Пролог. …Легонько скрипит только выпавший, свежий снежок под артами «охотников» – то есть добровольцев, следующих сквозь Молоховские ворота Смоленского кремля. Но много их – очень много для простой вылазки, целых две сотни воев! Коли все скопом пойдут, так дозор ляхов однозначно услышит скрип снега под их лыжами-снегоступами… А потому смоленские ополченцы покуда держатся в лабиринте срубов, прикрывающих воротную башню – или вежу, как ее местные именуют. Между тем, получасом ранее крепость уже покинул десяток добровольцев, набранных из числа лучших охотников. И речь идет не только о прошлых успешных вылазках этих воев, но и собственно их искусстве добычи зверя… Эти мужи умеют двигаться практически бесшумно, даже по снегу – а чтобы вражий взгляд не заметил группу русских «диверсантов», по моему настоянию воев облачили в импровизированные «маскхалаты», сшитые из заячьих да кроличьих белых шкур. В ночной безлунной тьме, да при падающем сейчас снеге различить их будет ой как тяжело! Кроме того, снегопад частично заглушит негромкие шаги воев… Вооруженные лишь луками, небольшими топориками да засапожными ножами, «охотники» должны вплотную подобраться к польским дозорам – и бесшумно снять их. Если это удастся, Еремей, голова «диверсантов», четыре раза ухнет филином, громко и отчетливо – и вот тогда вперед двинется уже обе сотни наших добровольцев… Покуда же смоляне нетерпеливо ожидают условного сигнала головы, наверняка терзаемые невольным страхом. …Непросто дается это ожидание и мне – стрелецкому сотнику Тимофею Орлову по прозвищу «Орел», уже забывающему свое старое имя. Кажется, я становлюсь «Орлом» все больше – так, словно растворяюсь в личности предка... Но, пожалуй, сейчас это «забвение» меня практически не волнует; другое дело «диверсанты» Еремея Глебова – ведь как же много сейчас зависит от десятка охотников! Голова-то их, Ерема, рисковый, бедовый малый; по осени он всего с шестью добровольцами переплыл Днепр на небольшой лодке – да добыл польское знамя в короткой, но яростной рукопашной! И сейчас, даст Бог, сладит с дозорами… И если так – то считай, уже половина дела сделана! И вроде как все неплохо начинается – ночь безлунную мы специально дожидались, а вот густой снег пошел очень кстати для охотников… Но мне ли не знать, что порой всего одна случайность способна испоганить любое славное дело?! Из-за такой вот случайности сгинули донцы Кожемяки, сгинул умелый лучник «Татарин» – соратники, друзья… При воспоминании о них сердце больно сжимается – а ведь как пригодились бы павшие казаки этим утром! Коли им довелось бы снимать польские дозоры, я бы вполовину меньше тревожился… Искоса я посмотрел на держащегося чуть в стороне воеводу, смотрящего только вперед. Тоже ждет в нетерпении – и наверняка волнуется… После чего, чтобы хоть немного успокоить рвущееся из груди сердце и отогнать невольный страх за успех дела, я обратился мыслями к прошлому, вспомнив события двухнедельной давности. В частности и первую встречу с Шеиным, и судьбоносный разговор, определивший настоящий день… - Ну, сказывай, казаче, кем будешь, откуда явился? Я невольно вытянулся перед воеводой, призвавшем меня под свои грозные очи в древний Успенский собор… К слову, Шеин очень молод для воеводства, ему вряд ли исполнилось больше сорока лет. Темно-русая окладистая борода, скрывающая крепкий подбородок, тонкие вразлет брови, сметливые голубые глаза… Михаил Борисович, умелый организатор обороны Смоленска и ее душа, производит сильное впечатление – помимо силы воли и стойкого духа в нем также ощущается и благородство честного, славного мужа, и природный ум. Рослый, статный, крепкий – кажется, именно таким и должен быть настоящий русский воевода… Склонив голову перед Шеиным – и невольно восхитившись искусством русских оружейников, создавших