Безукоризненно черное, строгое сукно, посеребренные эполеты, справа — посеребренный же аксельбант с острыми металлическими иглами на конце шнуров, слева — золотой знак Мастера сыска, медаль и орден с крупным сапфиром — знак монаршей признательности. Бандитская рожа? Да кто бы и когда мог такое сказать? Я?! Не далее, как вчера?.. Помилуйте, подлая клевета, разве смогла бы я выдать такое в адрес блистательного офицера?.. Ах эта осанка, ах этот разворот плеч, ах эти благородные волевые черты!.. Отогнав томный туман вместе с желанием ухватить волка за этот строгий воротник и утащить в свое логово (или позволить утащить себя — в его, так уж и быть), я ослепительно улыбнулась и шагнула навстречу, пожалев мимоходом, что все же сопровождать меня сегодня будет не Вольфгер, а мерзкий типчик, по которому плачет каторга. …Интересно, а он танцует? Танцевать ему, конечно же, будет некогда, но — если просто представить?.. — Эфа! — Ш-ш-ш-што? — ядовито отозвалась я. Дурацкая кличка бесила, но парадоксально льстила самолюбию. — Ты меня не слушаешь. — Потому что ты повторяешься, — отмахнулась я. — Вольфгер, я все это слышала от тебя уже десять раз. Я оценила и твою заботу, и твое занудство, причем последнее — куда больше, чем хотелось бы! Успокойся, ради всего святого! Все будет хорошо. Для того, чтобы предстоящая операция стала возможна, моему капитану пришлось здорово потрудиться.Сперва глава управления стражи взвился, когда узнал, что капитан собирается привести преступника на главное светское ежегодное мероприятие Лидия — бал в Ратуше.Нет, пожалуй, сперва он был потрясен тем фактом, что его подчиненный, оказывается, на такие мероприятия вхож. Но королевская милость — это королевская милость. С ней не поспоришь. Потом Валлоу уперся, когда узнал, что пропуском в Ратушу для Алемана послужу я. Он буквально исходил пеной, доказывая, что никак нельзя в столь опасное действо втягивать гражданское лицо — особенно мое, и так изрядно пострадавшее из-за капитанского непрофессионализма, разгильдяйства, безответственности, недальновидности, халатности, некомпетентности… Вольфгер терпеливо пережидал словесный поток, привычно давая начальству выговориться, хоть мне со стороны и казалось, что капитанское терпение, щедро отмеренное богами, мало-помалу начинает давать трещину. Раздражение то и дело мелькало в глазах, которые обычно в таких ситуациях были совершенно оловянными. Мне же боги терпения отмерили куда как меньше, и я безапелляционно перебила милейшего Джуниора, заявив, что как раз лицо у меня в прошлый раз не пострадало, одни только нервы, и после той ситуации я просто не сплю ночами (капитанская физиономия дернулась на мгновение в ухмылке, подтверждая — не сплю! — и снова застыла дубовой маской). И для того, чтобы восстановить мой спокойный ночной сон, непременно нужно дать мне поквитаться с мерзавцами, нанесшими мне такую чудовищную душевную травму. И я должна, просто обязана принять участие в этой операции, чтобы собственноручно, так сказать, воздать негодяям по заслугам. Во время дальнейшего обсуждения господин полковник еще несколько раз порывался встать на дыбы, но, хвала богам, его как-то удавалось приземлить на все четыре копыта. Наблюдая за этой вольтижировкой со стороны, я размышляла о том, насколько приятнее было работать с его предшественником, ушедшим в отставку для того, чтобы освободить дорогу столичному хлыщу.