— Стул переставь от стола и садись спиной ко мне. Вильф Кост, целитель милостью богов, двадцать лет проработал в Лидийском градском госпитале, и таких хирургов нужно было еще поискать. И даже после того, как его целительский дар выгорел — а такое бывает порой с врачами, которые отдают больным больше, чем могут отдать, и бывает чаще, чем думается то обывателям — не ушел из больницы, а перебрался с верхних этажей госпиталя в подвальные, где и по сей день обретался, сменив пациентов с больных на покойных. Остатков магических способностей на это хватало. Как и на то, чтобы иной раз подлечить кого из коллег по мелочи. Чаще всего, по странному стечению обстоятельств, справляться приходилось с легкой алкогольной интоксикацией, и достиг Вильф Кост в этом немалых высот, как и, считай, во всем, за что брался, справляясь с «отравлением» меньше, чем за пару минут. — Я все лишнее через почки вывел, — вторгся в мысли волка ворчливый голос патологоанатома. — Где туалет — знаешь! Домой капитан Лейт возвращался поздно, уставший и голодный. Рабочий день изрядно затянулся. Кевин Ревенбрандт действительно прибыл на допрос в сопровождении адвоката, и хоть был этот адвокат всего один, зато такой, что упомянутая в разговоре с Костом свора ему в подметки не годилась. В результате допрос затянулся и превратился в пытку — причем отнюдь не для этого холеного засранца, а для представителей стражи. И каждое слово приходилось тянуть из него клещами. К сожалению, не в прямом смысле, а в переносном. При мысли о клещах капитан мечтательно зажмурился — ах, как бы они ему нынче пригодились! Он даже согласен был бы не драть этому хлыщу ими ногти, а просто и бесхитростно засунуть… Куда придется, словом. Вервольф сморгнул кровожадные мечтания и откинулся на сиденье экипажа. Карету пришлось брать наемную — потому что, пока капитан сидел, зарывшись в гору бумаг, пытаясь уменьшить ее до приемлемых размеров и разобрать хотя бы самые срочные, служебная карета уехала по служебным делам, не имея больше возможности дожидаться капитанского окончания рабочего дня. А когда капитан все-таки сбежал с работы, с трудом подавив желание поджечь и кабинет, и все управление вместе с ним, пришлось заехать еще в одно место — эти дела уже были не рабочие, а личные. И в другой день капитан наплевал бы на всё, и поехал бы домой — но сегодня там его ждали. Заказ был сделан днем, перед визитом к Косту, к тому же он сам всё это затеял — и пришлось ехать через силу. Визит получился целиком приятный и прошел к обоюдному удовольствию — хотя Лейта и утыкали колкостями, как подушечку для иголок, но это дело привычное и обычное. Зато теперь в руках у капитана покоился небольшой, но вполне увесистый сверток, и это — как, в общем-то, и воспоминания о визите и остротах — заставляло вервольфа улыбаться. Бросив монету извозчику, капитан Лейт вошел в подъезд. Время, конечно, уже не слишком приличествующее визитам, но спать мастер вроде бы еще не должна. Ладно, он поднимется, но звонить не будет, а негромко постучит — и если Алмия не откроет, значит она отдыхает или занята, и тогда он тревожить ее не будет, а просто тихо уйдет. Придя к такому компромиссу с собственным воспитанием, вервольф пропустил свою площадку (слава богам, сегодня ее никто не поливал, и, кстати, надо бы купить новый коврик) и поднялся на этаж выше. Извинится за поздний визит, сделает, что собирался, и уйдет. Мастер открыла, стоило ему только коснуться двери костяшками пальцев. С трудом удержав порыв отшатнуться, капитан собрался было привести в исполнение свой нехитрый план, но госпожа старший эксперт сердито перебила его. — Сколько можно ждать? Я уже сама собиралась к вам идти. Заходите. Несколько опешивший от такого заявления капитан проглотил заготовленные слова и послушно вошел. Алмия выглядела… Раздраженной. Браслеты печатницы на тонких запястьях, домашний свитер со странными рукавами — слишком широкими у основания плеча и плавно сужающимися до нормального размера к манжетам, хмурые серые глаза, недовольный