его зерцальный доспех – я последовательно ответил на оба вопроса: - Приветствую тебя, Михаил Борисович! И передаю тебе сердечную благодарность от Михаила Васильевича Скопина-Шуйского – за доблесть в обороне Смоленска… Зовут меня Тимофей Егорьевич Орлов, и служу я стрелецким сотником в войске великого князя. Чубы да усы вислые мы обрили для притворства, чтобы ляхи да литовцы нас за черкасов держали – хотя в моей дружине были и природные черкасы… были. Только все мои казаки пали в бою у запорожского табора. Оставшиеся же мужи – ряженые стрельцы да крестьяне местные, коих мы худо-бедно обучили палить из пищалей. Сделав короткую паузу, я продолжил свой короткий сказ, спокойно смотря в глаза Шеину – ведь и воевода, оставивший позади всего двух своих телохранителей, не выглядит озлобленным или настороженным: - Под Смоленском же мы оказались по воле Михаил Васильевича. Великий князь, зная о тяжести осады вашего града, отправил в тыл польской коронной армии несколько небольших отрядов проверенных воев. Двигались мы на артах, пробирались лесами, изредка выходя к крестьянским весям. Столкнувшись же с черкасами да литовцами, приняли бой; после устроили несколько засад, в коих погромили врага. Добыли и оружия, и коней, и запасец еды скопили невеликий… Однако же и ляхи нас нащупали – и вскоре мне стало ясно, что ворог со дня на день обложит нас запорожцами, словно сворой охотничьих псов, да накроет такой силищей, что не отбиться! Вот и решил я опередить поганых да помочь крепости; привел небольшой обозец с едой, да под видом черкасов напал на польскую батарею… Побили мы и наемников-пушкарей, и рейтар немецких, что на выручку пушкарям спешили – а казаки мои сумели поднять ближний запорожский табор, да стравить ляхов и черкасов! Правда, в той сече они сами сгинули… Внимательно выслушавший меня Шеин кивнул с довольным видом – очевидно, я дал ответы на все вопросы, возникшие в голове воеводы в связи с замятней, случившейся в коронном лагере Сигизмунда… Немного помолчав, он указал рукой на древнюю раку с мощами, стоящую справа от алтаря: - Здесь лежит Меркурий Смоленский. Слышал о нем? Я, наконец-то оглянувшись по сторонам (до того все мое внимание было приковано к Шеину, так что я не успел даже осмотреться), коротко ответил: - Нет, воевода. Михаил Борисович заговорил не сразу – и мне удалось окинуть беглым взглядом настенные фрески и росписи, а также убранства весьма небольшого храма… Фрески и иконы по большей части скрыты от моих глаз полумраком, отступающим лишь перед мерцающим светом свечей. Но при этом, однако, они приобретают какую-то особенную, завораживающую красоту, освобождая душу и разом от сторонних, суетных мыслей… В голове само собой всплыло, что заложил Успенский собор Смоленска еще Владимир Мономах в самом начале далекого (даже сейчас!) двенадцатого века. Небольшой, потому как тогда на Руси редко строили из камня, и монументальные постройки не поражали размерами – но все же каменный, так называемый крестово-купольный храм с единственным куполом, все еще возвышающимся над кремлем… Впрочем, высоты храму добавляет высокая «Соборная» гора, служащая его основанием. Как-никак, в средневековье каменные стены собора были последним рубежом обороны града – и возвели его на Соборной горе с учетом оборонительного назначения. Вспомнилось также, что Владимир Мономах (чья мама была дочерью базилевса Константина Мономаха), привез в Смоленск икону Богородицы «Одигитрия», греческого письма – почитаемую как чудотворную, и позже известную как икона Божьей Матери Смоленская. Поискав глазами сей образ, вскоре я обнаружил его у Царских врат – и почувствовал, как вдруг быстро и гулко забилось мое сердце, когда я уткнулся взглядом в потемневшие от времени лики Богородицы и Иисуса Христа… Эта икона пропадет после оккупации