— И все же? — Вервольф с достоинством проигнорировал выпад. — Вы меня подозреваете? — подозрительно уточнила мастер. — Презумпция невиновности работает в суде, — пожал плечами волк. — В следствии все идет наоборот — виноваты могут быть все, пока не доказано обратное. Алмия тряхнула головой (бесовская стрижка!) и пожала плечами. — Даже не скажу. Где-то слышала. Вероятно, по работе. Любая тайна перестает быть тайной, если о ней знает больше двоих человек. Но я не знаю о нем ничего конкретного, кроме наименования частей и предназначения. Я даже понятия не имела, что одна из частей хранится в Лидии. Вернее, конечно, можно было это предположить. Но чтобы быть уверенной… Что, не похоже на алиби? — мастер неожиданно улыбнулась, и Вольфгер даже сморгнул, настолько эта улыбка — не ухмылка, не усмешка — оказалась внезапной. — Рано судить, — коротко бросил он и отвернулся. А спустя мгновение — некрасивый чиркающий звук, нарушивший гармонию каблучной дроби, короткий вскрик и чисто сработавший рефлекс — аромат женских духов ударил в ноздри особенно сильно, они даже раздулись сами собой, впитывая, помимо него, еще запах чистой кожи, и лавандового мыла, и легких ноток кофе. И расширившиеся от легкого неподконтрольного испуга жемчужные глаза — куда ближе, чем обычно, куда ближе, чем следует. И тонкие пальцы, непроизвольно вцепившиеся в шерсть свитера. И талия, обхваченная широкой лапищей. И на ней сегодня нет даже пиджачка, только сорочка под тонким шелком блузки. Она сглотнула — дернулась шея. И разомкнула губы: — Спасибо, капитан. Вольфгер опомнился, ослабил хватку. И мастер Алмия выпрямилась и отвела взгляд. Лейт посмотрел на лестницу под ногами. — Ступеньки щербатые. Будьте осторожнее. После чего, помедлив мгновение, отвел локоть в приглашающем жесте. Элисавифа Алмия, помедлив мгновение, его приняла. — Вы же не будете против, если я воспользуюсь вашей каретой, капитан? — Моя карета к вашим услугам, госпожа эксперт. — Добрый день, господа, Эва, — поприветствовал пришедших мужчина, спустившийся по лестнице. За ним по пятам следовал дворецкий, впустивший следственную группу, даже значки управления показывать не пришлось, хватило присутствия Алмии. — Мы вас заждались. Выглядел он хмурым, но не испуганным. Да и на раздавленного горем походил мало. — Прими мои соболезнования, Кевин. Мне жаль, что приходится беспокоить вас в такой момент, но такова жесткая необходимость, — буднично, с точно отмеренной долей сожаления, твердости и легкой прохлады произнесла мастер Алмия. И капитан, посчитав обмен любезностями завершенным, деловито уточнил: — Где тело? Эксперт, стоящий за его спиной с неразлучным рабочим саквояжем, заинтересованно прислушался. Кевин Ревенбрандт (конечно же, Ревенбрандт, кто еще мог сейчас распоряжаться в особняке покойной?) едва ощутимо поморщился. Для человека это выражение, мелькнувшее на лице собеседника на долю секунды, было бы неуловимо — слишком быстро взял себя в руки сын славного семейства, но вервольф считать успел. И подавить понимающую ухмылку — тоже. Для лощеного типчика, встретившего следственную группу в холле особняка покойной Аморелии Ревенбрандт, все происходящее было лишь досадной оплошностью, неприятной мелочью — могущей, к сожалению, поставить пятно на славное родовое имя, а оттого отнестись к ней следовало со всей серьезностью. Но не более. — К сожалению, тела здесь нет, — ответ блондина застал капитана врасплох. То есть как — нет? Смерть настигла усопшую только вчера, и в любом случае, даже если отсутствовала бы необходимость во вскрытии, человеческие традиции требовали, чтобы в течение двух суток, как минимум, к усопшей могли явиться попрощаться все, кто дорожил ею при жизни и скорбит о ее кончине (или все, кто ее при жизни терпеть не мог, но желает соблюсти приличия). Не могли же они ее уже похоронить?! — В свете последних событий было решено переместить тело тетушки для прощанья в зал ритуальной конторы «Ротвуд и сыновья», — как ни в чем не бывало продолжил блондин. — Чтобы избежать… — он замялся, — непопулярных мероприятий на глазах у посторонних, а также лишних слухов. Вольфгеру захотелось побиться головой о стену. К сожалению, это не воссоздало бы место преступления в нетронутом виде. Мысленно испросив у Стерегущего Луну и Пожравшего Следы немного кротости (которой у них отродясь не водилось), капитан Лейт взял себя в руки. — Адрес, — отрывисто уточнил он, стараясь говорить короткими, максимально простыми предложениями, чтобы вместе со словами наружу случайно не вырвалось его честное отношение ко всему происходящему. У ритуального бюро «Ротвуд и сыновья» было несколько залов для прощания с усопшими, и Ревенбрандты — кто бы сомневался! — оплатили самый дорогой из них. Получив