Мысли разбегались, путались, двоились… Экспертиза ведь не только принадлежность смертельной пули определила, но и то, что отстрелять Любавин успел только один ствол. И егерь сказал то же самое — один ствол был отстрелян, и времени на перезарядку не было. Один! А выстрелов получается два! Направленных почти в противоположные стороны, но так, что оба вполне могли быть сделаны с любавинского «номера». И если Любавин стрелял в березу, кто стрелял в Семченко? И не просто стрелял — а из любавинского ружья! Бред какой-то. А если в березе — посторонняя пуля, значит, верна официальная версия событий. Но — Шубин? Он же включил это дело в свой список. Значит, Любавин не должен быть убийцей. Значит, в его партнера должен был стрелять кто-то другой. Другой, да. Из любавинской двустволки. Не мог же Любавин не заметить, что у него стащили ружье? Хотя, если допустить, что он клал или ставил оружие рядом — ну, скажем, чтобы руки отдохнули — тогда стащить ствол, пожалуй, не так уж невозможно. Или, допустим, ружье не просто стащили, а подменили? Тогда, в азарте охоты, он мог бы, наверное, выстрелить из «чужого» ружья. Или не мог? Насколько охотник — не профессиональный, выезжающий пострелять раз-два в год — насколько он «прикипел» к своему оружию? Если взамен подложить что-то похожее — заметит? Или схватит и выстрелит? Но потом-то рядом с Любавиным оказалось его собственное ружье! Еще одна подмена? Причем тогда, когда смертельный выстрел уже прозвучал, и на охотничьем участке поднялась суматоха. Впрочем, в суматохе осуществить еще одну подмену, наверное, еще проще. Правду ли говорил егерь? Или все это — береза, след якобы от выстрела — часть какой-то сложной, непонятной пока игры? Как бы там ни было, деревянную пирамидку Арина осмотрела более чем тщательно. Даже без лупы в глубине явственно просматривался тусклый металлический блеск. Нет, точно-точно, там именно пуля! И эта пуля в официальной картине происшедшего была совсем лишняя. Эх, еще придется к Сурьмину на поклон идти — может, пулька-то не просто лишняя, может, она вообще «из другой оперы». Или все-таки сам Любавин стрелял дважды? Или нет? В конце концов, когда поднялась суматоха, второй ствол он вполне мог успеть перезарядить и… и что? еще раз пальнуть? Но зачем? В березовый ствол — чтобы были доказательства стрельбы «совсем в другую сторону»? Это получается еще один «лишний» выстрел. Его ведь услышали бы. Или — в суматохе — нет? И почему версия «стрельбы в другую сторону» прозвучала так поздно? И, главное, что делать с тем выстрелом, что прозвучал, по словам егеря, почти одновременно со смертельным? Или кто-то ухитрился подменить оружие — и убил Семченко, причем как раз тогда, когда Любавин (из подмененного ствола!) зачем-то выстрелил «совсем в другую сторону»? Ну то есть, получается, в березу. Ладно, это Сурьмин скажет, потом думать можно будет. Но если обнаружатся совпадения… да хоть с чем-нибудь! А если не обнаружатся? Может такое быть? Сколько угодно. И все же, все же, все же. Само наличие этой самой «березовой» пули — если егерь не ошибся и не врет насчет времени ее появления — изрядно подтачивает официальную версию событий. Впрочем, если врет — официальная картинка тоже распадается, ибо в таком случае выходит, что «случай на охоте» гораздо сложнее, чем выглядит на первый взгляд. И тогда… Тогда получится, что хотя бы в одном случае Шубин был прав. Не в том смысле, что это он убил — это вряд ли — а в том, что убил совсем не тот, кого осудили. И тогда возникают серьезные основания — помимо дикого шубинского «признания» — задуматься: быть может, и остальные дела из шубинского списка — такие же «натянутые»? Нет, не три последних дела — добавлены они явно позже, и, весьма вероятно, с подачи Борьки Баклушина, и вообще, думать об этом страшно, потом как-нибудь — но те, материалы по которым старый опер собирал изначально. Взять то же убийство Федяйкина. Что-то там не так. И Анна Гавриловна ни в какой Египет не летала, а значит, вполне могла находиться на месте преступления, и бедная сиротка Кристина странновато себя ведет, и адвокат ее мачехи как-то очень уж горячо настаивает на Алисиной невиновности. Опять невиновность. Опять, стоит копнуть дело из шубинского списка, возникают некие «новые