Эрика задумалась, затем кивнула: – Ты прав, настоящим королем он станет только после официальной коронации. Следовательно, и королевское помилование мы сможем получить только после этого. Что ж, значит, подождем. – Подождем, – согласился Орнелл, – только, Эрика, не оставляй меня больше надолго с деточкой. – А что не так? – Эрика вскинула брови, хотя было понятно, она уже знает, что именно пошло не так. – У меня чуть голова не треснула от ее болтовни, – буркнул Орнелл, – невозможно все это слушать целый день. – Запер бы в комнате, – последовал уверенный ответ. – Ты что, не знаешь, что непослушных девочек запирают в комнате или чулане, с крысами и пауками? И в упор глянула на Леону. Леона поежилась под пристальным, пронизывающим насквозь взглядом. И снова стало обидно: она ведь ничего дурного не делала днем. Просто разговаривала. А как тут не разговаривать, когда столько всего происходит? И за что в чулан? Впрочем, Леона уже поняла, что Эрика та еще вредина и злыдня. И, верно, ничего хорошего от нее ждать не стоит. Вот почему она так смотрит? А вдруг она – чудовище из Тени, которое приходит по ночам и высасывает у людей мозг? Леона тряхнула головой. Да нет же, ну какое она чудовище? Просто злая тетка, которая мало того что ударила просто так, так теперь еще хочет посадить в чулан. Поэтому Леона поднялась со стула со всем достоинством, на какое только была способна, и объявила: – Мне надо на горшок! Она прошествовала в комнату, которую ей выделили, но вместо того, чтобы воспользоваться тем самым горшком, уселась на кровать и задумалась. Из новостей, принесенных Эрикой, были понятны две вещи: первая – это то, что Арман стал или станет королем, а вторая – это то, что сама она, Леона, застряла в этом домике с этими странными людьми надолго. От этой мысли сделалось особенно тоскливо, и Леона, не сдержавшись, заревела в голос. Так, как и положено рыдать маленькой девочке, украденной из собственной кровати и очутившейся среди незнакомых и не очень дружелюбных людей. Глава 9 Когда корона мешает В тишине было хорошо слышно, как тикают часы. Старинные, одни из первых, что были сконструированы, возможно, даже до разлома. И до сих пор идут, и черные фигурные стрелки неторопливо перемещаются по перламутровому циферблату, а над ним так же неторопливо вращаются фарфоровые фигурки крошечных танцовщиц в розовых платьях. Арман замер, сидя за письменным столом. В это прекрасное солнечное тихое утро. Вот так, уронив лицо в ладони, закрыв глаза – всего на несколько минут, но он же может себе позволить? Потому что вторая ночь практически без сна и не потому, что ему не дают, а потому что сам не может уснуть. Все мысли только о ней, о женщине, которая стала единственным ярким пятном в его жизни. Все прочее померкло, стерлось и размазалось серостью одинаковых дней. И он посмел рискнуть этой драгоценностью, но не рассчитал. Прекрасный план рухнул, развалился безобразными комьями мокрой глины. А теперь вот… Что теперь? В ящичке из черного дерева – колба из каленого стекла, в которой сиротливо плавает сиреневый обрывок отпечатка Леоны Кьенн, тут же, рядом – ее компас некроманта, который выкупили у Мари, и круглая коробочка с завинчивающейся крышкой, где хранится пуговица Бранта, единственное, что удалось найти в выгоревшей комнате. Пуговица закатилась под кровать, за толстую ножку и таким образом уцелела, только слоем пепла покрылась. А Леоны рядом не было. И внезапно Арман почувствовал, как сильно ее не хватает. Она была такой доброй, такой чуткой. Никогда не встречал подобных ей, уж не при дворе, это точно. И еще Леона возвращала его к жизни, невзирая на то что он должен был принести ей только смерть. Удивительная, за гранью понимания, доброта. Свет, в котором хочется утонуть и остаться навсегда. Леоны не было рядом, а в груди зияла обожженная дыра. Порой Арману казалось, что еще чуть-чуть – и его собственный отпечаток вырвется из тела, понесется на поиски Леоны, и тогда он заставлял себя думать о том, что просто не имеет права умереть. Умереть, не исправив ошибку. Это ведь так просто – махнуть на прощанье рукой всем живущим и переступить черту. Вот этого он себе не может позволить, точно… хотя бы до того момента, как Леона снова посмотрит на него, но уже не глазами обиженного ребенка, а глазами женщины, которая научилась ненавидеть. Арман сидел с закрытыми глазами. Мысли беспорядочно и беспомощно толкались под стенками черепа. У него еще есть время, чтобы все упорядочить, разложить по полочкам. Но почему-то получается плохо. Надо думать о дате коронации – а в голову лезет, как Сильен лично принес ему досье на Бранта… Как стало ясно, Брант – родной дядюшка сбежавшей куколки и зеркальника-убийцы в одном лице. Когда он поймает Бранта, им будет о чем побеседовать