нацистов в годы Великой Отечественной войны – как и многие иные святыни. А вот собор – собор погибнет значительно раньше. Через полтора года текущей осады, во время последнего польского штурма... И когда ляхи, литовцы и черкасы, ворвавшись в храм, сметут последних русских защитников, и начнут в бесовской ярости рубить укрывшихся в соборе женщин и детей, некто Андрей Беляницын подорвет запасы пороха, хранившиеся под Соборной горой. Этим он в одночасье оборвет страдания обреченных жертв – а заодно погубит и всех их палачей… От размышлений о будущей трагедии (что я как раз и хочу предотвратить!), меня отвлек негромкий голос воеводы: - Во времена нашествия Батыя, татарский отряд в несколько сотен всадников подступил к Смоленску. И тогда правящий в нем князь Всеволод, убоявшись участи уже павших князей, покинул град лишь с небольшой дружиной верных ему гридей… Люди были в отчаянии, все с ужасом думали о грядущей расправе агарян, об их непобедимости. Ведь лучшие дружины сильнейшего на Руси Владимира и порубежной Рязани пали в сече, а стольные города татары взяли на меч! Никто не смог наладить оборону, не удалось собрать и ополчение на стенах… Лишь верующие истово молились о спасении. Сделав короткую паузу, Шеин продолжил: - И вот ночью одному пономарю, молящему Божью Матерь о избавлении от агарян, послышался Ее глас: Богородица призвала на защиту Смоленска славного воина Меркурия, православного рыцаря, явившегося с западной стороны. Одни говорят, что он явился с римских земель, а иные – что из моравских… Но был Меркурий могучим богатырем весьма высокого роста! И также славен он был своим благочестием... Так вот, пономарь нашел Меркурия, поведал о словах Божьей Матери – и когда сам Меркурий пришел в храм и начал молиться, он также услышал глас Богородицы, исходящий от Ее иконы: Царица Небесная благословила воина на ратный подвиг… Прервавшись на мгновение, Михаил Борисович, с явно различимым в голосе благоговением и восторгом, да безмерным уважением к описываемому подвигу, продолжил свой сказ: - Сей славный богатырь не стал собирать дружину из спящих горожан, а скорее поспешил навстречу татарам – ведь он был предупрежден, что агаряне и сами хотят напасть на Смоленск ночью... Как говорят местные, Меркурий покинул град через врата крепости, расположенные ныне на месте Молоховских врат – и в одиночку устремился на передовой полк татар! Славный богатырь Мекуркий сокрушил многих поганых копьем и мечом, а первым он срубил их могучего исполина-вождя! И устрашившись, агаряне обратились в бегство… После татары вернулись с подкреплением – и вновь был крепкий бой! И во время его поганые видели Богородицу над главой Меркурия – а после сечи они клялись, что рубил их не только славный богатырь, но и Небесные воины… Меркурий пал, обретя в брани с погаными мученический венец – но и язычники не посмели напасть на Смоленск, а в ужасе бежали от града! Еще немного помолчав, переведя дыхание, Шеин закончил свой рассказ: - Уже после битвы святой воин явился во сне тому же пономарю и указал, что над гробницей его необходимо повесить его оружие… Видишь? Копье, шелом и сандалии… Я не сразу разглядел, что над ракой на стене действительно висит копье с почерневшим от времени древком, а на отдельных подставках покоятся ребристый шлем с вертикальным гребнем, да стальные башмаки, более всего похожие на рыцарские сабатоны. Последние смутили меня более всего – ведь насколько мне известно, рыцари тринадцатого века из защиты ног имели лишь кольчужные чулки, а русские дружинники так и вовсе обходились одними сапогами… Да и шлем явно не похож на топфхельм европейских всадников – как, впрочем, и конические шеломы русских дружинников. - Римская сторона? Шеин, глубоко задумавшийся о чем-то своем, негромко ответил: - Так говорят. - Римская