обстоятельства», заставляющие усомниться в виновности осужденных. Вот только никакой логики в этих «новых обстоятельствах» увидеть не удается… Господи, Арина, рыкнула она сама на себя, ты же следователь, а мысли скачут, как пьяные тараканы — стыдоба! Таймыр мягко вспрыгнул на стол, понюхал с интересом возлежавшую посреди деревяшку — мр-р, как интересно! — потянулся лапой, искоса поглядывая на Арину — это ты мне принесла, да? Арина строго шикнула: нельзя! Кот недовольно передернул плечами — мол, не больно-то и хотелось! — перебрался на диванную спинку, походил по ней, спустился ниже, на сиденье, муркнул укоризненно: ты чего, хозяйка, спать пора! — и улегся, подобрав под себя лапы и плотно обернувшись хвостом. Видимо, чтобы принудить их оставаться на месте. Была у таймыровых лап такая способность: стоило ему задремать, кольцо хвоста превращалось в дугу, и лапы освобожденно разбрасывались в разные стороны под самыми невероятными углами. Так что казалось: их не четыре, а как минимум восемь. Как у чудесного коня Слейпнира, на котором ездил скандинавский Один. На восьми ногах, предполагалось, можно передвигаться быстрее, чем на четырех. На Таймыре, разумеется, никто не ездил — попробовали бы! лап тут же стало бы восемьдесят, и на каждой по двадцать когтей! — но он, разумеется, тоже был совершенно чудесный, не хуже того Слейпнира… Чудесный… Что, если чудесный егерь Федор Григорьевич — именно та самая «темная фигура», что прокралась к местам засидки охотников и застрелила любавинского напарника? У кого, у кого, а именно у егеря более чем достаточно навыков, чтобы и подкрасться потихоньку — лес-то он как собственную рукавицу знает — и ружье потихоньку подменить, и выстрелить сквозь кусты так, чтобы попасть. Господи, что за бред, ей-богу, в голову лезет? Зачем бы в таком случае Федору Григорьевичу рассказывать про два почти одновременных выстрела? А он о том еще на первоначальном следствии упоминал. Но следователь — кто, кстати? Баклушин, как мило! — счел эту часть показаний егеря пустяком. И такие же «пустяки» обнаруживались в каждом дел из шубинского списка. Почему, к примеру, не проверили билинг телефона церковного старосты, который «убил» своего священника? Может, он в момент убийства находился в десяти километрах от места его совершения? Кстати, он ведь на допросах как раз об этом и говорил. Но как же, как же — орудие убийства с его отпечатками в соседней канаве, против такой улики не попрешь! А то, что раздобыть это самое старое кадило было совсем несложно, кладовка — или как оно там в церкви называется — где хранилась вышедшая из употребления утварь, если и запиралась, то очень условно. И то, что на этой самой утвари — отпечатки старосты, это дело понятное и вполне логичное. Или кинжал этот отравленный, которым антиквар поцарапался. Почему даже не попытались отыскать того загадочного посетителя, который, согласно показаниям сына, его принес? Никто, дескать, из жильцов подъезда никакого посетителя не видел, а значит, его и не было, а кинжал притащил сын убитого. Почему из всех фототаблиц по этому делу Шубин вложил в свою папку только одну — с водяной «канистрой»? Да еще и маркером этот баллон обвел. Полный баллон, то есть доставленный чуть не перед самым убийством. Почему во время первого следствия даже не попытались найти фирму-поставщика? Их курьер — она вдруг вспомнила мальчика в темном комбинезоне, мелькнувшего на записях с «федяйкинских» камер наблюдения — курьер вполне мог видеть визитера. Или… или он сам был этим «визитером»? Идиотизм? Но, кстати, может, именно это и объединяет все «шубинские» дела? То, что каждый из обвиняемых — ну и осужденных соответственно — каждый из них выглядит полным идиотом. Или почти идиотом. Как будто они готовили себя для будущих следователей: вот он я, смотрите! Да, прав Таймыр — спать пора. Утро вечера мудренее. * * * Но и с утра ничего толкового в голову не пришло. Как будто мозг, подчиняясь зимней унылости, впал в спячку. Ну да, откуда бодрость возьмется, когда очередная снеговая туча превращает белый день в сумерки? Что за время года такое дурацкое — на календаре вроде весна, и день прибавился, а когда ни посмотришь, все сумерки! Тусклые, бесцветные. То ли дело летом! Правда, тогда в