Я слышала, как рёххи вразнобой стонут: – Ты предал нас, предал нашего друга, предал… – шепот волн, постепенно превращающийся в рев стихии. Грохнула молния. Пролился дождь, наделяя их новой силой. – Как ты мог?.. Как ты смел?.. – Это. Не ваше. Дело, – раздельно и четко произнес горфус, чья черная шерсть встала дыбом. – Вы уже принесли мне достаточно зла! Уходите прочь в свое море! Это касается только нас с пэйярту. Не вас! – Но ты же сбежал из нашей тюрьмы, ты мучил нашего корролэ… – Я не виноват, что он согласился на сделку с Орденом и объединился с человеком. – Это был его выбор, его… – шептали морские. – А вот ты принял решение за него. Нарушил его свободу. Принес ему муки. Свел с ума, и теперь красные подводные цветы вянут, погибая, и тьма наполняет наше царство. – У вас там и так тьма, – прорычал горфус, обнажая зубы. Он осознал, что договориться не получится. Все вокруг уже было заполнено духами. Замок плыл в ночи, как разбитый корабль, но горфус все же попробовал вырваться. Вскинув морду к небу, протяжно взвыв, он призвал армию теней, хлынувшую на рёххов в попытке загрызть их, воспользовавшись эффектом неожиданности. Но морские уже давно были будто натянутые струны, и теперь сорвались в атаку – кишмя кишащее светящееся марево силы и мести. Я не смотрела на бой. Я плакала над телом Мокки, брошенным, словно сломанная кукла, у фонтана. Убит. Убит. Убит, — набатом звучало в моей голове. Мои пальцы тряслись. Распахнутые глаза вора давно остекленели, рот был открыт в безмолвном крике. Растерзанная грудь похолодела. Вода, затоплявшая сад, обступала Мокки, от ран во все стороны тянулись красные ручейки. Я взвыла. Я вцепилась в застывшее тело Бакоа, я уткнулась лбом в его раненую грудь, я молилась всем и всему, что знаю, я хотела заключить сделку – любую сделку, с духами, с богами, с природой, с самыми темными силами, что ни есть – лишь бы они вернули его. Рыдая, я билась в истерике, а надо мной темными вихрями, яркими вспышками шла битва морских рёххов и горфуса. – Джерри. Джерри, хватит, – с болью попросил Талвани, касаясь моего плеча. Я с рычанием скинула его руку и развернулась. – Сделай что-нибудь, Тилвас! Сделай что-нибудь! Что угодно! Ты должен вернуть его, слышишь?! – Я не могу. – Убеди кого-нибудь из них! – я вскинула руку вверх. Полчище рёххов над нами скрывало небо. – Пусть вселятся в него! Пусть оживят! Мне плевать какой ценой, верни его, Тилвас! Верни! – Джерри, он уже мертв. Талвани тоже плакал. Он обессиленно сгорбился, положив руку на плечо Бакоа. Его лицо было серьезным и скорбным, возможно – жестоким, но крупные слезы скатывались одна за другой по его щекам, и увидев это – плач Тилваса, – я поняла, что все действительно кончено. Смерть нельзя отменить. – Я думала, – захлебываясь рыданиями, всхлипнула я. – Я думала, мы все наконец-то будем счастливы, понимаешь? Что страдания обязательно окупятся. Я… Боги-хранители, Тилвас, я была уверена, что, несмотря ни на что, мы все же достойны счастья. Все вместе и каждый сам по себе. Что Мокки теперь будет дышать полной грудью. Что я смогу снова думать о чем-либо, кроме выживания. Что ты наконец обретешь свободу и найдешь, что ищещь. Что мы втроем… Я не знаю. Я правда верила, что пеплова сказка должна быть со счастливым концом, но… Я не смогла договорить. Слова потерялись. – Я тоже так думал, – тихо, надтреснуто сказал Талвани. – Я не мог не верить. Убит. Убит. Убит. Сквозь белое марево слез я будто воочию видела, как проносятся и тают образы, в которые мы поверили в эти последние дни. Мокки приводит в порядок квартал и придумывает новые авантюры. Тилвас – свободный, как ветер, вновь становится заклинателем. Я погружаюсь в миры книг и сцены. Мы втроем в убежище – в золотом закатном свете, легкие руки, шальные улыбки, совместная тайна, большие мечты. Все кончено. Ничего не сбудется. Смерть опять выиграла. То ли вой, то ли плач вырывался