наедине. Арману стало любопытно, как тихий и неинтересный Брант успел нанять магов, да и вообще, когда все это было задумано. А еще перед глазами постоянно мельтешил серый могильный камень без надписи. Старая гадина, судя по воспоминаниям, частенько туда ходила, куда чаще, чем к собственной нелюбимой дочери и к столь же нелюбимому сыну. Там было похоронено обезглавленное тело виконта Дорьера, который когда-то приглянулся Вечной королеве. Зачем она туда ходила? Исключительно чтобы рассказать, как она будет править вечно, как воспользуется телом собственной дочери, а сын будет самым надежным, самым преданным цепным псом? Глупо рассказывать все это камню и давно истлевшим останкам, но королева все равно это делала, испытывая при этом почти экстаз. Наверное, она просто была не в себе. Только умалишенный будет разговаривать с камнем и землей, воображая, что говорит с человеком, которого сама же и приказала казнить, обвинив в измене короне. Арман, собственно, вместе с содержимым отпечатка драгоценной маменьки вспомнил и самого виконта. Тот был моложе королевы лет на десять, высокий, широкоплечий, с густыми вьющимися волосами и выразительными голубыми глазами. У Армана глаза темно-серые, неясно, от кого достались… Возможно, от родни какого-нибудь очередного тела королевы. А в целом Арман похож на виконта. И Витта, несчастная Витта тоже… Теперь у него было дел невпроворот. Сильен, конечно, поддерживал, но интуиция подсказывала, что он будет это делать ровно до тех пор, пока выгодно ему. Нужно было наводить порядок в армии, встречаться с послами других Вечных владык, а таких до края мира по меньшей мере пятеро. Арман никогда не бывал в других королевствах, до них много дней полета, либо только через настроенный с той стороны портал, а королева никогда не отпускала надолго. Поэтому, чтобы не ударить в грязь лицом перед послами, придется штудировать карты, записи министра Лефаржа, стопку пухлых журналов с пожелтевшими страницами. А еще придется принимать тех, кто ранее был приближен к ее величеству. Любая королевская власть всегда держится на старых и богатых семьях, которые ни в коем случае нельзя обижать, с которыми придется договариваться. Вечная королева договариваться не любила, она ухитрилась повернуть дела так, что все нужные люди запутались в ее паутине. Арман теперь и про каждого из этих «нужных» и оттого весьма несчастных многое знал. Не знал, правда, что теперь с ними делать – отпустить или продолжать держать с невидимой удавкой на шее… Королевство и милые особенности правления матушки обрушились на него подобно оползню и грозили погрести под собой. Более всего ему, конечно, хотелось все бросить и убежать искать Леону. И точно так же он понимал, что гораздо больше шансов ее разыскать, пока корона на голове. Можно все силы на это бросить, подключить лучших магов-поисковиков, лучших шпионов. Да, вот так, сидя на троне и дергая за невидимые ниточки, так, как это делала Вечная королева. Матушка то есть. Но потом, когда он Леону разыщет… Бог даст, живую… Что тогда? Воображение отказывалось рисовать продолжение этой истории. Наверное, потому, что Арман твердо знал: продолжения не будет. Такое не прощают. А ему не останется ничего иного, как отпустить своего солнечного зайчика, свою вольную птичку, потому что это будет самым лучшим, что он сможет для нее сделать. Не силой же удерживать. И снова Арман нырял с головой в кипящую лаву сомнений. Он раз за разом убеждал себя в том, что Леона потеряна, даже если и найдется, а в душе все равно теплился огонек надежды. А вдруг простит? Ведь ее доброта безгранична, а он попытается объяснить… Да что тут объяснять! Чудовище всегда так и останется чудовищем. Все эти волшебные превращения в прекрасных принцев – сказки. …Он вздрогнул, когда в коридоре раздались торопливые шаги. Выпрямился, положил руки на столешницу, гладкую, ореховую. Никто не должен видеть будущего короля слабым, особенно учитывая, насколько ненавидели льесса Линто. Повернувшись, Арман увидел, что к нему спешит Сильен, изрядно встревоженный. – Привезли! Привезли ее! Извольте, ваше величество, в серебряную спальню. Все, как вы распорядились. Почему именно туда? В серебряную? Свои первые годы, до того злополучного падения, Витта провела именно там, и он надеялся… сам не знал на что. Потому что, когда прибежал лекарь и девочка наконец задышала, вдруг стало ясно, что уже ничего не будет по-прежнему. Тело, на которое королева возлагала такие надежды, испортилось, причем непоправимо, где-то в голове – да так, что и придворный лекарь ничего не смог сделать. Сперва Арман думал, что, если бы королева успела позвать мага Жизни, быть может… А потом сообразил, что даже его дар не помог бы. Да, он может заставить биться сердце, но только когда прошло совсем