Она по-прежнему страстно целовала его и шепатала ласковыек слова, и все же Алексей не мог отделаться от ощущения, что она в то же самое время думала о чем-то совсем другом. И он не ошибался. Когда вчера вечером она увидела Алексея в ресторане, ей было скорее интересно, как он встретится со своей первой любовью. О задании она даже не думала. Но уже в ресторане она поняла, что любит этого человека. Конечно, у нее за это время были романы, но те мужчины, с которыми она была близка, не шли ни в какое сравнение с Алексеем. И сходилась она с ними скорее для того, чтобы не быть одной, а, сойдясь, очень скоро начинала скучать. Да и природа требовала своего. И теперь она находилась в довольно сложном положении. Конечно, она могла все често рассказать Алексею о Преклонском и его задании. А если он на самом деле был агентом НКВД? Что тогда? А вот тогда она не только провалила бы задание, но и лишилась бы Алексея. Если же он был тем, за кого себя выдавал, то надеяться на счастливую жизнь с ним после рассказа о себе тоже вряд ли приходолось. И дело было не только в том, что шла война, и Алексей вряд ли бы остался в Харбине. Куда больше ее волновало то, как он отнесется к ее незавидной роли во всей этой истории. Но, зная Алексея, она могла догадываться, что никаких шансов у нее в таком случае не было. Хорошо зная царившие в контрразведке, где на первом месте стояли цели, а не чувства, нравы она не сомневалась, что никто не отпустит ее. В конце концов, она решила делать то, что ей было приказано, но пока ни о чем не докладывать. — Ты не занешь, — спросил Алексей, — откуда пошло название Чаньчун? — Нет, — покачала головой Наташа. — А почему ты спрашиваешь? — В тринадцатом веке жил в Китае знаменитый монах Цю Чуцзи, получивший даосское имя Чан-чунь, что значит «вечная весна». Он прославился тем, что основал орден Драконьи Ворота и ездил к Чингисхану, который, прослышав о его строгой жизни, вызвал монаха к себе. По преданию, Чан-чунь встретился с Чингисханом и предсказал ему смерть в один год с ним, и это предсказание сбылось. Перед смертью он успел написать свою знаменитую книгу о путешествии к монголам. Вот я и подумал, что город, в который мы едем, назван его именем… — Возможно, — ответила Наташа, мысли которой в этот момент были очень далеко от даосского монаха. — Хочешь чаю? — Да… Наташа быстро накрыла на стол и задала вопрос, который давно уже кркутился у нее на языке: — Скажи, Леша, а в России сейчас можно жить нормальным людям? Алексей ждал этого вопроса. Коненчо, он прекрасно понимал, что Наташу ему могли подставить для очередной проверки, и она обязана будет задать ему этот вопрос. Но если это было не так, то ничего удивительного в том, что оторванная от родины русская женщина интересуется жизнью на этой самой родине. Его спасало то, что по большому счету ему не надо было лгать. Да и не мог он сказать, что там все прекрасно! Зачем бы ему тогда воевать против власти, о чем вот уже столько лет мечтал Родзаевский и все его окружение! — Жить в СССР тяжело, — ответил он, — и не только потому, что люди живут довольно бедно. Тяжело и материально, и морально, поскольку любое слово может обернуться тюрьмой! Да и как может быть иначе, если буквально все в России, начиная от книги и заканчивая наукой, зависит от воли одного человека… — Сталина? — Да, Наташа, Сталина, — кивнул Алексей. Конечно, Наташе, жившей уже почти двадцать лет в Харбине, было сложно понять, как такое могло быть. Ведь русским эмигрантам жилось в Китае куда как привольно. Особенно до прихода в Манчжурию япоцев в 1932 году. При отсутствии твёрдой централизованной власти в Китае русская эмиграция развивалась в условиях духовной свободы, вполне сравнимой, а в чем-то даже превосходящей степень свободы на Западе. Сотни тысяч переселенцев, продолжавших считать себя подданными Российской империи, сами устанавливали порядки и законы на территории своего расселения, охранялись собственными вооруженными отрядами и полицией. В казацких округах правили выборные атаманы. Все, кто видел Харбин тех лет, отмечают поразительную самобытность этого города, его стойкость, верность традициям. Когда в самой России с революцией всё перевернулось, здесь сохранился островок, «град Китеж» русской патриархальности с её