сторона… Тринадцатый век, пусть и самое его начало, церковный раскол – уже как несколько столетий состоявшийся факт. И вдруг православный рыцарь, пусть даже из Моравии – то есть Чехии?! И уж тем более самого центра католичества, Рима… Стоп. А что, если Меркурий не прибыл с «римской стороны», а называл себя римлянином?! Это много меняет – и многое объясняет! Ну конечно… Ведь в тринадцатом веке римлянами называли себя не только жители «вечного города», римлянами – или ромеями на свой лад, называли себя греки Византии! Точнее, никакой «Византии» никогда и не было, это термин историков девятнадцатого века. Нет, была уцелевшая в темные века Восточная Римская империя – после падения Западной именовавшаяся просто Римской! Итак, если предположить, что Меркурий Смоленский – православный ромей, то есть римлянин… Он вполне мог прибыть в Смоленск именно из Моравии – мало ли куда базилевсы отправляли свои посольства? А после падения Константинополя в 1204 году, возвращаться было уже некуда… Тем более, что на осколках империи Комнинов образовалось сразу несколько государств – причем и Латинская империя крестоносцев, и Эпирский деспотат греков остались в европейской части бывшей Византии, и Меркурий мог прибыть в Моравию из обеих держав. Например, покинув родину из-за притеснения захватчиков-католиков… Но учитывая, что в насыщенную событиями эпоху крестовых походов связи между востоком и западом были весьма устойчивы, он мог совершить совершенно непредсказуемое и экзотичное путешествие! Важно другое – Меркурий был воином, и опытным воином, носителем боевых традиций именно ромейских рыцарей-прониариев, обученных сражаться подобно древним катафрактам! А если так… Добавь к этому ребристому шлему с гребнем еще и кольчужную бармицу – и получится шлем ромейского всадника тринадцатого века. Про сабатоны сказать сложно – все-таки про броню греческих клибанофоров (то есть катафрактов) известно не так много, и в моем настоящем о ней велись жаркие споры! Но, в сущности, подобный элемент доспехов прониарии вполне могли иметь – так же, как и катафрактарии античности… Интересно было бы рассмотреть наконечник копья, скрытый от меня полумраком! Хотя с другой стороны, граненую ромейскую пику-контарион европейцы могли перенять еще во время первых крестовых походов, а то и ранее… Так или иначе, ромейское объяснение происхождения святого Меркурия мне кажется наиболее логичным! Ведь даже имя его – Меркурий, явно не похоже на латинские имена. А вот на греческие – пожалуйста! Взять хоть Меркурия Кессарийского, святого великомученика… И к слову – скифа. Вот интересно, как же все было на самом деле? Итак, Всеволод, устрашась участи князей Северо-Восточной Руси, практически поголовно павших в битвах с татарами, бежит, покинув свой город – в сущности, далеко не единичный пример. Даниил Галицкий поступил точно также, покинув княжество перед приходом татар – и даже стольный Киев оставил на тысяцкого Дмитра… Что же сами смоляне? А смоляне потеряли ядро своего воинства еще на Калке – после чего уже не смогли восстановить военную мощь некогда сильного и славного княжества. Чему способствовали регулярные набеги воинственной литвы… Собственно говоря, чуть позже, после подвига святого Меркурия, литовцы так и вовсе захватили Смоленск – и отсюда их в 1239 году выбил Ярослав Всеволодович, отец славного Александра Невского. Кстати, также святого благоверного князя, великого князя… Итак, горожане в смятении. И хотя у них есть воин, способный встать во главе ополчения, никто не верит, что на стенах получится отбиться. Ведь ни у Владимира, ни у Рязани, ни у Суздали – ни у множества других крепостей не вышло... Быть может, люди намеревались откупиться от татар? Иногда это срабатывало – но вряд ли помогло бы в данном случае. Очевидно, степняков вел кто-то из