кабинете тоже весь день темно — здоровенная береза, вымахавшая выше здания следственного комитета, заслоняла от жаркого солнечного сверкания лучше любых жалюзи. Но это ж совсем другое дело! Кое-где сквозь плотную зеленую сеть можно было различить синие лоскутки неба. Когда же на город налетал ветер, лоскутков становилось больше, они двигались, прыгали туда-сюда, сливались и распадались… красота! А сейчас вот это вот, которое за окном, и небом-то называть не хочется — блеклое, невнятное, как железнодорожная простыня. И мысли в голове такие же — невнятные, размытые, растекающиеся по… по чему им там положено растекаться? Но зима или не зима, а с фотографиями от Лилии Львовны определенно было что-то не так. Арина покрутила их в разные стороны, перелистала, даже вверх ногами перевернула. Залезла в файл с оригиналами, пооткрывала один за другим, поманипулировала масштабом, то уменьшая изображение до размера почтовой марки, то увеличивая до превращения его в мешанину цветных точек. Ничего особенного не высмотрела — фото как фото. Дом точно федяйкинский — такого характерного узорного фриза больше нигде нет. Вот общий план, вот покрупнее балкон верхнего этажа — пентхауса то бишь. Люди на балконе не совсем в фокусе, но вполне узнаваемые. Гению компьютерных технологий Левушке Оберсдорфу Арина снимки еще не показывала. Тот был, конечно, известный фрондер и пофигист, к просьбам сделать что-то вне рамок уголовного дела относился лояльно. Но и лишнего не допускал, если считал, что кто-то обращается с просьбами сделать «по дружбе» слишком часто, мог и от ворот поворот дать: мол, и без тебя работы выше головы, так что гуляй, дорогой, и в следующий раз приходи с соответствующей официальной бумаге. Так что злоупотреблять Левушкиной лояльностью не стоило. Интересно, у Лилии Львовны в телефоне оригиналы сохранились — или только то, что на шубинской флешке? Впрочем, это, скорее всего, не имеет значения. Даже по распечаткам можно понять — обработке снимки, судя по всему, не подвергались. Да и зачем бы этой самой Лилии Львовне делать фальшивки? Может, Федьке показать? Любимый братец подрабатывал компютерной графикой и в «изображениях» понимал как мало кто. Арина вспомнила, как он однажды рассказывал про основные ошибки фальсификаторов. Почему-то, говорил он, все вечно забывают про тени и отражения, так что пышноволосая длинноногая девица в стекле автомобильной дверцы оказывается вдруг лысоватым коренастым мужичком. На снимках, сделанных Лилией Львовной никаких отражений не было вовсе, а тени — все до единой! — лежали в нужную сторону, в соответствии с временем суток — одиннадцать тридцать семь, почти полдень. Это означало, что и с тайм-кодом никто не «колдовал». Значит, одиннадцать тридцать семь — истинное время съемки… одиннадцать тридцать семь… Как — одиннадцать тридцать семь?! Она кинулась к компьютеру, вызвала видеофайл — записи с камеры наблюдения… Черт! Черт, черт, черт! Так вот почему Шубин берег эти снимки! Эх, Арина ты, Арина, следователь вроде бы… Надо ж было такое прошляпить! Вот уж воистину: хочешь спрятать — положи на видное место! Вот оно! Алиса с перекошенным лицом вылетает из подъезда и, застегивая на бегу сарафанчик, мчится к своей машине… в углу кадра мигает тайм-код — одиннадцать тридцать три… А на снимках — одиннадцать тридцать семь! Четыре минуты спустя! И Федяйкин на этих снимках вполне еще живой! Кто же та блондинка рядом с ним, которую запечатлела на случайной фотографии Лилия Львовна? Не Кристина — та ниже на голову и по габаритам куда скромнее. Действительно вермишелина. Анна Гавриловна? Согласно официальной версии, она находилась довольно далеко от места событий — аж в Египте. Но Оберсдорф не нашел ее в списках пассажиров, вот в чем штука! Что это? Сбой системы? Или Анна Гавриловна вовсе не покидала ни страну, ни город? И где же она была? Сажала картошку на приусадебном участке? Так ведь нет у нее никакого такого участка. На медведя охотилась в сибирских лесах? Отдыхала в клинике неврозов? Ныряла с аквалангом, отыскивая в озере Светлояр затонувший град Китеж? Ну да, ну да. Однако ж, и на месте убийства своего семиюродного брата — или кем ей там Федяйкин приходился — могла присутствовать. И очень даже могла. Ладно, не будем пока