И с каких же ворот ты думаешь устроить вылазку? Я пожал плечами: - Копытенские и Водяные отпадают сразу, в обоих случаях вылазкам мешают реки – и охотников заметят заранее, и встретят их еще на подходе. Да и бежать им будет куда как несподручнее… Я предлагаю Молоховские ворота – ведь основные силы ляхов собраны как раз с их стороны. Воевода задумчиво протянул, словно эхом повторив за мной: - Молоховские, значит… …В конце концов, после долгих обсуждений и уточнений, Шеин принял мой авантюрный план (все как обычно!) – способный обернуться как успехом, так и значительными, практически бесполезными потерями. И хотя сам я не участвую в общей вылазке, заняв со своими стрельцами верхний боевой ярус Молоховской башни, ответственность за двести обреченных воинов гранитной плитой давит на плечи… Да, они обречены. Да, зимняя осада Смоленска унесет куда больше жизней – и ратников, и гражданских. Так что математика на моей стороне… А на их – живые люди каждый со своей судьбой, да любящие этих самых людей сердца… И игнорировать это – просто невозможно. Да, если все удастся – о гибели обреченных охотников можно будет забыть, как о сопутствующих потерях. В конце концов, вои знают – на что идут, а главное, за кого идут на верную смерть. Ведь костлявая рука голода в крепости ощущается уже вовсю, и Шеин приказал кормить ратников на стенах так, чтобы никто из них не отнес домой и краюхи хлеба… Бесчеловечно? Но Михаилу нужны боеспособные воины – а не полумертвые хлюпики, едва-едва способные один разок махнуть саблей или топором. А ведь так и будет, если позволить воям принести домой и отдать последнюю еду их голодным, плачущим детям… Так что к моему удивлению охотников, рискнувших поставить свою жизнь на кон, лишь бы мальцы их получали отцовский паек, оказалось куда как больше двух сотен! Так что ратников на гибельную вылазку пришлось еще и отбирать… Хотя, если все получится, голодать не будет никто. Но если нет… Если нет, лучше мне сегодня и самому сгинуть! Чем смотреть в заплаканные глаза их родных, по моей вине потерявших своих любимых – без всякой на то пользы… От тяжких мыслей меня отвлек внезапно грохнувший, подобно грому в ночи, раскатистый выстрел пищали. А потом еще один – и еще… И отчаянные крики взбудораженных польских часовых, все-таки заприметивших охотников Еремы! Сердце ухнуло куда-то к пяткам, а все конечности мои одеревенели. Не получилось! Не получилось – настороженные нашими работами, дозоры ляхов ждали вылазку… Ну может оно и к лучшему? Однако прежде, чем я успел хотя бы как-то среагировать, среди срубов, прикрывающих башню, раздался отчаянный крик: - Бей ляхов! - Б-Е-Е-Е-Й! И прежде, чем я или стоящий в стороне воевода успели хоть что-то предпринять, схоронившиеся среди срубов ратники ринулись вперед, к уже просыпающемуся лагерю литовцев! - Да куда же вы, куда?! Возвращайтесь, назад!!! Но мой крик тут же заглушил рев воеводы, способный перекричать и шум ближнего боя: - ВПЕРЕД!!! Ворота держать открытыми, ЖДЕМ!!! Глава 2. - Бей ляхов! Иван Свинцов по прозвищу «Бортник» ринулся вперед, надеясь увлечь за собой невеликое воинство смоленских охотников. Часто заскрипел снег под его артами – и к вящей радости ополченца, позади его послышались шаги соратников! А после – раскатистое, дружное, многоголосое: - Б-Е-Е-Е-Й! Кто-то закричал что-то с воротной вежи,но Иван не расслышал – да и не хотел расслышать, вкладывая все силы в бег на артах. Всего несколько сотен саженей разделяет его с врагом – и Бортник собирается пробежать их во что бы то ни стало! …Семья Свинцовых издревле жила на берегах Днепра, в селе Гнездово. Быть может, даже до появления самого Смоленска – в седую, былинную старину, когда здешние места облюбовали для поселения варяги. Отец, дед и прадед Ивана бортничали всю свою жизнь, добывая мед и воск – с того и жили. Хотя и землю приходилось пахать, и скот водить – одним диким медом семью не прокормишь… Молодой, крепкий и рослый парень из зажиточной по меркам селян семьи, Иван был чуть ли не самым завидным женихом – так что сосватал себе любушку Олесю, запавшую глубоко в душу… Поставили молодые избу пятистенок, завели хозяйство, а там уже и доченька Дунька родилась. Но относительно беззаботная жизнь, полная трудного, однако счастливого крестьянского труда на земле да бортничества в лесу, прервалась для Ивана прошлой весной – когда литовцы начали совершать разбойные набеги на порубежные Смоленские волости. Те безжалостно грабили беззащитных крестьян, убивая всех, кто пытался защитить свое добро – а то и забавы ради. Ивана потрясла история об утопленных в речке Касплю матери и дочери – словно речь шла о его собственной семье… Воевода Шеин пытался организовать порубежные заставы – да дети боярские неохотно шли рататься с литовцами. А собранные дворянами крестьяне не могли на равных тягаться со шляхтичами, кормящимися с сабли… Когда же до Гнездово дошел слух, что на Русь выступила рать самого короля ляхов, Иван уже не раздумывая собрал малый обоз из двух телег, набитых съестными припасами, взял жену с дочкой – да рванул на всех порах в крепость! Чьи надежные, мощные стены, возведенные всего несколько лет назад, внушали стойкую веру в неприступность Смоленского кремля… Бортнику было страшно даже помыслить о том, что случится, коли ляхи или разбойные литовские люди войдут в их село, да на глазах им попадется Олеся – чье материнство превратило бойкую черновласую худышку с горящими глазами в статную красавицу с налитой грудью и покатыми бедрами, да тугой черной косой ниже пояса... От нее ведь взгляда не оторвать! А уж в том, что черкасы и прочие тати из войска Сигизмунда будут озоровать по местным деревням, добывая пропитание и попутно грабя крестьян, Иван нисколько не сомневался… Впрочем, в этом не сомневался ни только глава малого семейства Свинцовых, но и множество крестьян по всей Смоленской земле! Понимая это, родители Бортника остались в Гнездово, как и многие иные селяне – с Иваном же в крепость отправилось лишь несколько семейств с молодыми дочерьми или молодухами-женами. Но все одно от многолюдства укрывшихся за стенами Смоленска, в кремле не нашлось бы места, где яблоку упасть! Свинцовым хоть повезло, их впустили в крепость; иных же под конец уже и не пускали… Жить, однако, было негде – а сами смоляне так взвинтили цены на постой, что хоть исподнее отдавай! Впрочем, вскоре вмешался воевода, на время грядущей осады запретивший брать хоть какие-то деньги за постой. Но одновременно с тем Шеин забрал всех боеспособных мужчин в ополчение, а большую часть запасов еды изъял на нужды гарнизона. Пообещав, впрочем, что получать еду будут не только воины, но и их близкие, на каждого члена семьи… Поначалу Ивану все происходящее даже нравилось – он с великой охотой учился ратному делу, понимая, что и от его стойкости да выучки зависит жизнь его любимых! От службы Свинцов не отлынивал, и, получив назначение в полусотню ратников, защищающих Пятницкую вежу, дозоры нес исправно. Сам воевода Шеин его похвалил!