неизвестных нойонов, а то и тысяцких-кюганов – и он не смог бы принять присягу Смоленска от лица Батыя. А вот под предлогом переговоров выманить горожан за стены, да после напасть на деморализованных смолян, изначально расписавшихся в собственной беспомощности… Вполне возможно, и таких примеров куча – взять хоть уничтоженный Батыем Колодяжин, коий татары не смогли взять штурмом, да прибегли к хитрости! Рискну даже предположить, что Меркурий предпринимал попытки организовать ополчение – но мужи Смоленска, совершенно сломленные предательством князя и чудовищными слухами о жестокости и непобедимости татар, не пошли под его руку… Далее следует молитва пономаря – и собственная молитва святого Меркурия к Богородице, после чего он услышал Ее глас. Вымысел церковников, записавших житие святого воина? Тут можно спорить очень долго, но в сущности – это вопрос веры. Кто верит, кто-то нет... Но лично я – верю. Итак, святой Меркурий покидает город, отправившись к татарскому стойбищу. Дозоры степняков вполне могли проспать приближение одинокого всадника – особенно если он покинул Смоленск в вечерней тьме, и приблизился к поганым ближе к рассвету, в самую «собачью вахту», когда спать хочется сильнее всего… И тут бронированный ромейский катафракт, твердо решившийся сражаться и умереть – а значит, уже ничего не боящийся! – налетает на врага! Естественно, поднимается тревога, сумятица, нукеры не понимают, что происходит – и тут татары спросонья вполне могли решить, что на них напало большое войско орусутов! А поддавшись панике, они побежали – особенно, когда святой Меркурий сразил их вождя, и весть о том разошлась по стойбищу… Хотя… Ведь Богородица предупредила богатыря о ночном нападении поганых – и раз так, то татары уже выступили к Смоленску. Как минимум, передовой отряд… Но тут бронированный ромейских катафракт, чей боевой конь также прикрыт стальным наголовьем и пластинчатым нагрудником, неуязвимым для стрел, встретил их на дороге! В удобном для боя узком месте, где врагу было не развернуться и не обойти богатыря… Далее следует таранный удар святого воина; первым же гибнет самый сильный татарский боец – и вожак агарян! После чего могучий и высокий воин, закованный в броню, Святой Меркурий начинает рубиться в голове татарской колонны... При этом среди поганых нет тяжелых всадников (все они с Чингизидами) – а сабли агарян не могу найти язвимых мест в его пластинчатых доспехах! Поганых охватывает мистическая паника – ведь на них ночью (!) напал неуязвимый одинокий богатырь, с закрытым кольчужной маской лицом; разве может он быть простым человеком?! А в хвосте татарской колонны, заслышав звуки боя и узнав о гибели вожака, никто ни в чем не разобрался. Поднимается все та же паника, переросшая в неконтролируемое бегство… Во время которого татары подавили кучу своих же! Вот зачем «триста спартанцев», коли есть один русский?! …Конечно, татары вернулись – и во второй схватке святой Меркурий славно погиб, обретя мученический венец. Причем он пал не только защищая смолян – но и веру православную, и святыни христианские от язычников-агарян… Славный конец славного воина! Парила же Богородица в этой сече над самим катафрактом, разили же татар «Небесные воины»? Скептики скажут, что враки, что церковники все придумали… В крайнем случае – татарам «почудилось». Но разве заснятое на камеры явления Богородицы в Зейтуне также «придумали» церковники? А в Гизе? А на Покров в Дивеево? Мне эти видео и материалы совсем несложно было найти в интернете – как говорится, в один клик… И вновь от размышлений меня отвлек воевода – до того, как видно, безмолвно молившийся у раки с мощами святого. Теперь же Шеин подался вперед и, благоговейно перекрестившись, приложился к гробнице… После чего Михаил Борисович обернулся к Одигитрии Смоленской – и вновь