деловым и загульным размахом, сытостью, предприимчивостью и консервативной неколебимостью образа жизни. И именно здесь сохранился практически в непркосновенности настоящий русский дух. Китайские власти не вмешивались в русские дела. Работали все инженеры, врачи, доктора, профессора, журналисты. Русский язык был официально признанным, врачи и юристы могли свободно практиковать, деловые люди открывали предприятия и магазины. В гимназиях преподавание велось на русском языке по программам дореволюционной России. Харбин оставался русским университетским городом, и молодежь в Харбине имела возможность учиться на трех университетских факультетах и в Политехническом институте. Лучшие музыканты давали концерты в трех консерваториях, а на оперной сцене пели Мозжухин, Шаляпин, Лемешев, Петр Лещенко, Вертинский. Кроме русской оперы действовали украинская опера и драма, театр оперетты, хор и струнный оркестр. Студент местного политехнического института Олег Лундстрем создал здесь в 1934 году свой джаз-оркестр, до сих пор задающий тон российскому джазу. В городе действовало около тридцати православных храмов, две церковные больницы, четыре детских приюта, три мужских и один женский монастырь. В священниках тоже не было недостатка — их выпускали духовная семинария и богословский факультет университета. И в то самое время, когда в СССР громили храмы и расстреливали священнкиов, вся жизнь людей, живших в Харбине, была пропитана церковностью. Многочисленные храмы были переполнены, строили новые. В Радоницу со всей Маньчжурии съезжались сюда все священники. Поминовение усопших было большим днем Харбина. В отличие от европейских стран, где эмигранты уже во втором поколении заметно ассимилировались и большей частью стремились раствориться среди автохтонов, в Китае русские с местным населением почти не смешивались. Более того, большинство эмигрантов продолжали себя считать подданными России, лишь временно оказавшимися за ее пределами. И без особого преувеличения можно было сказать, что на всем земном шаре не было другой страны, в которой русская эмиграция могла чувствовать себя в такой степени дома. Да, с японской оккупацией многое изменилось, но до того, что творилось в СССР, было далеко. Более того, на вокзалах Харбина и Порт-Артура продавались японские открытки, с изображенными на них сценами героической обороны Порт-Артура. В русской крепости на месте гибели генерала Кондратенко стоит обелиск с почтительной надписью по-японски. На кладбище — ухоженные могилы 18 873 погибших здесь русских солдат, православная церковь. Как это не покажется странным, но японцы платили жалованье и русскому священнику, и персоналу кладбища. А одна из двух православных часовен была построена японцами. Зато большевики не только не вложили в Братское кладбище в Санк-Петербурге ни копейки, но и постарались как можно быстрее забыть о нем. В результате могилы русских солдат заросли травой, а само кладбище превратилось в пустырь. Зато в музее Порт-Артура первый зал был посвящен воинской славе России, в нем висели картины Полтавского сражения, Бородинской баталии, обороны Севастополя и так далее. Второй зал посвящен обороне Порт-Артура. Среди самых дорогих экспонатов была шинель адмирала Макарова и каска художника Верещагина. Когда Макаров погиб на подорвавшемся на мине броненосце «Петропавловске», даже в столице враждующей Японии прошла траурная демонстрация. Популярный поэт Исикава Такубоку посвятил Макарову стихи, назвав его доблестным противником. А вот Николай II, узнав о трагедии, спокойно отправился на охоту. Японцы подняли со дна моря броненосец, на котором погиб адмирал и его товарищи и с почестью похоронили, передав личные вещи в музей. Так, уважая противника, японцы возвысили и свою победу. — Но почему же тогда никто не выступит против него, если все им недовольны? — воскликнула Наташа. — Я не знаю, Наташа, — честно ответил Алексей, который и сам много раз размышлял над этим вопросом, но так и не нашел ответа. — Возможно, что причин несколько, и главною является все-таки та, что способная наиболее критически воспринимать действительность и, конечно же, смелая, часть населения либо уничтожена, либо изгнана, а та, которая осталась, просто не способна на поступок! Да и напуган народ…