– Пэйярту, – ровным тоном сказал дельфин. – Далеко ты забрался от своих кедровых рощ. Небезопасно. – Деллифо, – с той же интонацией отозвался лис. – Люблю путешествовать. Как сам? И они перешли на рёххенлинг, исключив меня из беседы. Переговоры шли долго. По интонациям было понятно, как старательно лис убеждает морского рёхха, как тот гневается – сначала на нас, потом на горфуса. Как они обговаривают детали. Как пэйярту снова убеждает, а деллифо – выдвигает какие-то условия. Как пэйярту ошеломленно и возмущенно шевелит ушами, но потом соглашается. Как деллифо кивает и наконец исчезает в морской глубине… – Ну что? – спросила я, когда мы снова остались одни. Белый Лис задумчиво и раздраженно подвигал носом. Потом он вдруг резко крутанулся вокруг своей оси, и еще раз, и еще – будто решил погоняться за собственным хвостом – и вдруг весь засиял крохотными искрами, растущими вверх, как столб. Мне даже послышалась музыка: далекий звон колокольчиков. Когда искры осыпались с приятным звоном, передо мной стоял Тилвас Талвани. Человек. – Недурно, – сказала я. – Красиво? – подмигнул он. – Я же сказала: недурно. Не набивайся на комплименты, Талвани. Так что насчет морских? Тилвас закатил глаза, демонстрируя свое отношение к моей осточертевшей ему суровости. Потом вздохнул и зачесал растрепавшиеся волосы назад ото лба. – Морские рёххи помогут, но у них есть кое-какие условия. Когда он рассказал мне конкретику, я помрачнела. Сердце обдало холодом, как будто пэйярту снова решил взять у меня немного сил – контрабандой. Мне захотелось залить море керосином и поджечь его к праховой бабушке. Но я была апологетом спокойствия, а потому вслух произнесла только: – У них достаточно много условий, надо признать. Аристократ стрельнул в меня быстрым внимательным взглядом. Бок о бок, молча, мы побрели обратно к нашей ночной стоянке. У последней скалы перед лагерем Тилвас остановил меня, взяв за руку. – Давай просто не скажем Мокки и Галасе об этом новом варианте, завязанном на морских рёххах? – предложил он. – Сделаем так, как планировали изначально, сами. Без участия моря. И все. Я была рада тому, что он сказал это. На самом деле просьбы морских рёххов были не такими уж ужасными… Но они слегка выбили меня из колеи. Вообще, наш с ребятами изначальный план заключался в том, чтобы парализовать сенатора Цигу Лорча. Это был единственный верный способ избавить мир от горфуса надежно и надолго. Ведь расклад в нашей борьбе был не слишком удачным: – убить сенатора очень сложно; – если все-таки получится, он может переселиться в меня; – если и меня убить (не хотелось бы), то сам по себе рёхх горфус просто окажется на свободе – бессмертный и бестелесный, всегда готовый найти себе новое тело. А развеять его сами мы все равно не сможем. Так что мы хотели тайно подсыпать парализатор сенатору. Галаса сварила такое зелье, от которого не было ни единого противоядия. Они с Тилвасом начали разработку рецепта еще во время нашего визита в Лайстовиц, и, что самое интересное, травница в крохотных дозах пробовала его на Талвани, прикидывая необходимый концентрат. После того как в один из тестов суперрегенерирующий Тилвас не мог оклематься от паралича в течение суток, травница умножила концентрацию на тысячу, бахнула туда дополнительных ядов и в принципе на том и закончила. Уже в убежище она ставила тесты на змеях. Все прошло хорошо. (Не для змей.) В общем, по задумке мы бы парализовали сенатора после его приема и выкрали тело. А потом, страшное дело, долгие годы холили бы и лелеяли его, поддерживая в монстре жизнь. Да, план казался не слишком радужным. Но, с