наложив на себя крестное знамение да поклонившись, он обратился уже ко мне: - Я каждодневно прихожу сюда, помолиться у святого Меркурия да поклониться честному образу Пресвятой Богородицы, от которого он и услышал Ее глас. Сей образ, привезенный из Царьграда, также хранится в соборе – и к вечерней молитве я тебя и призвал, сотник… Сегодня я видел твой обоз и заприметил, что держитесь вы особняком от черкасов – да вооружены куда как лучше. Были у меня вопросы – но теперь все вышли… Вижу, не врешь ты мне, Тимофей Егорьевич – и верю, что Небесные заступники Смоленска привели тебя и твоих стрельцов нам на помощь… Не кручинься о павших соратниках, они уже вознесены в Царствие Небесное. Нам же остается здесь защищать веру православную от поругания поганых, да народ русский – подобно святому Меркурию! Воевода произнес последние слова с таким чувством и такой убежденностью, что меня невольно проняло; между тем, Шеин протянул мне руку – и я поспешно сжал ее, подивившись крепости длани воеводы, да невольно поморщившись от боли в раненом бицепсе… - Крепко вы помогли нам с батареей, что за Чуриловкой стояла. Теперь нам всяко вольнее будет! Да и обоз твой, хоть и невелик, но весьма к месту пришелся… Знай, что добра я не никогда забываю, Тимофей Егорьевич – и коли что будет нужно, смело иди прямо ко мне, приму тотчас! …Мог ли я подумать в тот миг, что предложением воеводы мне придется воспользоваться уже через пять дней?! И что именно второй наш разговор определит день настоящий… Глава 1. …Я нашел Шеина на верхнем боевом ярусе Водяной башни; телохранители, забрав саблю и оба пистоля, пропустили меня к воеводе без особых проволочек. Михаил Борисович неотрывно наблюдает за тем, как покидают лагерь последние хоругви коронного войска Сигизмунда Ваза, уводящего свою армию на восток – к Москве. Н-да… Благодаря моему вмешательству – а как иначе объяснить происходящее?! – в жизнь воплощается худший вариант развития событий. Ведь в реальной истории Сигизмунд, проявив истинно ослиное упрямство, осаждал Смоленск аж до лета 1611 года! После чего вернулся в Польшу с сильно поредевшей в боях и от болезней армией, вверив остатки польско-литовский войск в России гетману Жолкевскому, а после Ходкевичу. Последнему, в свою очередь, банально не хватило сил деблокировать осажденных в Москве поляков – и разбить ополчение Минина и Пожарского в открытом бою… Впрочем, это все события 1612 года, пока еще очень далекие. А вот сейчас, текущей зимой 1610 года, должна случиться битва под Дмитровым, в ходе которой Скопин-Шуйский окончательно разобьет Сапегу! И тогда уцелевшие паны, ранее сражавшиеся под началом гетмана, рванут к королю, кратно увеличив силы и возможности Сигизмунда... Что неминуемо скажется после, на результатах уже летней битвы при Клушино – в ходе которой русско-шведское войско, оставшееся без военного гения Скопина-Шуйского, будет разбито… Точнее, так было в истории моего семнадцатого века. Именно этого сценария мы и хотели избежать с самого начала – спасти Михаила, сохранить его во главе русско-шведской рати на момент решающего сражения! Но теперь… Теперь получается, что Михаил Васильевич будет биться под Дмитровым уже с объеденным войском интервентов на пике его мощи! Сдюжит ли, справится ли?! Конечно, Скопин-Шуйский полководец талантливый, он может попытаться разбить врагов и по очереди – но здесь есть свои сложности. К примеру, Сапега, узнав о марше коронного войска, двинется к нему навстречу, избегая сражения с московитами… Или Жолкевский, собрав всю конницу в кулак, ринется на помощь уже дважды битому Михаилом гетману, угрожая тылам и флангам князя! А о том, что при Михаиле Васильевиче находится и моя жена, и что может случиться с Радой, коли ляхи и воры возьмут верх в битве с нашим кесарем, лучше даже не думать...