рот и слегка встрепанное платиновое каре... И отдельной статьей — брюки. Отчетливо дамские брюки, обрисовывающие что надо и что надо подчеркивающие. Смерть рассудку, а не брюки. — Нет, не разувайтесь, у меня вашего размера тапочек нет, — вклинился в его мысли голос гостеприимной хозяйки, которая, к счастью, не подозревала, о чем сейчас думает ее гость. Гость покорно вздохнул и прошел в квартиру вслед за госпожой старшим экспертом в обуви — раз уж не разуваться и тапочек у нее нет. Неизвестно, куда Алмия собиралась вести его изначально — но, сделав пару шагов, она вдруг остановилась и, развернувшись, смерила капитана подозрительным взглядом. — Вы что, со службы? Прикинув, что крюк с заездом к одной колючей особе, чтобы забрать заказ, не считается, Вольфгер честно ответил: — Практически... Смерив недоумевающего вервольфа взглядом, мастер круто сменила курс и повела гостя в столовую. — Присаживайтесь! — и с этими словами она исчезла в направлении кухни, стукая каблуками домашних туфель. А вернулась с подносом. Салфетки, приборы и — выбивающаяся из образа деталь — этническая керамика вместо белоснежного фарфора. Стол, сервированный на двоих — и снова отступление от правил. Ведь, следуя им, Эве нужно было посадить гостя строго напротив себя, с противоположного края длинного стола — а она расставила их приборы пусть и друг против друга, но по короткой стороне. Ехидная реплика так и не сорвалась у капитана с языка — грешно пинать подранков. А она, Элисавифа, именно такой и выглядела. Раненой. Глупо, конечно, но кажется, эта ситуация засела у нее внутри осколком ножевого лезвия — жизни не угрожает, но доставляет изрядный дискомфорт… Капитан неловко отвел взгляд и перевел его в тарелку. В глубокой тарелке для супа находилось нечто зеленоватое и слушком густое, чтобы считаться супом — но слишком жидкое для пюре. Сверху нечто было украшено сухариками и фигурными ломтиками моркови. — Это крем-суп из брокколи, — пояснила Алмия, заметив, с каким подозрением ее гость из дикого леса изучает предложенное блюдо. — Очень полезно, питательно и легко усваивается… — и неожиданно созналась: — Терпеть его не могу! Вервольф усмехнулся — кажется, кухарка старшего эксперта на самом деле приступила к работе! И, похоже, мнение старшего эксперта по поводу меню волновало её еще меньше, чем Вольфгерову собственную кухарку мнение работодателя по аналогичному вопросу. Вот так и узнаешь ненароком, что надменная гордячка, держащая в трепете свое управление и пару смежных, не в силах справиться с произволом домашней прислуги и покорно ест ненавистный, но полезный и питательный супчик! Пахло из тарелки, впрочем, вполне вкусно, и капитан вдруг понял, насколько голоден. Вот с работы возвращался, в дверь стучал, даже смотрел, как мастер Алмия стол к ужину накрывает — не понимал, а сейчас вдруг понял. К сожалению, крем-суп из брокколи и впрямь оказался легким — по крайней мере, провалился в волчий желудок совершенно невесомо. К счастью, кухарка Элисавифы им одним не ограничилась. Запеченное с овощами мясо оказалось потяжелее — и на вопрос мастера, не желает ли он, капитан Лейт, добавки, Вольфгер уже сумел ответить отказом. Во-первых, у него дома трудится точно такой же тиран и энтузиаст, а значит, дома капитана совершенно точно ждет горячий ужин. Ну… как горячий… Едва теплый! А во-вторых, чисто по-человечески не хотелось бы травмировать достойную кухарку мастера Алмии, сожрав за один вечер то, что она приготовила на пару дней. Капитан знал, чего от него хотят, и понимал, что молчать с его стороны не слишком красиво, но не мог отказать себе в мелком удовольствии — и делал вид, что куда более голоден, чем на самом деле, гадая, насколько мастеру хватит выдержки. Выдержки (или совести) хватило до чая. — Итак, — требовательно начала Эва, — что сказал Ревенбрандт? — Ни-че-го, — с чувством отозвался вервольф. — Явился с адвокатом и согласовывал с ним каждое слово. Факт связи с Дианой Корвин подтвердил. «Мы оба взрослые люди», — сказал