другой стороны, Бакоа уже даже в чем-то грезил, какую чудесную камеру обустроит врагу в подвалах братства Полуночи… Однако теперь морские рёххи были готовы отомстить горфусу вместо нас. Вот только условия у них оказались нестандартными. Я зябко поежилась. Между скал и деревьев летал ледяной морской ветер. Он колол мои руки и щеки, выхватывал локоны из небрежного пучка и, казалось, остужал до самых костей. Я уже мечтала о том, как сейчас заберусь в шерстяной спальник. Не факт, правда, что усну. А пока здесь, на пляже, только и было теплого, что сжимающая мою руку ладонь Талвани. Я подняла взгляд на артефактора. – Я рада, что рёххи помогут, – сказала я. – А что касается их требований… Что ж, думаю, сенатор все равно догадывается о нашем появлении на празднике, – я заправила выбившуюся прядку волос за ухо Талвани. – Он же не зря оставлял эти провокационные сообщения, в конце концов. – Верно. Прием почти наверняка должен быть ловушкой, – кивнул аристократ и мягко коснулся моих пальцев, задержавшихся у его уха. Я хмыкнула: – Очень мило, что мы все вчетвером это понимали, но строили предыдущий план так, будто бы нет. – Люди часто лгут себе, Джеремия. Это в вашей природе. Думаю, завтра утром кто-нибудь все же высказал бы свои сомнения вслух, и мы бы наконец обсудили это. Или дождались бы маскарада и на полной скорости скатились в импровизацию. Нам, впрочем, не привыкать. – Тилвас, а Галаса может видеть будущее? – резко сменив тему, спросила я. – Мм. Обычно все-таки прошлое. Но пару раз с ней случалось, да. Он не спросил «А что?» или «Почему ты спрашиваешь?», из чего я сделала вывод, что Тилвас тоже обратил внимание на странное поведение целительницы в последние дни. И ничего не собирался с этим делать. Доверял ей. Или просто знал: некоторые вещи изменить невозможно, как бы ни хотелось. На чистое дотоле небо наползли темные тучи. Лишь в одном разрыве между ними было видно луну – самый краешек, но такой яркий, что выхватил нас с Тилвасом, будто фигурки в магазинной витрине, подсветил и приласкал. Поднявшийся из-за ветра песок крутился маленькими смерчами у ног Талвани. Аристократ покосился на них и по памяти процитировал: – Ventus autem immitis aiebant mutatio! Dominus tuus ego sum, quo veniat ad lucem! «Будь беспощаден, ветер, дуй, сзывая перемены! Твой повелитель, я зову рассвет!» Строчка была из старой пьесы Овирра, которую так любили разбирать преподаватели риторики и нитальского языка. Я улыбнулась, узнав ее. Там все заканчивалось более или менее хорошо – редкий случай для драматургии золотого века – хотя и не без потерь… – Aurora voco. Credo quia nullum vestigium vel umbra remanebit ac tenebras. Si sol facti sunt, amica mea. «Я зову рассвет и верю, что от мрака не останется ни следа, ни тени, если ты тоже станешь солнцем, любовь моя». – Вот как? «Любовь моя», говоришь? – с интересом отозвался Тилвас, и я тотчас фыркнула: – Из песни слов не выкинешь. Не путай цитаты и реальность, Талвани! Я просто вспомнила следующую строфу, и все. – Сredo, – примирительно кивнул аристократ. «Верю». И продолжил смотреть на меня с шаловливой улыбкой глазами, блестящими от разлитого в них лукавства. Что-то красивое танцевало у меня внутри, когда я смотрела на него. Сейчас Тилвас был одет в такую же по фасону таори, как в день нашего знакомства в карете. Я задумчиво провела рукой по шерстяной ткани. – А ты вообще знаешь, как я тебя ненавидела в первую неделю нашей встречи? – спросила я. – Могу только догадываться, – галантно отозвался артефактор. – До луны, Тилвас. До созвездий. До иных миров. Все в тебе бесило