Он, конечно, тоже был далеко не святой, но, по крайней мере, знал свое дело. Единственное, в чем Лейт и Валлоу хоть как-то сошлись, оказался вопрос моей безопасности. Они немного пособачились о методах обеспечения оной, но к единому решению всё же пришли. Задействовали Шантея, выделили двоих наиболее благообразных (читай — наименее похожих на бандитов) молодцев из личного состава управления, обговорили еще некоторые детали и нюансы… И готово — разрешение было получено, план операции утвержден. До бала пришлось еще несколько раз навестить задержанного, съездить к портнихе, посоветоваться с матушкой, съездить к портнихе, пообщаться с Эльзой, съездить к портнихе… Мама глядела неодобрительно, но молчала. Эльза была в восторге и желала знать, ради кого такие решительные шаги. Алеман… Впрочем, вот как раз Алемана никто и не спрашивал! И вот день настал. Час пробил. До управления было решено добираться моим экипажем. Там капитан переберется в карету управления, а ко мне подсадят Алемана, уже, надеюсь, подготовленного к выезду. Сопровождать нас будут те самые, не похожие на бандитов, молодцы под видом грумов — и мы отбудем к родовому особняку Алмия, чтобы уже оттуда выехать чинным семейством. А капитан со своими людьми отправится на бал — к моменту нашего появления Лейт уже должен был быть на месте. Костюм сидел на арестованном маге, как влитой. Перед сегодняшним мероприятием его заблаговременно вынули из камеры, помыли, побрили, сдали парикмахеру и благополучно получили обратно. Алекс Корнвел мельком взглянул на меня, пристально вгляделся в Алемана и плавно повел руками, выпуская заранее выполненную заготовку. Черты мужчины поплыли, меняясь, и приобретая отдаленное, но вполне ощутимое сходство с моими. Фигура стала зрительно тяжелее, неуловимо изменилась осанка и что-то еще из тех мелочей, которые и создают образ. Поверх маски маг-криминалист так же филигранно навесил чары, рассеивающие внимание. Две артефактные запонки, скрывающие магическое воздействие от магов, которым вдруг придет в голову изучить родственника Алмия в магическом спектре. Магию же ему самому заблокировали сразу после заключения. Золотую цепочку плетения «снейк», предоставленную Шантеем, Вольфгер надел на Алемана самолично. Заботливо поправил воротник, смятый шейный платок и предупредил: — Если попробуешь чем-то навредить госпоже старшему эксперту — хребет вырву, — фраза прозвучала ласково, задушевно, но маг почему-то дернулся в сторону, сглотнул и побледнел. — И это не метафора. — Не стоит, — успокоила я вервольфа и попросила, — Пожалуйста, отойдите все от арестованного. А когда стражники выполнили просьбу, обратилась к нему: — Два шага назад и подпрыгнуть на месте. — Что… — не понял Алеман, и я легонько сжала кольцо, вторую часть выданного Максом артефакта. Он выдохнул и захрипел, как будто что-то перехватило ему горло, на лице появились капли пота, он схватился за шею, царапая ногтями жесткий воротник и платок… Я отпустила кольцо, и повторила: — Два шага назад и подпрыгнуть на месте. В этот раз приказ он выполнил без вопросов. — Радиус действия артефакта — около двухсот метров. Отойдешь дальше — удавит, — просветила я своего подопечного. Я не садистка, и наблюдение за чужими мучениями не приносит мне удовольствия, но и сочувствия я не испытывала. Я доверяю своему капитану. Я доверяю его людям. Я не сомневаюсь — если он сказал Алеману, что вырвет ему позвоночник за причиненный мне ущерб, то так и сделает. Но и садиться безоружной в одну карету с преступником, которого ожидают долгие годы тюремного заключения, а между ним и свободой нахожусь я — не собиралась. И продемонстрировать это лучше было сразу — чтобы не вынуждать Вольфгера выполнять обещания. До особняка родителей мы доехали без осложнений. Мой спутник был молчалив и сдержан. Родители ожидали в холле. Марион небрежно постукивал по ладони тросточкой, которой раньше не пользовался, отец смерил недовольным взглядом моего спутника, а мама — мою накидку. — Эва, мне совершенно не нравится эта затея, — финально уведомил