вожделенный адрес, двое подчиненных понятливо исчезли с глаз злющего, как волк, капитана — пока не загрыз кого-нибудь. Остальная следственная группа, такой возможности не имевшая, проводила счастливчиков завистливыми взглядами. Мастер Алмия если и злорадствовала от трудностей, вставших на пути у недруга, то виду не подавала. Старалась смотреть в сторону и не пересекаться с вервольфом взглядами — отчего подозрения оного лишь усиливались. — Где обнаружили тело? Сопроводить. Дворецкий, повинуясь кивку блондина, величаво стронулся с места и поплыл вверх по лестнице — а за ним охотно припустила оставшаяся часть следственной группы, хорошо знавшая капитана. Вольфгер мысленно вздохнул и велел себе успокоиться. Подумаешь, переместили тело до прибытия экспертов следственной группы. В первый раз, что ли? Его и так уже с момента преступления кто только не двигал — омывали, переоблачали, переносили в комнату, выбранную для прощания… Если преступник и оставил какие-то следы — то их уже все равно благополучно затерли, затоптали и замыли. Собственно, именно поэтому он и промолчал. Когда он обратился к блондину вновь, голос звучал почти нормально. — Где мы можем поговорить? — Со мной? — снизошел до удивления Кевин Ревенбрандт. — Помилуйте, меня в тот день даже в особняке не было, о чем вы собрались со мной говорить? — Такова процедура, Кевин, — мягкий голос мастера Алмии прозвучал как нельзя кстати. — Будут опрашивать всех причастных. — Хорошо. Идемте, — отозвался блондин, помолчав, и начал подниматься по лестнице. Этого обмена репликами капитану хватило, чтобы унять вспыхнувшее снова раздражение. Кабинет, в который привел их Кевин Ревенбрандт, был откровенно женским — просторный, светлый, в бежево-лилово-белых тонах, но тем не менее, был явно кабинетом. Широкий стол с писчим набором и изящной пустой подставкой для книг, высокие — в потолок — шкафы, заполненные книгами и папками. Второй стол, поменьше, сбоку от первого — для помощника? Заставлен разнообразной мелочевкой, но не хаотично, всё явно на своем месте. Пара диванов. Третий стол — чайный — стоит в углу, и, кажется, он передвижной. Кевин Ревенбрандт, кажется, поймал взгляд, брошенный капитаном именно на этот третий стол, потому что слегка свысока поинтересовался: — Приказать подать чай? — Нет, благодарю, — рассеяно отозвался капитан, которому до мнения этого господинчика не было никакого дела. — Да, это будет весьма кстати, — светски отозвалась Алмия. Своего кучера (вместе с каретой — что логично) госпожа эксперт отправила в родное управление за инструментами, пояснив, что никакому курьеру их попросту не отдадут. Собственно, этим и объяснялось желание добираться к месту преступления в казенном экипаже управления стражи, жестком и неудобном. Что ж, ни капитан, ни экипаж от этого не пострадали — а капитан так даже и употребил время с пользой, приперев коллегу к стенке (образно) и заполучив список всего, что ей удалось вспомнить о злосчастной пропаже (буквально). Госпожа эксперт недолго терпела такое вопиющее бесчинство и в ответ выторговала себе разрешение присутствовать при допросах, пока её инструменты не доставят. Для чего ей это было нужно — осталось загадкой, как и в случае с поездкой по лавкам разной степени сомнительности. Но капитан здраво рассудил, что в тот раз не помешала — глядишь, и в этот раз обойдется. И разрешил. К тому же, запретить всё равно вряд ли бы удалось. И теперь Алмия с удобством устроилась на одном из двух диванчиков и с видом безмятежным и естественным требовала чаю. В доме, где недавно произошло преступление. С полного, между прочим, попустительства капитана! Нет, госпожа Алмия на капитанской памяти это не в первый раз проделывала — но там хоть потерпевшая была, а не один из возможных подозреваемых! Капитан поставил себе еще одну зарубочку на память — разъяснить мастеру правила поведения во время следствия, по крайней мере, в его, Вольфгера, присутствии. Хотя тут, конечно, большой вопрос, кто кого отравит… ...но, опять же, не в его, Вольфгера, присутствии! Возможный подозреваемый тем временем обошел стол хозяйки кабинета и нажал на что-то на его полированной панели. А потом — вот это уже было интересно — не сел за хозяйский стол, на стратегически наиболее выгодное место, а вернулся и устроился на диване, рядом с мастером. Задавать вопросов капитан не стал, но Ревенбрандт и сам пояснил, слегка смущаясь и обращаясь больше к Алмии: — Не могу там сидеть. Тетка меня в детстве столько за уши драла, что просто не могу сесть на ее место... И в этот момент он стал почти симпатичен. Вольфгер Лейт сам себе не мог бы объяснить, чем ему неприятен этот тип — но неприязнь к нему испытывал. Легкую, но отчетливую — хотя, вроде бы, и не с чего.