меня, все. То, как ты уверен в себе, как легко обращаешься с жизнью – будто с игрой, созданной эксклюзивно для тебя. То, что тебе, а не мне, досталась вся эта спокойная, размеренная жизнь в старинном замке, величавый аристократический уклад, манеры и достоинство, все это право и возможность быть человеком голубой крови, быть элитой… То, для чего я росла, понимаешь? То, к чему стремилась. У тебя это было. У меня – нет. – Я понимаю. Я нередко удивлялся, что ты не сломала мне нос. – Хм, но я, помнится, пыталась. Поначалу. – О нет, ты путаешь. Нос? Ни разу. Ты хотела проткнуть меня ножом – это было. Ты уничтожала меня при помощи острых слов – тоже да. Помнится, разок столкнула с гаррара. И даже успешно разбила мне сердце… Я вскинула брови. Тилвас наклонил голову, вглядываясь в меня, ожидая реакции. – …Если ты про Мокки… – начала я, понятия не имея, что скажу дальше. – Небеса, конечно же, я не про Мокки, – он сощурился с довольным видом, явно предугадав, что я скажу именно это, что я попадусь в ловушку. – Я говорю про то, что как-то раз ты обмолвилась о шубе из лисьего меха у тебя в шкафу… Вот это было больно. – А! – рассмеялась я. – Ага, – вскинул брови он. Мы помолчали. Я скорчила виноватую рожу. Тилвас пофыркал. Я пообещала похоронить шубу, как живую. Тилвас сначала опешил, потом оценил. Потом мы еще помолчали, пытаясь изгнать этот сюрреалистичный мрак из нашего диалога. Далеко-далеко над морем разнесся тихий ликующий возглас рыбаков. Они явно поймали что-то большое. Ох, надеюсь, не кого-нибудь из протеже эндольфа, а то еще настроят морских рёххов против всего человеческого рода… – Джерри, – серьезно сказал Тилвас, когда далекий смех затих, вновь сменившись спокойным гулом ночного моря. – Можно я тебя поцелую – так, как будто мы с тобой из какой-то другой, из какой-то очень нежной сказки? На удачу. Глаза у него были грустные – еще бы, futurum est formidulosus[8], – и мое сердце сжалось. – На удачу, – сказала я. И тогда Талвани наклонился и легко поцеловал меня в уголок рта. В щеку. В острую скулу. Бесшумно – в ухо. Он совершил тот же ни к чему не обязывающий путь обратно, чтобы у меня было время понять, хочу ли я продолжения, и плевать, что за скалой спят наши спутники, один из которых окружен своими и чужими влюбленностями, как охранным заклинанием. На сей раз, когда наши губы соприкоснулись, я подалась Тилвасу навстречу. Этот поцелуй был… будто история, которую мы писали вместе. Паузы, рифмы, полутона ощущений, быстрые, лихорадочные строки – и долгие терпкие многоточия, когда два взгляда замирают в ночи под грохот сердец и шепот заснувшего моря. Бессловесный разговор и загадочная рапсодия, звучащая в пустом позаброшенном храме. Тихое, на цыпочках, путешествие вглубь себя и другого. Поцелуй был похож на игру, в которой мы то и дело менялись ролями, не стесняясь всех своих проявлений, желаний, остро-колкостей и уязвимостей. Мы будто оживляли друг друга, вытаскивая из глубины, трепетно преподнося второму все самое пронзительное и хрупкое, обычно дремлющее глубоко под щитами иголок. Тилвас придерживал меня за талию, другой рукой гладил по щеке, по острым ключицам, по груди. Я обнимала его за шею, чувствовала, как нагревается его кожа, как припухают губы. Внизу живота было жарко. Мне хотелось раствориться в этом поцелуе, я и не подозревала раньше, что нежность тоже бывает такой манящей. – Тилвас… – прошептала я и тихонечко застонала, когда он, подавшись вперед, прижал меня к скале, у которой мы стояли. Казалось, время замерло. Не существовало ничего, лишь мы с Талвани, будто плывущие в вечной пляске космоса. Да.