немного времени с момента его остановки. А мозг умирает слишком быстро, что и произошло с Виттой. Магия, увы, не всесильна. Серебряная спальня располагалась в удаленном крыле дворца, подальше от шума и суеты придворных, от совещаний, от приемов и балов. Это крыло вдавалось в старый яблоневый сад, и в спальне всегда было немного темно, оттого что деревья загораживали свет. Но зато если распахнуть окно, в комнате становилось свежо и всегда пахло зеленью и яблоками, и было слышно шум листвы и чириканье птиц. А зимой, когда листья все-таки опадали, все равно можно было смотреть на зеленую траву. На королевском ярусе всегда тепло. Когда Арман дошел до серебряной спальни, у входа уже стояли навытяжку часовые. Они отдали честь, Арман кивнул в ответ и толкнул белые створки. Стоя на пороге, быстро огляделся, оценивая обстановку. Стены, покрытые серебристыми шелковыми обоями, широкая кровать с массивным изголовьем и изножьем, рядом – незнакомая женщина. Сиделка, которая провела вместе с Виттой все эти годы. А сама Витта? Затаив дыхание, Арман медленно двинулся вперед. Глубоко в груди все еще тлел огонек надежды. Может быть, что-то еще можно исправить? Он ведь теперь король, в его распоряжении лучшие, самые лучшие… «И все это было у королевы. Но все равно не помогло». Шаг, еще шаг. Сиделка при виде Армана юркнула в сторону, умудряясь при этом кланяться, но он даже не заметил. Все внимание приковало к себе бледное, слегка одутловатое лицо на фоне большой белой подушки. Витта… Так вот, оказывается, какая ты на самом деле. И уже только то, что ты есть, – это хорошо, это нечто вроде оправдания перед Леоной. Мол, сестра все же существовала. Только вот в каком состоянии? Он остановился рядом с кроватью. Витта лежала неподвижно, глядела куда-то в потолок, и ее взгляд даже не дернулся в сторону Армана. А он все смотрел… И как-то стало понятно, что магвизор, конечно, не мог показывать человека, которого не существует, но зато мог сколь угодно приукрасить этого человека. В магвизоре Витта была красивой взрослой женщиной с пышными черными волосами. Она была похожа на самого Армана. Да и эта настоящая Витта тоже была похожа, но… но… Опухшее, отекшее лицо. Волосы острижены так коротко, что кожа просвечивает. И этот страшный, пустой взгляд. И приоткрытый рот, из уголка которого тянется блестящая дорожка слюны. Но все-таки вот она, Витта. Арман вдруг подумал, что их мать была до безумия жестока, оставив Витте такую вот жизнь. Легко казнила их отца, а девочку-растение оставила. Почему? Уже привычно порылся в том, что видел. Ага, надеялась, что когда-нибудь еще вылечит, какие-то там слухи о возможностях тварей из Тени… Но так ничего и не получилось. Арман огляделся в поисках стула, подвинул его ближе к кровати и сел, по-прежнему глядя в неподвижное лицо. – Витта, – позвал тихонько. Чего ждал? Наверное, что хотя бы посмотрит. Но взгляд Витты по-прежнему упирался куда-то в потолок. Арман молча взял ее руку, свободно лежащую вдоль тела поверх покрывала, – все равно что взял шарнирную руку куклы. Совершенно безвольная, неподвижная. Женщина-цветок… – Она всегда такая? – наконец нашел в себе силы повернуться к сиделке. – Всегда, всегда тихая, моя ласточка, – закивала торопливо женщина. – Иногда только капризничает, кашку глотать не хочет. Но я уж как-нибудь да кормлю, голодной не бывает. Арман вздохнул. Сиделка, видимо, боялась его как огня, так и застыла, согнувшись в поклоне. Она была немолодой, волосы прибраны под накрахмаленный чепец. Арман обратил внимание на увитые вспухшими венами руки. Руки, привычные приподнимать и ворочать с боку на бок тяжелую Витту. – Подойдите, – сказал он. – Ваше величество! – Женщина приблизилась и бухнулась на колени. – Я делала все, что мне говорили. Не велите казнить! – За что вас казнить, льесса, – пробормотал он, – всю жизнь, считай, с ней просидели. – Так ведь… – Если готовы и дальше работать, оставайтесь здесь. – Спасибо, ваше величество, спасибо, непременно останусь. Это великая честь – служить здесь… Внезапно Арман ощутил такую тоскливую пустоту в душе, что хоть волком вой. Почему все так? Он ведь пытался. Надеялся. И выходит, впустую: все, о чем узнал, – только то, что Витта действительно жива. Но нужно ли жить так? Арман все еще держал неподвижную, мягкую и теплую руку в своих руках. Невыразимо хотелось поговорить с Виттой, рассказать ей, как дорого она ему стоила. Но что толку, если она находится в своем уютном и непонятном для других мирке? Все же он пожал ее безвольные пальцы и тихо сказал: – Ну вот. Добро пожаловать домой, Витта. Теперь я буду о тебе заботиться. Было бы здорово, если бы ты понимала, как много мне пришлось отдать за то, чтобы ты была здесь со мной. Но ты не поймешь. Аккуратно положил руку Витты поверх покрывала.