он. Как-то это разительно отличалось от мнения его любовницы. — «Я ее, конечно, люблю — но у нее своя жизнь, а у меня своя». Эва что-то пробормотала себе под нос. — Что? — не понял капитан. — Я сказала, что Диана — идиотка, — четко и раздельно повторила мастер. Лейт промолчал. Чужая семья, как и чужая душа — потемки. Просто это осложняло и без того запутанное дело. Мог ли Николас Корвин знать о том, что жена изменяет ему с общим приятелем? Мог. Мог ли он инсценировать кражу «Волчьего сердца», чтобы подставить Кевина Ревенбрандта? Сомнительно — репутационные потери у хранителя, прошляпившего вверенную реликвию таковы, что вряд ли окупятся моральным удовлетворением от свершившейся мести. И это — не говоря о двух смертях сопровождавших исчезновение… Эва мазнула капитана быстрым взглядом и снова опустила глаза в чашку с чаем. Вервольф на всякий случай тоже заглянул в свою — там в медленном вальсе кружилось несколько чаинок. — Николас связывался со мной, — неожиданно сообщила мастер. Капитан поднял голову, внимательно глядя на госпожу старшего эксперта. — Диана призналась ему. Николас спрашивал, знала ли я… Я ответила, что узнала, как и остальные члены следственной группы, сегодня утром, из розыскных мероприятий. И честно добавила: если бы не признание Дианы, я бы все равно молчала — пока ведется следствие, такие решения остаются за старшим следователем. Она помолчала и устало добавила: — Кажется, сегодня я потеряла сразу двоих друзей… — Троих, — бессердечно указал ей на ошибку в расчетах толстокожий вервольф. — С Кевином мы никогда и не дружили, — отмахнулась она, как от мухи. — Даже и не приятельствовали, в общем-то. Мастер внезапно с громким стуком поставила на стол чашку и вспылила. — Чем он думал? Вот скажите мне, как мужчина — чем он думал?! Я могу понять Диану… Хотя нет, не могу! Но она просто романтическая дура, а Кевин?! Они с Николасом, помимо прочего — партнеры. Николас составил Кевину протекцию в нескольких важных деловых вопросах. Господи, да половиной своего успеха Кевин обязан умению находить общий язык с сильными мира сего, сам по себе он, простите, яйца выеденного не стоит, как делец. И зная это, он все равно ввязывается в связь с женой Николаса Корвина, который, если уж на то пошло, размажет его в пыль! Она даже на месте усидеть не смогла — и теперь стояла, упираясь тонкими пальцами в стол, серые глаза налились цветом и глубиной, ноздри гневно трепетали, светлые волосы обрамляли яростное лицо... Капитан смотрел на мастера и вынужден был признать, что гнев ей к лицу куда более, нежели романтическая грусть или же подавленность. А вот такая — она вполне могла бы позировать для картин древних мастеров. В роли какой-нибудь из мстительных богинь. Поймав капитанский взгляд, мастер вдохнула, выдохнула и села на место. Молча, не спрашивая, долила в капитанскую чашку чая. И только когда он сделал глоток, призналась: — Больше всего в жизни ненавижу подлость и тупость. А уж когда они сливаются в одно… Она досадливо поморщилась. Вольфгер счел момент подходящим и задал один из двух заинтересовавших его еще утром вопросов. — Как вышло, что вы были помолвлены с Кевином Ревенбрандтом? — А вы откуда зна… — Эва оборвала вопрос, не договорив. — Подслушали? — Упаси боги, — с каменным лицом соврал Лейт. — Просто двери при частных разговорах нужно плотнее закрывать! — О да, — согласилась мастер, которую это открытие почему-то развеселило. — Или же не вести их, когда в соседней комнате затаился волк! — Или так, — с той же каменной невозмутимостью согласился с ней этот самый волк. — Итак, как вышло, что вы были помолвлены с Кевином Ревенбрандтом, но разорвали помолвку, когда это произошло и почему? — Погодите… Вы что, меня допрашиваете?! И капитан, уже приготовившийся уворачиваться, если понадобится, от тяжелой сахарницы, тихонько хмыкнул — в голосе мастера, вместо хорошо знакомого всем, хоть немного общавшимся с Элисавифой Алмией, гневного надменного высокомерия и ледяного презрения, плескалось все то же изумление.