меня отец. «И мне!» — скорбным выражением лица сообщила мама. — И мне, — добавил Мар. — Поэтому я еду с тобой. — Конечно, — согласилась я сразу со всеми. В конце концов, эту битву я уже выиграла — можно и подсластить пилюлю проигравшим. — Это наш дальний родственник из Невела, Конрад Алмия, приехал в Лидий решить некоторые торговые вопросы, — изложила я нехитрую легенду. — Мой отец, ваш троюродный дядя, Шепард Алмия. Ваша тетушка, Анна Алмия. И ваш кузен Марион. Братец отсалютовал тростью, глядя на «Конрада» весьма выразительно. Я подавила тяжелый вздох — вот так я и ждала, пока ты соизволишь со своим грозным оружием встать на мою защиту!Но мужчины — это всегда мужчины, их не переделать, только смириться. — Чрезвычайно приятно, — попытался проявить галантность Алеман. Отец смерил его, наведенную маскировку и сшитый за мой счет костюм одним цепким неприязненным взглядом. — И что же за дела привели тебя в Лидий… племянничек? — Мы не прорабатывали этот вопрос тщательно, — пожала я плечами, ощущая кожей шелковистую подкладку накидки. — Понятно, — папа вложил в это слово всё свое пренебрежение к нам, как к специалистам и к затее в целом. — В Невеле у нашей семьи пеньковый завод. Марион, просвети! Безапелляционный приказ не подразумевал обсуждения. Пятнадцать минут, понадобившиеся нашему скромному кортежу, чтобы добраться до Ратуши, я провела, слушая короткий и емкий инструктаж Мара: кто такой Конрад Алмия, зачем прибыл в Лидий и что планирует вынести из этой поездки в целом и визита на бал в частности. В просторном светлом холле было пусто. Мы удачно попали в затишье между гостями. Высокие зеркала меж колон сияли, предлагая дамам поправить прическу и проверить наряд перед тем, как предстать перед обществом. Рядом дежурили расторопные лакеи, готовые принять верхнюю одежду. Я сбросила накидку на услужливые руки. Мар оглянулся на меня и обронил прижатую локтем тросточку. Отец издал звук, похожий на предсмертный хрип и начал наливаться нехорошей краснотой. Мама с неодобрением покосилась на меня. — Дорогая, по-моему, ты слишком близко к сердцу принимаешь нужды следствия, — и вернулась к изучению своего отражения. Верх платья был прозрачным. Совсем. Но легкая, сама по себе совершенно ничего не скрывающая ткань, была вышита узором из драгоценных камней. Он вился, змеился, изгибался, сверкал, скрывая все, что нужно, и в то же время… Зато низ был абсолютно пристойным — темно-сиреневая волна шелка и газа. Это платье надевалось с мыслями о том, кто его будет снимать. Отец одарил меня свирепым «дома поговорим» взглядом — и взял себя в руки. Всё верно, мне уже не восемнадцать лет, и я не дебютантка, явившаяся на первый бал в вызывающем наряде — я взрослая женщина и знаю, что делаю. Более того, я состоявшийся мастер и делаю ровно то, что могу себе позволить, но… Бедный папа! Пришедший в себя братец взглянул с веселым изумлением — «ну ты, мать, даешь!» — и надел невозмутимую маску, готовясь к грядущему представлению. Матушка, единственная из моего семейства, кто был предупрежден о моих планах (всё же сердце у нее уже не девичье, да и совет умудренной опытом женщины лишним вовсе не был), коротко вздохнула: — По возможности, сделай сегодня вид, что ты не с нами, дорогая. И поправь слева складку. И величественно подала руку супругу, готовясь с достоинством нести свой крест — взрослая дочь внезапно лишилась рассудка. Алеман нервно сглотнул, не решаясь предложить мне локоть, и одновременно не отводя глаз от моего наряда… Я многозначительно улыбнулась и поправила кольцо. В бальный зал мы вплыли чинной группой. *** «Бездна, Бездна, Бездна!» — думал капитан Лейт, стараясь прийти в себя и не трясти при этом головой. — «Эва, я не это имел в виду!»