из моей груди. Тилвас протянул руку, чтобы закрыть глаза и рот мертвецу. И вдруг ладонь артефактора замерла. Поколебавшись, Тилвас судорожно вдохнул и стал шире раскрывать челюсть погибшего Бакоа. – Что ты делаешь? – надреснуто спросила я. – Пирсинг, – очень медленно протянул Талвани. – У Мокки проколот язык. А у него – нет. – Но… Металлического шарика на языке действительно не было. Мы с Тилвасом замерли, напряженно глядя друг на друга. Мое сердце билось так рвано, так криво, что, казалось, сейчас разорвется на куски. Надежда замерла на пороге души, не уверенная, что ей можно входить. – Я не понимаю, – выдавила я. Тилвас долго молчал, не отвечая. Потом положил ладонь на лоб Бакоа и шелестяще шепнул: – Ostende te. «Проявись». Его пальцы замерцали мягким оранжевым светом, и чары стали развеиваться. По мертвому телу прошла слабая рябь, как вздох, как последнее дуновение летнего ветра перед началом осени. Золотистая дымка окутала Мокки, и под ней медленно перетекли черты лица. Неохотно сменился рост и одежда, волосы, кожа, обувь. Одно оставалось прежним – смерть, сковавшая тело. И решимость в мертвых глазах. Вместо Мокки перед нами лежала Галаса Дарети. Боги-хранители… При виде погибшей целительницы меня пронзила глубокая печаль, но по сравнению с прежним горем, выворачивающим суставы, она казалась почти облегчением. Вот почему она так смотрела на меня в последние дни. «Будущее в моих видениях необратимо». Она видела, что горфус метнет в меня колдовской кинжал и что Мокки шагнет под него, пожертвовав собой. И тогда она исправила… что могла. Наверное, она не сразу решилась. Наверное, ей было очень нелегко сделать этот выбор. Я вспомнила, как в убежище Галаса и Мокки играли в покер, и в какой-то момент, какую бы карту ни вытягивала себе целительница, они все были тузами. – Что за шутки, вор? – добродушно рассмеялась она тогда. – Поддаюсь тебе как могу, – проворчал Бакоа. – Иначе ты меня никогда не обыграешь. А так – подменил пару карт, и все вроде как счастливы. Кое-кто бездарный победил первый раз в жизни, а я хоть пальцы размял. – Но когда ты успел подменить их?.. – Я подготовил все, как только твердо решил, что в этой партии из нас двоих должна победить ты, – зевнул вор. – А подменил перед раздачей, конечно же. Тилвас, до белизны сжав пальцы, саданул кулаком по борту фонтана. – Галаса! – с непонятной интонацией воскликнул он. Для него эта потеря была не легче предыдущей. Наставница. Подруга. Лекарь. В отличие от меня он знал ее долгие годы, рос под ее крылом, вместе с ней охотился на темных сущностей в университете имени Рэндома, и сейчас лицо Тилваса полнилось скорбью. Пробормотав что-то на языке рёххов, Талвани опустился и с почтением коснулся губами лба мертвой целительницы. Высоко над нами рёххи и горфус как будто слились в единое грозовое торнадо. Вихрь непрощения, марево мести, ворочающееся над замком, как древний гигант. Башни замка вокруг дрожали и стонали. – …Так. И где же тогда Бакоа? – хрипло спросил Тилвас, поднимаясь и поднимая Галасу на руки. – Это очень хороший вопрос, – отозвалась я. И в этот самый момент битва морских рёххов и горфуса наконец закончилась. Небо будто взорвалась яркой вспышкой. Мощная энергетическая волна пронеслась во все стороны, срывая свежие листья с деревьев. Она обрушила постамент, выбила оставшиеся окна замка, осушила мои слезы и заставила воду в саду бурлить, превращаясь в пар. Все тряслось, по земле побежали трещины, в которых булькали огромные соленые пузыри. Только заклинание, выкрикнутое Талвани, укрыло нас с ним и Галасой от смерча осколков. Волна энергии оглушила и придавила, а потом растворилась в ночи. Теперь слышался только плач проливного дождя и журчание разбитого фонтана. Сад продолжал заполняться водой, еще стремительнее, чем прежде, ведь под напором стихии сдавались даже нижние этажи замка, возвращая все больше власти океанским фонтанам.