думать, почему ее не запечатлели камеры наблюдения. Если смотреть только на внешность, то блондинкой на фото она вполне могла быть… Достаточно напялить белокурый парик и Алисин алый халатик — и издали Анна Гавриловна вполне за Алису сошла бы. Так же, кстати, как и Алисина тетка Анна Михайловна, скептически хмыкнула Арина. Хотя и тут тот же вопрос: как вошла и как вышла? В смысле кто впустил и кто выпустил так, чтоб на камерах не засветилась? Хотя… если любую из них переодеть в такие же штаны, ветровку и бейсболку, как тот неопознанный парень… Рост подходящий… Строго говоря, этот парень после переодевания и в блондинистом парике вполне годился на роль лже-Алисы на балконе… Но — сложно, сложно. Анна Михайловна проста как некрашеный забор, не по ней такие расклады. Или загадочным парнем в бейсболке была Шувалова? Кристина, ни за что не ставшая бы покрывать тетку Алисы, про визит собственной могла бы и смолчать. Потому что кого-то она точно покрывает. Слишком уж настойчиво твердит про музыку в наушниках и «ничего не слышала». Слышала-слышала. А может, и видела. А что, если парень в бейсболке — не тетка Кристины, а ее поклонник? К примеру, тот давешний «господинчик»? Как там его? Бронислав Зайченко? Арина прокрутила записи с «бейсболкой» раза четыре. Одежка у загадочного типа была мешковатая, так что с равным успехом он мог оказаться как мальчиком, так и девочкой. Рост средний — либо девица чуть повыше среднего, либо невысокий парень. Арина прикрыла глаза, мысленно поместив щуплую фигурку вчерашнего преследователя в декорации федяйкинского двора… в принципе… вполне мог быть и он. Рост у мальчика вполне подходящий, а фигура щуплая, никаких атлетических плеч. Раз никто в подъезде ничего про «бейсболку» не знает, остаются — кто? Сам господин Федяйкин — сомнительно. Кристина — очень может быть. Алиса? Тоже вариант. К примеру, вдова — то есть тогда еще не вдова — может, она специально сбежала? Ради алиби? Иначе ее роль слишком уж глупо выглядит. Демонстративно укатила, а перед тем сама же впустила этого типа в бейсболке. Угу. Или не сама. Потому что, если верить камерам, парень в бейсболке явился в дом до возвращения Алисы с шейпинга. Это, конечно, ничего еще не доказывает, но как минимум означает, что впустила его не она. Разве что снабдила ключом или сообщила универсальный код… Нет, тоже не годится. Если все это представить, вообще бред получается. Если госпожа Федяйкина совершила убийство чужими руками, и демонстрация своего отсутствия изображалась ради алиби — почему она этим так и не воспользовалась? Ну то есть должна же была она предусмотреть некую фиксацию этого самого несоответствия по времени. Да хоть договориться с этой самой Орхидеей Леопардовной, тьфу, Лилией Львовной о фотографиях. Хотя, похоже, никто с Орхидеей Леопардовной ни о чем не договаривался, она фотографировала по собственной инициативе. И снимки — только в материалах Шубина, в деле их нет. Но пусть даже не Лилия Львовна, какая-то фиксация времени должна была быть… Не на результаты же аутопсии она рассчитывала, так точно время смерти не определяется, тут алиби обеспечивается разницей всего в несколько минут. Адвокат, как бы там ни было, должен был эту тему поднять: мол, подзащитная в момент смерти своего супруга находилась в десяти километрах от дома… И? И — ничего. Но если этим «алиби» вдова не воспользовалась, значит… значит, она не знала, что у нее — алиби?! Вот то-то же! Или парень в бейсболке вообще не имеет отношения к делу? Но к кому-то ведь эта чертова «бейсболка» приходила? Не может это быть совпадением. Не должно! Против этого восставала вся Аринина интуиция, весь следовательский опыт. Неизвестный в бейсболке обязан был иметь отношение к убийству Федяйкина! И фанатично влюбленный в Кристину Зайченко очень хорошо вписывался в обстоятельства. О да, консьержка готова была поклясться, что будь то кто-то знакомый, она бы его или ее узнала. Но вот вопрос: насколько оправдана эта уверенность? И, с другой стороны, как говорят англичане, соус для гуся годится и для гусыни. Аринины мысли, совершив круг, вернулись к Анне Гавриловне. Если консьержка преувеличивает свою проницательность, то тетка Кристины вписывается в обстоятельства еще лучше, чем хлипкий Зайченко.